Изменить стиль страницы

— Слушай, Сережка, хочешь, я тебе одно стихотворение прочту? Несколько дней назад написал. Никому еще не читал. Тебе первому. Под Лермонтова. «Думу» помнишь?

— Читай, что с тобой сделаешь.

Борис читал негромко, почти шепотом.

Будь проклято, пустое поколенье,
С которым я влачиться осужден!
Я вижу приговор — презренье
В тумане будущих времен.
Одни из нас покорными стадами
Безропотно на привязи идут,
Богов, судьбою данных, чтут
И думают газетными статьями.
Другие, как пловцы, в глазах уже темно,
Плывут и глубину ногой боятся мерить.
Себя стараются уверить
В чем разуверились давно.
А те, которым надоело
Обманывать самих себя,
Уже бессильны делать дело,
Свой ум на мелочь раздробя.
Хотим не думать, легкого забвенья,
Красивой карнавальной шелухи.
Поверхностно проходят увлеченья —
Козловский, румба и стихи.
Кругом услыша шум нечистый,
Мы пожимаем с горечью плечом,
А вслух трусливо, жалко лжем,
Как лгут и лгали журналисты.
И правнуки, с презреньем вспоминая
Безвременьем опошленных людей,
Пойдут вперед дорогой новых дней,
Ошибки наши повторяя.

Помолчали.

— Ну, Великан, никому этого не читай. И мне больше не читай. Да нет, не сболтну. Я себя крепко держу. Но вдруг выслужиться понадобится. Ручаться не могу. Шучу, шучу. Да и забыл уже. Ты лучше мне еще что- нибудь почитай, из старого. Про Есенина прочти. Там у тебя есть сильные места.

Борис не любил эти стихи. Он знал, что получилось надуманно и фальшиво. А ребятам в классе нравилось. Мама говорила:

— Это потому, что Есенин почти запрещен. Но только почти. Так что с одной стороны фрондерство, а с другой — безопасно.

Читать не хотелось. Но прочел.

Жил в России один поэт,
Синеглазый и златоглавый.
Вот уж больше десятка лет
Он опутан скандальной славой.
Был он молод, изящен, красив, —
Что ж бы надо еще такому?
Но он кинулся, все забыв,
С головою в кабацкий омут.
Оттого, что кругом себя
Только свору он видел волчью,
Свой талант и себя губя,
Он спивался с притонной сволочью.
И, стараясь в стихах сорвать
Облепившую душу плесень,
Он оставил для нас слова
Самых нежных и строгих песен,
Откровенных и грустных строк,
Беспощадных к себе и людям.
Оттого и судил ему рок,
Что он понятым здесь не будет.
Назовешь лишь его у нас,
Снова слышишь все те же шутки.
От него приходят в экстаз
Психопатки и институтки.
И другая прогнившая гнусь —
Созревающие коровы,
Что смакуют "Кабацкую Русь"
С упоением, как Баркова.
На недолгом пути своем
Много в жизни им перевидано.
Люди ищут разное в нем,
Ну а мне, мне просто завидно.
Потому что, как ни крутись,
Как ни черкай долгие ночи,
Никогда не получишь стих
Так легко и просто отточенным.
И когда я читаю, а он,
Точно кровью, строчками точится,
Я до бешенства разозлен,
Мне ругаться от боли хочется.
Оттого, что борясь и любя,
Окруженный сворою волчьей,
Свой талант и себя губя,
Он спивался с притонной сволочью.
День сегодня такой весенний,
Город снегом еще одет.
Жил в России один поэт,
Назывался Сергей Есенин.
x x x

Через неделю Бориса Великанова исключили из комсомола.

Глава II. СЕРГЕЙ

1.

Сергей Иванович Лютиков возвращался домой. В первом классе аэрофлотского самолета, рейс Цюрих-Москва, уже разнесли завтрак (холодная курица, салат, черная икра, кофе). Коньяк армянский «Двин», но московского розлива. Первый класс был почти пуст, — кроме Сергея Ивановича только пожилая пара, говорившая между собой по-французски. Еще в Цюрихе, едва расположившись на своем месте, мадам обратилась к Лютикову:

— Bonjour, monsieur, parlez vous francais?

— Oui, madam. But I prefer English.

И дальше говорили по-английски. Говорила в основном мадам.

— Мы уже на пенсии и, как видите, путешествуем. Самое интересное — смотреть мир, не правда ли? Были уже везде, даже в Новой Зеландии. А теперь взяли тур: Москва, Ленинград, Киев. А вы — русский? Посоветуйте, что стоит посмотреть, куда пойти. У нас, конечно, будет гид, мы заплатили, но всегда лучше знать заранее самим, не правда ли?

Сергей Иванович дал несколько стандартных советов, мадам записала их в блокнотик, "предназначенный специально для русского тура". Разговаривать с ними Сергею Ивановичу не хотелось. Слишком они были типичны. И разговор скоро прекратился.

Неплохая получилась поездка. На заседании Комитета ЮНЕСКО по археологии и истории развивающихся стран, советским членом которого он состоял, ничего интересного, естественно, не произошло. Обычная малозначащая болтовня, распределение стипендии и стажерских пособий, финансовая помощь некоторым проектам (чего жалеть, деньги американские). Конечно, вежливые дипломатические дискуссии о предпочтительности тех или иных экспедиций. Самое главное — приняли решение о следующем заседании через полгода в Джакарте. Сергей еще не был в Индонезии. Американец, как оказалось, тоже. Это и решило вопрос.

Странно все-таки, что американцы до сих пор не ушли из ЮНЕСКО. С ними считаются только в тех случаях, когда речь идет о финансировании. Настоящие хозяева — недоразвитые страны. Их много и они большей частью нищие. Гипертрофированный комплекс неполноценности (интересно, может ли быть комплекс неполноценности не у отдельного человека, а у целой нации?) ведет к зависти, ненависти, чрезмерной щепетильности в формальных вопросах представительства.

Рост антиамериканизма в мире — естественная реакция нищего на благотворительность. Нас тоже не любят, но по другой причине. Мы ничего не дарим, кроме оружия (подачки компартиям — не в счет). Нас боятся. Боятся и поэтому ненавидят. А американцам завидуют и поэтому ненавидят. Впрочем, это относится к недоразвитым. В развитых все сложнее.

Свободного времени в Цюрихе было достаточно. В ЮНЕСКО не перегружаются. Удалось съездить на Женевское озеро, посмотреть несколько новых фильмов, походить по магазинам. Вале и детям почти ничего не купил, все у них и так есть. Борису несколько новых книг, собственно не очень новых, но Борис еще не читал. "Ленин в Цюрихе", "День шакала", последние "Ньюс Уик", «Тайм», "Шпигель". К Борису — дней через пять. Сперва вся эта мура с отчетом, неотложные дела в ЦК, в институте. А потом к Борису. Уже давно не был. Месяца четыре. Надо снять напряжение, отрелаксировать, поболтать, поспорить, не следя за каждым словом, Побыть целый вечер самим собой.