Анна Сергеевна Аксёнова

Счастье

— Счастливец этот Колька, — сказал Генка.

— Подумаешь, счастье — велосипед, — отозвался Витя, — если б „Москвич“ был.

— Сказал тоже — „Москвич“. Не-е, мне бы такой велосипедик, я бы показал.

В самом деле, как это получается: вот он, Генка, умеет кататься, а Колька даже садиться не умеет — с крыльца отталкивается, и ему такое счастье.

Вечером Генка долго топтался по комнате, не находя себе места.

— Ты чего? с усмешкой спросил отец. — Выкладывай, не стесняйся.

— Да не-е, я так, — сказал Генка и тут же спросил: — У тебя, пап, денег много?

— Денег? А тебе на что? — удивился отец.

— Ну, чего мы с этой получки покупать будем?

— Что? — отец задумался. — Матери платье надо хорошее. Знаешь, такое что-нибудь модное.

Генка вздохнул. Конечно, платье надо: женщины такой народ — любят наряжаться. А чем их мать хуже других?

— А в следующую получку?

— Ты не финти, брат, говори, что надумал.

— Да я так… Знаешь, пап, у Кольки велосипед, а он и кататься не умеет. Просто смех. Медведи в цирке и то вон выучились, а он все никак.

— Научится, — сказал отец и взялся за газету.

Ну, как тут скажешь, если он сам не догадывается.

Генка покрутился еще и, выждав, когда отец перевернул газету, позвал:

— Пап!

— Вот что, — строго посмотрел отец, — ты знаешь, я не люблю, когда хвостом крутят. Говори, что надо, или иди займись делом.

Что ж, раз сам спрашивает, тогда…

— Если ты, папа, премию получишь, купишь мне велосипед?

— Премию? А если не получу? Ладно, поговорим с матерью — может, придумаем что.

— Ты, пап, не думай, у меня шесть рублей есть…

Дни наполнились ожиданием. Отец не любил, когда ему напоминали об одном и том же, но и слов на ветер он зря не бросал — приходилось терпеть. А дни, как нарочно, теплые, длинные, только и кататься. Так, смотришь, и лето пройдет.

Тут еще Колька перед глазами маячит, даже и не катается, так просто стоит со своим велосипедом: мол, захочу — сяду и поеду.

Просить у него велосипед Генка не хотел. Он знал, что этот жадина нипочем не даст.

Вот у Козловых дачница была — это да! Все на ее велосипеде выучились. Хорошая девчонка. И все знала не хуже мальчишки. Первая придумала ночью ракету смотреть. Вот потеха! Кто ни посмотрит в бинокль — кричит: „Вижу, вижу!“ А потом оказалось, что вовсе и не на луну надо было смотреть.

Вспомнив про бинокль, Генка решил, что не худо бы принести его на всякий случай. У Кольки бинокля не было… мало ли что.

Он быстро сбегал домой и притащил бинокль. Посмотрел, где Колька, и полез на голубятню.

Генка стоял там, как капитан на мостике своего корабля, и осматривал морск… то есть осматривал окрестности своего поселка.

Собственно говоря, бинокль-то он держал над глазами, а сам внимательно наблюдал за Колькой. И когда тот, вихляя на своем велосипеде, подъехал, Генка закричал:

— Витька-а! Вить!.. — И с досадой, так, чтобы услышал Колька, ругнулся: — Вот, дьявол побери, кажется, совсем рядом, а не слышит.

Витька, конечно, и не мог слышать, потому что, наверное, сидел у себя дома, зато Колька, упершись ногой в крыльцо, остановился под голубятней. Клюнуло.

На счастье, в небе приглушенно зарокотал самолет. Генка задрал бинокль.

— ТУ, честное слово, ТУ, — радостно закричал он. — Даже летчика видать.

— Ври-ка больше, — отозвался снизу Колька.

— А тебе чего надо? — словно только что заметил его Генка. — Чего суешься?

— Дай посмотреть разочек, — попросил Колька.

— Хитренький какой нашелся, ты будешь смотреть, а я что?

Колька подумал.

— А я тебе немножко велосипед дам.

— До шлагбаума? — слишком поспешно спросил Генка.

— Ишь чего захотел…

— Как хочешь, — Генка снова вскинул бинокль.

Эх, зачем было до шлагбаума просить…

— Ну, ладно, давай бинокль, — согласился, наконец, Колька. — Только, смотри, туда и живо обратно.

— Сказано — все. Что ты, не знаешь меня? — ответил довольный Генка и сел на велосипед.

Неслышно крутились педали, невесомый руль поворачивал вправо, влево — стоило на него только посмотреть. Генка снял руки с руля, и велосипед понес его по дороге. До чего ж хорошо! Ерошит волосы прохладный ветерок. Пыльные одуванчики бегут по обочине. Вот так бы — руки в карманы — и ехать вокруг света. Куда тут уедешь… Колька небось смотрит за ним в бинокль, трясется. Пусть потрясется, недолго уже.

Маленькая будка у шлагбаума летела навстречу.

Вот сейчас Витька посмотрит — что он скажет? А то „подумаешь — велосипед“! Хорошо только, если матери его нет, а то закричит, что кур пугаю, прогонит.

И словно накликал на свою голову: из будки выбежала растрепанная женщина с красным, заплаканным лицом.

— Ой, помогите, люди добрые, — неожиданно заголосила она. — Помирает, совсем помирает!

„Чего это она? Кто помирает?” — не сразу понял Генка, и вдруг… Витька? Не может быть… здоров ведь бегал.

— Теть, — пугаясь, заорал он, — чего у вас там?

— Ой, сыночек, доктора, скорей доктора, доченька помирает!

„Какая доченька? А-а, чумазенькая, она…”

Генка вдавил ногу в педаль, и велосипед рванул. Скорее обратно! Там за поселком больница. Только бы успеть… не может такая маленькая… даже забыл про нее… грядки с морковкой вытоптала — нашлепали… лежит теперь, помирает…

Сипел над головой ветер, в лицо толкал упругий воздух, а Генка жал, жал, жал педали. Поселок. Мелькнуло Колькино лицо с вытаращенными глазами.

— … да ты!..маешь! — донеслось до Генки.

И правда, сломаешь так… плевать… маленькая… косички торчали… только бы доктор был… разве дадут помереть… не-е… укол там или еще что, и все… и не помрет. Кто это?.. Витька бежит… Ничего, я раньше, я быстро.

У горки он соскочил и, подталкивая велосипед, тяжело побежал рядом. Ноги-то как свело! Разомнутся. Вот испить бы, горло пересохло, аж трескается. Речка под боком… Пока туда, обратно… Надо носом дышать. Еще глубже. Ох, и будет от Кольки… Теперь не даст…

Раз, раз, раз, раз — крутятся педали. Что это щелкает? Не сломать бы. Ничего, уже близко.

Он свернул к белому зданию и круто тормознул у крыльца. Острая боль хлестнула по ноге. Велосипед вильнул и врезался в стену дома. Что? Ладно, потом. Генка взбежал на крыльцо и ворвался в приемную.

Врач быстро складывал блестящие инструменты в чемоданчик. Металась сестра. Генка стоял, смотрел и чувствовал, как горит у него лоб. Он потрогал — под рукой разбухла шишка. „Здорово меня. Это об стену”. И вдруг перед глазами встал искореженный, с оборванной цепью и согнутым колесом велосипед. „Батюшки”, — ахнул про себя Генка и выскочил на улицу. Ну да, велосипед такой и лежал — жалкая, никому не нужная развалина. Это он слишком нажал на тормоз, лопнула цепь… Что же теперь? Что же теперь будет?

Генка постоял, словно ожидая, что вот сейчас он проснется и увидит, что велосипед стоит, прислонившись к стене, совсем такой, как час назад дома, у голубятни. Но велосипед все лежал, подогнув колесо, и руль у него был безжизненно обмякший… Тогда Генка взвалил велосипед, через плечо и потащился домой. Что-то будет? Он-то, дурак, радовался — солнышко, одуванчики… А теперь… придется Кольке велосипед покупать. Хотели ему, а теперь Кольке… Так и надо… загнал велосипед… И чего помчался, видел же, что Витька бежит. Подумаешь, полчаса раньше, полчаса позже. Тетка эта всегда панику разводит, может, ничего такого и нет. А может, все равно помрет чумазенькая… Ну конечно, помрет! У кого другого не померла бы, а у него обязательно помрет. Несчастный он, несчастный человек, ни в чем ему не везет. И ноги, как соломины, гнутся…