— Нет, постой, что ты несёшь! Кто со мной носится? Какая-то коробочка, бантик… Это какая же мне нужна коробочка, а? Ты вот по показам ходишь, по этим своим языкам, а меня туда даже в темноте с совком и веником не выпустят, чтобы не позорилась.

— Не выпустят, — совершенно серьезно подтвердила моя любимая подруга. — Ты не для этого, ты для частной коллекции, я так считаю. И хватит дурью маяться — ах, я толстая, ах, я уродина. "Лапочка" ты наша хроменькая — передразнила она кого-то. — И колбасы что ли дай, что-то я разволновалась.

Люша давно ушла, а я всё торчала на кухне. Ну вот, посидела подружка, наболтала невесть чего и удалилась с чувством исполненного долга. И вообще, стол выглядел так, будто за ним пировал оголодавший великан, наконец-то дорвавшийся до жрат…, пардон, до еды.

В тот же вечер поскребся в дверь и Лёвчик. Я уже давно заметила, что если эти двое приходили не одновременно, то всё равно партией, один за другим. Но сосед был, по крайней мере, сыт и, кажется, всем доволен.

— Люшка сравнила меня с куклой, — не выдержала я.

Лёвчик уставился на меня взглядом эксперта, и я почувствовала, что краснею. Всё-таки я зарвалась.

— А я тебе давно говогю… Ты, конечно, извини, не Багби, но вообще похожа. Если бы ты мне догевилась…

— То ты попытался бы превратить меня в неё, — закончила я Лёвочкину мысль. — И её создатели тебя бы засудили, потому что Барби-толстушка никому не нужна.

Лёвчик не обратил на мои слова никакого внимания, он сидел на табурете и, раскачиваясь туда-сюда, грыз ногти. Вот любопытно: я, в отличие от моих интеллектуальных друзей, не шевелила пальцами ног, не вращала глазами, не надувала губы. Означало ли это, что в моей голове не происходили никакие мыслительные процессы? Левчик между тем причмокнул, покончив с очередным пальцем, и изрек:

— Нет, зачем Багби, Багби ни пги чём. Но из тебя бы получилась такая мягкая гомантичная кошечка…. В смысле, женственная…

Вот это да! Это был воистину вечер открытий. Я могла выбирать между коробкой с бантом и корзиночкой с мягким матрасиком. Здорово! Вот Полковник наклоняется над корзинкой, брезгливо берет кошечку за шкирку… Главное, не нужно представлять всё это в натуральную величину и тогда можно улыбнуться.

В понедельник днём зазвонил телефон. Кто говорит? — Слон. Но было ясно, что какой-нибудь очередной дядька на том конце провода детских книжек не помнит, если вообще он был когда-нибудь ребенком. И ответь я так, Полковник отправит меня в психушку.

— Нечего тут трезвонить, — сказала я телефону, — Полковника нет дома, а нам, домоправительницам, не велено брать трубку.

Но эта жаба не унималась и продолжала занудливо квакать. Тогда я пообещала ее придушить, перерезать провод, разбить о стенку — помогло.

Ну-с, сказала я своим ребятам, кого следующего примем в нашу компанию? Вот ты, Козетта, довыпендриваешься, сейчас как сошью девушку неземной красоты, и она уведет у тебя Генри. Или сделаю для Жирафы друга, а ты, на них глядя, будешь им завидовать.

Я взяла в руки тряпичную головку и задумалась. Это был очень важный момент, когда еще ничего нет: ни черточки, ни точки, ни штриха, и всё — характер, настроение — на кончике моей иглы. Что-то сейчас получится?

Чёрт побери, ничего не получится! Что же это за день такой, а? То телефон трезвонил до хрипоты, теперь кто-то обрывал дверной звонок. Лёвчик так наглеть не мог, Бабтоня тем более. Стало быть, я отправилась убивать Люшку.

— Не, ты чё трубку не берешь, блин? Ну ведь знаю что дома, звоню-звоню, ни фига!

Я не успела возмутиться и ответить нахалке, потому что следом за Люшкой вошёл какой-то парень, вроде бы знакомый…

— Собирайся, — заорала Люшка, — поедем ключи искать!

— Какие ключи? Где?

— А я знаю, где? Куда засунула, там и будешь искать. Наташка уже всю контору на уши поставила, меня выгнать грозится.

Я ничего не понимала. Нет, понимала, что что-то стряслось, и виновата в этом я. Парень стоял и молча смотрел на нас. А Люшка изображала из себя укротителя в цирке, ей только не хватало кнута, чтобы заставить меня двигаться быстрее. Дрессированная собачка, то есть я, суетилась, тычась во все углы и изображая бурную деятельность. Этот чужой человек мне страшно мешал, я и так ничего не соображала, даже квартира мне казалась чужой и набитой совершенно лишними вещами. Вот Георг нисколечко не растерялся, уж он остался верен себе. Выйдя в коридор и обнаружив самца да еще постороннего, наш котик взвыл страшным голосом, пытаясь запугать врага и повергнуть его в бегство.

— Вот это зверюга, — сказал парень уважительно и даже чуть попятился.

Комплимент не произвел на Георга никакого впечатления, он продолжал психическую атаку. Это было просто ужасно: я бестолково хватаюсь то за сумку, то за туфли; Георг орет, как резаный; Люшка о чем-то трещит, не закрывая рта. Наконец именно Люшка можно сказать задвинула кота в комнату и прикрыла дверь.

— Он дерганый очень, — мимоходом пояснила она незнакомцу, — его, видать, когда-то мужики очень обижали, он теперь их видеть не может.

Да, в нашем доме дерганым был не только кот…

В машине Люша немного успокоилась и более внятно объяснила мне, что Наташка обнаружила пропажу ключей от своего сейфа и обвинила её, а она ни сном ни духом, а Наташке ничего не докажешь, она с ножом у горла требует ключи, а Люшка их в глаза не видела и всё такое. Само собой, я их не видела тоже.

— А… Полковник там? — решилась я спросить о главном.

— Да чё он тебе дался, нет его. Там одной Наташки за глаза хватит.

Я покосилась на затылок водителя и решилась:

— Люшь, я понятия не имею, про какие ключи идёт речь. И я очки разбила, без них только вблизи вижу.

— Да не волнуйся ты, всё найдется, — неожиданно сказал парень. Хорошо так сказал, ободряюще. Но мне что-то не очень в это верилось. И тень Полковника, почти зримая, реяла надо мной. Чтобы её разглядеть, мне никакие очки не были нужны.

Мы вошли в офис, и я от дверей прищурилась — точно, впереди маячил кто угодно, но не Костя. Этот был выше и в два раза шире. Уволили! — ужаснулась я про себя и обреченно потащилась за водителем, а Люшка почти наступала мне пятки — подгоняла. Пока мы шли по коридору, я успела живенько нарисовать картину — Полковника тоже из-за меня увольняют, а может — даже арестовывают. Он превращается почти в Жана Вальжана, а я, соответственно, в крошку Козетту. Да, имечко противное и идет мне как корове седло, но… Ага, мы уже пришли.

Парень — Люшка сто раз назвала его по имени, но я совершенно не помнила — постучал и вошёл. А следом, стало быть, завели меня.

За столом сидела эта, как её, Наташка. При моем появлении она всем телом развернулась к двери — ну-ка, ну-ка, дайте мне посмотреть… А мне, как ни странно, тоже захотелось на нее посмотреть и как можно ближе, потому что она была до ужаса похожа на Люшку, то есть на ту Люшку, какой она будет лет через двадцать. Женщина упруго поднялась и шагнула к нам.

— Ну и что? И где, наконец, ключи? — спросила она, но не у меня, а у парня. До меня не снизошли. Эта самая Наташка смотрела на моего провожатого, а я на неё. Только Люшка могла назвать ее Наташкой, хотя бы и за глаза. Очень красивая женщина, и лицо ухоженное и точно нарисованное. Вот только тот, кто его рисовал, зачем-то провел черным карандашом по каждой линии по нескольку раз, и всё получилось слишком резко, слишком ярко. И загар тут был совершенно не нужен, его тоже было слишком много. Нет, она не очень красивая, в ней всего слишком, решила я и правильно сделала. Потому что теперь Наталья… тьфу ты, я мгновенно забыла, какое отчество назвал парень. В общем, теперь она смотрела на меня надменно и презрительно, и… Короче, паршиво так смотрела.

— Я жду, когда мне вернут ключи, — повелительно сказала она. На сей раз уже определенно мне. У неё был красивый голос, хорошо поставленный, но ей он совсем не подходил.

— У меня их нет и не было. — Я надеялась, что ответила спокойно.