— Сейчас самые уставшие уходят вправо. По одному, по двое. Шагов через четыреста следующие, в другую сторону, — Праник махнул рукой. — Рассеиваемся, ясно? Елочкой. Идут сколько могут, падают и тихо молятся, чтобы их не нашли. Все, кто в состоянии держать оружие, топают дальше… И ногами шаркайте усердней, эти, — Праник мотнул головой назад, — ни о чем догадываться не должны. Найдете место, достойное своих могил, устраивайтесь на засаду… Так есть шанс, что не всех…

— А ты?

— А я уже, — Праник кивнул, — нашел… — И жестом прервал возможную дискуссию. — Делайте, блин, как сказал. Если хотите жить… Меня не ищите.

— Давай я с тобой? — предложил Зола.

— Не, — Праник покачал головой, — не надо.

Тяжело с несыгранным незнакомцем в паре. Что он выкинет, не знаешь. Уж лучше один. Повернулся спиной и ушел. Растворился среди древесных стволов.

Вот, совесть, странная штука. Праник ловил себя на мысли, что мог сейчас запросто взять и исчезнуть. Его никто никогда не отыскал бы. Он должен что-то этим людям? Ничего он им не должен! Он их даже не знал до вчерашнего дня. Его это проблемы, Праника? Ни хрена это не его проблемы! Он не Чак Норрис, и не Рембо-четыре. Это в них пули не попадают, а если и попадают, то отскакивают… Так твердили логика и разум. И не поспоришь! А только попробуй-ка потом с этим жить! Почему так получается? Да черт его знает почему…

Праник удобно прилег на мягком мху за пригорком, в стороне от вытоптанной отрядом стежки, вытянул гудящие ноги. Здесь вы пойдете, субчики, потому как негде вам идти более. Наладонник считал также, показывая приближение душ десяти-одиннадцати, ползущих плотной вереницей, из-за чего оранжевые точки на экране сливались в «змейку». Праник на всякий случай отключил динамик, чтобы выдать себя писком в самый пикантный момент, и приник к окуляру бинокля. Поглядим пока. Понаблюдаем.

Первым вышагивал тощий расхристанный дрищ. Ватник расстегнут, ремень болтается, ушанка на голове покачивает в такт шагам оторванным ухом. До колен свисает одним концом длинный шарф. Харя чумазая, оттого что поминутно развозит пот грязными руками. Жарко дрищу, торопится. Этот вряд ли занимает высокую ступень в пищевой пирамиде. Так, чепушило. Вперед послали кого не жалко. Следом потянулись экземпляры более матерые. Но не менее живописные. На ком-то старая милицейская куртка, на ком-то драное кожаное пальто кремового раскраса, телогрейки, армейские ватники. У одного на голове белый летный шлем. Хорошо, наверное, в таком. Ветер не продувает, дождь не мочит, не слышно только ничего. Вооружены ребята от души. «Калаши», пистолеты у всех. Тащили даже ручной пулемет, при виде которого у Праника нехорошо заныло внутри. Машинка серьезная, в умелых руках творит чудеса. Куда на таких с луками да гладкоствольными ружьями?

Праник проводил взглядом замыкающую фигуру, вздохнул, прикидывая свои шансы. Выходило немного.

Удивляясь собственной наглости, приладил на тропе растяжку из последней гранаты. Прищурился, замечая ориентиры. После прикрыл глаза, сделал глубокий вдох. Нужно прогнать страх, загнать глубоко в себя. Снять оцепенение с кончиков пальцев. Страх — плохой союзник. По телу пробежала волна мурашек, сердце забилось быстрей, участилось дыхание. Не важно, как Праник выглядел со стороны, сейчас он хитрый, быстрый, дерзкий. Праник покачал из стороны в сторону головой, заставив хрустнуть шейные позвонки, и побежал вдогонку за пестрой компанией неслышной поступью рыси.

Эффект внезапности сыграл свою роль. Его не ждали, позволив приблизиться вплотную. Праник железнул длинной очередью по серым спинам. В упор. Отмечая краем глаза, как пули вырывают из одежды противников клочья ваты. Повисло сизое дымное облако, загавкало по лесу эхо. Рывок. Еще очередь. Меж деревьев, туда, где заметались тени и послышались нелитературные обороты. Снова рывок. Уйти из ответного сектора, иначе не дадут высунуть головы. Пальцы сами, минуя сознание, сменили пустой магазин. Дослали патрон. Раз-два. А теперь зайцем, прочь. В лицо летели щепки и труха — это пули, густо летящие вдогонку, впивались в стволы. Праник радовался: мимо!

— Вот он! Вон!..

Позади рыкнул пулемет.

«Вот он я», Праник согласился. Автомат в его руках плюнул огнем. Сюда, мальчики. Да-да! Сюда именно, между той корягой и кочкой… По ушам стегнуло взрывной волной: сработала последняя растяжка.

Хорошо получилось. Удачно. Праник остановился, перевел дух. Бросил мимолетный взгляд на прибор. Все, козыри иссякли. Его обходили с боков, быстро и грамотно. Загоняли, как лося. Это, правда, Праник и так знал, без наладонника. Ну, ничего, побегаем. Благо, массивчик лесной позволяет. Он в такие игры по молодости наигрался — во! Выше крыши. И в учебке ГРУ, и на зеленке на северном Кавказе.

Немного оторвавшись, остановился, потоптался на месте, кивая своим мыслям. Ножом взрыл большой пласт мха, укрылся им, как ковром. И застыл. Плевать, что намокли штаны и живот, плевать, что за шиворот упало и карабкается по шее какое-то насекомое, наверняка очень мерзкое. Зато со стороны он, Праник, теперь большая кочка. В метре пройдешь — не заметишь. Если ты, конечно, не пограничный пес Мухтар.

Но трое преследователей, в таких жестких прятках искушены не были, и благополучно протопали мимо. И они никогда уже не поймут, откуда за их спинами вырос перепачканный в грязи чужак. Праник спокойно, как в тире, прицелился и погасил мишени. Последним лег тот самый «летчик» в белом шлеме.

Праник наскоро прошманал трупы, ничего особенного. У «летчика» подобрал портсигар и зажигалку. Тревожно забился виброволнами наладонник, проанализировал, значит, раскрытие позиции, спровоцированное беспорядочной стрельбой. Умны-ый!.. Здесь много оперативной памяти иметь не надо, идиоту ясно, что нужно уходить. И не особенно медлить. Или… Праник поскреб затылок, размышляя над неожиданной пришедшей идеей. А почему бы нет? Звезды для него, кажись, легли сегодня удачно. Все срастается, и не воспользоваться, вроде, грех.

Праник торопливо стащил с трупа простреленную куртку, одел вместо подмокшего бушлата, нахлобучил шлем. Прислонился к сосне вполоборота, так, чтобы наблюдать приближение преследователей, и задымил сигаретой. Со стороны ситуация читалась однозначно: чужак отбегался, стоим-курим. Скорбим над потерей боевых товарищей.

Те и потянулись. Как некогда говаривал один генерал, как козлы за морковкой. Притопали один за другим, не почуяв подвоха. И разбрелись себе: кто спиной повернулся, кто устало на корточки присел — набегался, значит. И почти все в одном секторе, только стволом поведи…

— А где?..

Праник неопределенно мотнул головой. «Там…»

И вдавил спусковую скобу, веером опустошив магазин. Рывок в сторону, выход через кувырок. Еще до того, как последние стреляные гильзы коснулись земли. Магазин. Затвор. Сейчас действия опережали мысль, они вбиты на подкорку до автоматизма. Оружие — продолжение тела. Готов. Кому раздать еще? Кто следующий?..

Но все было кончено. Он убил всех. На самом — ни царапины. Чудо.

Праник выдохнул, устало потер веки. Нахлынуло чудовищное напряжение последних минут. Разом обмякли плечи, по телу пробежала нервная дрожь. Откат. Так всегда бывает после боя. Ничего, сейчас отпустит.

Краем глаза Праник уловил движение. Подранок. Тот самый «чепушило» в шапке с оторванным ухом что-то тащит из-за пазухи. Медленно, словно во сне, Праник пытался вскинуть автомат ватными руками и чувствовал, что не успевает, не успевает. Пистолет Макарова, неказистый с виду, сразу внушал серьезность восприятия, если заглянуть со стороны дула. Дуло — это неправильный термин, но у Макарова именно дуло. Нора. Там, блин, может жить хомяк. Выстрелов Праник не слышал. Видел сноп огня и вылетающую из ствола пулю. Видел, да. Как в замедленном кино. Физика и начальная скорость — это одно. А когда стреляют в тебя в упор, ты ее видишь. Горячий свинцовый плевок… Первая. Прошла рядом, не задев. Вторая… Прямиком… в живот… Третьей покинуть ствол Праник не дал.