Андрей отлетел к сосне, запутался в ветвях. Снег посыпался ему на голову.

Матцев засмеялся, наблюдая, как Андрей трепыхается в кустах, пытаясь выбраться.

Павлушин, наконец, выбрался и, не выпуская из рук ружья, кинулся на Владика. Матцев левой рукой перехватил его ружье за ствол, дернул к себе и ударил Андрея в подбородок. Павлушин выпустил ружье и полетел назад в кусты.

— Жаль, что пушка бригадира, а то бы одни щепки остались, — произнес Матцев.

Он отбросил ружье далеко в снег и пошел дальше прежним неспешным шагом.

Андрей выкарабкался из кустов и взбешенный от бессилия и унижения бросился к ружью. На бегу он скинул перчатку и начал рвать патрон из патронташа.

Он не поддавался. Матцев удалялся. Андрей схватил утонувшее в снег ружье и вскинул приклад к плечу. Грохнул выстрел!

Матцев оглянулся. Андрей стоял с ружьем, опустив ствол вниз, сам ошеломленный выстрелом.

— Стрелять учись, охотник! — насмешливо крикнул Владик и пошел дальше.

Павлушин от ужаса совершенного им словно одеревенел вначале, шевельнуться не мог. Потом в груди его будто порох вспыхнул, обжигая. Андрей резко повернулся и бросился бежать в противоположную сторону. Бежал он, не чувствуя, как жесткие, словно проволока, ветки царапают лицо, бежал долго, пока не стал задыхаться. На мгновенье остановился, привалился плечом к дереву, отдышался немного и быстро пошел дальше. Андрей не соображал, куда идет, не думал, что будет теперь делать. Только бы подальше уйти от места стычки! Словно чем дальше он уйдет, тем легче ему будет! В голове в тысячный раз взрывался выстрел и неожиданно стал возникать какой–то отчаянный крик. Андрей постанывал, машинально обходил деревья и продирался сквозь кусты. Он не заметил спуск в овраг и упал, скатился вниз, насыпал снег в перчатки, зачерпнул валенками, но ни высыпать снег, ни отряхаться не стал. Закинул за спину слетевшее с плеча ружье и двинулся по дну неглубокого оврага на другой берег. На дне ни кустов, ни деревьев не было. Снег лежал ровным мягким слоем. Идти по нему было легко. Андрей отметил это бессознательно про себя и вдруг услышал какой–то треск, грохот. Он рухнул куда–то вниз, успел машинально выбросить вперед руки. Поток воды подхватил его и потащил под лед. По дну оврага бежала та быстрая речушка, из которой брали воду десантники. Андрей ухватился за край льда, но поток упорно тащил под лед. Ноги Павлушина в больших отяжелевших валенках безвольно вытянулись вперед по течению. Андрей от испуга не чувствовал холода. Опомнившись, он сбросил ружье с плеча. Оно сразу же исчезло в воде. Андрей оперся руками о край льда и рванулся наверх, но тонкий панцирь, затянувший сверху быструю речку, не выдержал тяжести и обломился. Андрей снова оказался в воде. Он почувствовал, что один валенок, набухший в воде, слетел с ноги. Без него стало свободней. Тогда Павлушин, осторожно придерживаясь за лед, мотнул ногой, сбросил и другой валенок, опустил ноги вниз и встал на дно. Встал и выпрямился. Вода доходила ему всего до пояса. Сознание обожгло радостью: не все! Не все еще! И тут же он почувствовал сковывающий холод. Течение теперь не казалось таким сильным. Вероятно, первоначальный испуг исказил, преувеличил опасность. Андрей двинулся к берегу, ломая руками впереди себя лед. Не прошел он и два метра, как речка кончилась. Павлушин выбрался на берег и упал в снег. Ноги не держали. Все тело охватил озноб. В голове стучало: «Замерзну! Замерзну!» Павлушин сел, стянул шерстяные носки и выжал. Голые мокрые ступни показались ему на белом снегу необыкновенно розовыми. Он хотел снять и выжать брюки, но не решился, холодно! Его продолжало трясти. Покрутил окаменелыми пальцами штанины, поднялся, натянул на непослушные руки перчатки. Спичек с собой не было. Да и замерзнешь, пока костер разведешь. Надо бежать, бежать, согреться бегом! Но куда бежать? Андрей оглянулся назад. На дне оврага чернела в снегу полоса воды. Была она всего метра два в длину. На том берегу сквозь падающий снег видны его следы. Их постепенно заносило, затягивало поземкой. Долго ж он шел? — соображал Павлушин. И как туда перебраться? Снова в воду лезть? Он вспомнил, что это та самая речушка, к которой он ходил с Анютой за водой. Она же впадает в озеро неподалеку от поселка! По течению можно выбраться к озеру, а там по льду к поселку. Андрей побежал вниз, продолжая дрожать всем телом. Он бежал, цеплялся за ветки деревьев, скользил по склону, падал, поднимался и бежал дальше. Дрожь начала отпускать тело, но ноги одеревенели. Он их перестал чувствовать. Мокрая, тяжелая от воды одежда мешала бежать. Она схватывалась морозом, коленела. Андрей задыхался, с хрипом в горле хватал воздух ртом. «Бежать, бежать! Только не останавливаться!» Но ноги не слушались. И тут он понял, что не доберется до поселка, замерзнет! «Нет, доберусь… мама!.. доберусь… мама!.. мамочка… — бормотал он посиневшими губами. — Доберусь!» Где же озеро? Где оно! Берег оврага стал ниже и положе. Андрей выбрался на него и поглядел вперед, надеясь увидеть озеро. Но впереди были одни деревья, деревья и сыплющийся сверху снег. Павлушин не знал, что озеро находится всего в ста метрах от него и что сейчас он стоит как раз против того места, где десантники брали воду. Андрей опустился бессильно под толстым кедром в снег. Ему все стало безразлично! Он подтянул колени к подбородку, сжался в комок, надеясь согреться. Вскоре он почувствовал себя легче, хотя дрожь с новой силой возвратилась. Он начал забываться. «Я же замерзаю!» — вяло подумал Андрей, но шевелиться не хотелось, и он остался под деревом. Но вдруг эта мысль пронзила его, и Павлушин поднялся. «Надо идти! Надо идти!» — повторил он про себя и бессознательно двинулся по тайге, не выбирая направления. Он уже не бежал, а брел, повторяя и повторяя: «Надо идти! Надо идти!» Андрей удалялся от спасительного берега речушки в глубь тайги. Он шел и шел, шел и шел, уже не думая ни о чем, то и дело натыкаясь на деревья, обходя их.

40

Лесорубы к вечеру помылись в бане, собрались в палатке, растянулись на кроватях и блаженствовали после парной. Сашка держал на груди транзистор и слушал последние известия. В мире было неспокойно, напряженно. Шли демонстрации, с лицемерными речами выступали политики. В палатке было тепло, уютно, но за стеной шумели на ветру сосны.

Колунков следил за Звягиным, который осторожно натягивал на самодельные пяльцы вывернутую шкурку куницы.

— Отменный воротничок будет! — говорил Звягин, с удовольствием щуря глаза. — А я к ханту хотел за шкуркой податься…

— А главное, задаром, — в тон ему произнес Колунков.

— Как я его не проглядел?.. Надо нам было еще полазить. Матцев с Пионером все ходят… Интересно, принесут ли они что?

— Они долазаются, — проворчал Гончаров. Он сидел на корточках у открытой дверцы печки и совал в нее щепки. — Вон как запуржило… И все усиливается! Заблудятся еще… Там уже темнеет!

— Не заблудятся. Не маленькие, — сказал Звягин. — Прожектор далеко видать.

Сашка перевел транзистор на другую волну и поймал песню.

бодро понеслось по палатке.

— Во какие песни пошли! — усмехнулся Гончаров. Он закрыл дверцу печки и взял с кровати телогрейку, — Прощается с девкой и словно радуется. Ишь каким голосом поет! «Прощай, ничего не обещай»… — передразнил он. — А еще печаль вспоминает. Тьфу! В пустое небо посмотри!

— А раньше что, лучше песни были? — повернулся к нему Сашка.

— Конечно, лучше! — воскликнул Гончаров. — Раньше все песни из сердца шли! В каждой песне чувство было! Разве так прощались?.. «На позицию девушка, — негромко запел он, — провожала бойца. Темной ночкой простилися на ступеньках крыльца. И пока за туманами видеть мог паренек, на окошке на девичьем все горел огонек»… Вот как разлучались! А то — «в пустое небо посмотри!» Тьфу! — Гончаров натянул ватник, надел шапку и направился к двери. — Пойду к поварам. Может, помощь им нужна…