— Нет, сэр, они не боялись. Они знали, что вы не поверите.

Оказавшись в резиденции правительства, они отправились не в личные апартаменты президента, а в казначейство и дальше вниз, в самый глубокий и неприступный подвал планеты. Там высокопоставленные представители нации и поведали Киннисону как вслух, так и мысленно о произошедших событиях

В тот черный день все дела были приостановлены. Никаких посетителей не впускали в резиденцию. Никому не было позволено приближаться к Ренвуду, кроме самых доверенных людей, в верности которых никто не сомневался. Воздушные и космические корабли заполонили небо. Всюду стояли солдаты, вооруженные ручным оружием или приставленные к тяжелым орудиям. За пять минут до полуночи Ренвуд вместе с четырьмя сотрудниками разведки вошел в подвал, который затем был заперт министром финансов. Все члены кабинета, а также вспомогательный отряд специально отобранных часовых, наблюдали, как они вошли туда. Тем не менее, когда казначей открыл подвал через пять минут после полуночи, никого из пятерых там не оказалось. Они пропали бесследно, и с тех пор о них ничего не известно.

— И каждое слово тут — ПРАВДА! — бессознательно выкрикнули разумы всех собравшихся.

На протяжении всего рассказа Киннисон обшаривал разум за разумом, пытаясь обнаружить следы хирургического вмешательства. Но ничего не нашел. Никакого гипноза. Все действительно случилось так, как они рассказывали. Киннисон был убежден в этом, его глаза затуманились от предчувствий, и он решил исследовать подвал. Осмотрел все детали его массивной конструкции миллиметр за миллиметром — бетон, неокарбосплав, сталь, источники тепла и близко расположенные вентиляционные отверстия, проверил сложную систему сигнализации. Все оказалось в полном порядке, все функционировало, ничто не было повреждено.

Солнце этой системы, хотя и относительно небольшое, было необычайно горячим. Планета, четвертая по счету, находилась очень далеко от него. Труба, конечно труба… и ничто иное — только гиперпространственная труба. Киннисон сразу ссутулился, и неукротимый Серый линзмен постарел на глазах

— Я знаю, что тут произошло, — голос Киннисона был мрачным и тихим, когда он обратился к продолжавшим спорить людям. — Знаю также, как все было сделано, но и только

— КАК? — спросили его хором.

— Это была гиперпространственная труба, — и Киннисон, насколько мог, попытался объяснить функционирование трубы, природа которой не могла быть понята нематематическим трехмерным разумом.

— Но что с ней можно сделать! — едва слышно спросил министр финансов.

— Ничего, — голос Киннисона звучал спокойно. — Это сделано раз и навсегда. Куда исчезает свет, когда выключают лампу? От него не остается следов. В двух галактиках сотни миллионов планет. Только в одной Вселенной — нашей собственной миллионы и миллионы галактик. А Вселенных бесконечно много даже слишком много, они рядом друг с другом, как страницы в книге, только тоньше в гиперизмерении. Так что вы сами можете вычислить шанс найти президента Ренвуда или похитивших его босконцев — он так близок к нулю, что неотличим от него.

Министр финансов был подавлен.

— Вы хотите сказать, что от гиперпространственной трубы не существует никакой защиты? Что они могут продолжать делать с нами все, что захотят? Сэр, нация начинает сходить с ума — еще один такой случай, и мы станем планетой маньяков.

— О нет, я этого не говорил, — напряжение сразу ослабло. — Я хотел только сказать, что мы ничем не можем быть полезны президенту и его помощникам. Трубу можно заметить и выстрелить в любого проходящего по ней, как только его станет видно. Вам нужна пара ригелианских или ордовикских линзменов. Я позабочусь об этом. Не думаю, что когда они прибудут сюда, все успокоится, — он не стал говорить об известном ему неприятном факте, что враг мог проникнуть в любое место на любую другую планету, не охраняемую линзменом, способным почувствовать неосязаемую структуру силовой сферы.

Расстроенный, линзмен снова направился в космос. Это было ужасно — все происходит в его отсутствие, а когда он приходит, ему уже нечего делать. Как можно сражаться с тем, чего нельзя видеть, чувствовать или ощущать? Но не стоит бессильно грызть локти, надо найти какую-нибудь зацепку.

Прежние подходы тут не годились — Киннисон был уверен в этом. Босконцы, виноватые во всем, хорошо соображали. Ни один из их подчиненных не знал о них ничего; начальство само выбирало время и место для совещания и заботилось о том, чтобы совещания нельзя было обнаружить. Что же делать? А вот что. Поймать главного исполнителя с поличным. — Киннисон криво усмехнулся. — Легко сказать, однако не все потеряно. Босконцы не супермены — у них не больше способностей, чем у него. Надо поставить себя на место другого — что бы он делал, став важным босконцем?

Киннисон предпочитал достигать цели прямым путем и атаковать решительно. При необходимости, однако, ему приходилось незаметно действовать изнутри. Перед лицом значительного превосходства Галактического Патруля в вооружении, особенно в Первой галактике, приходилось действовать скрытно. Как? С помощью чего? Он Носитель Линзы, они — нет. Стоп! Или, может быть, они тоже? Откуда он мог знать? Фосстен, эрайзианский ренегат… Бессмысленно обманывать себя; Фосстен мог знать о Линзе столько же, сколько и Ментор, и создать организацию, о которой даже Ментору ничего не известно. Впрочем, Ментор мог решить, что некий тупоумный Серый линзмен должен сам разобраться с тем, что его беспокоит. Хорошо.

Киннисон послал вызов вице-координатору Мейтланду, который заменял его на временно покинутом им посту.

— Клифф? Это Ким. У меня родилась идея, — он быстро объяснил ее суть. — Может быть, это и чепуха, но лучше проверить. Ты не попросил бы ребят пошарить вокруг, особенно в подозрительных местах? Если обнаружат след порченого линзмена, с Линзой или без нее, пусть прожгут в космосе дыру, чтобы сообщить мне об этом. Хорошо? Спасибо.

Не исключено, что Ренвуд с Антигана IV мог быть не патриотом и жертвой, а диверсантом. Труба всего лишь последний штрих, использованный намеренно с целью усилить таинственную развязку. Настоящие жертвы четверо честных и преданных часовых. Ренвуд или кто он там, закончив свою работу по подрыву морали планеты, мог отправиться еще куда-нибудь, чтобы продолжать свою зловредную деятельность. Это было бы дьявольски хитро. Финал, конечно, слишком театрален. Однако все проделано с таким же искусством, с каким он, Киннисон, стал тираном Фралла. Натянуто? Нет.

«Куда, в таком случае, отправиться? На Раделикс, ради позолоченных жабр Клоно! Планета приличного размера. Достаточно заметная, но не слишком. Населена гуманоидами. Там происходило сравнительно мало чертовщины — пока. Очень мало линзменов, а главный — Герронд. Хм-м… Герронд. Не слишком выдающийся линзмен, к тому же любит покомандовать. В любом случае следующим будет Раделикс».

И Киннисон отправился на Раделикс, но не на «Неустрашимом» и не как Серый линзмен. Он стал пассажиром роскошного лайнера, писателем, изучающим местный колорит для очередной космической саги. Сибли Уайт — таково теперь было его имя — имел неопровержимое прошлое. Его всеядные интересы и непоказное любопытство были естественными атрибутами профессии — все годилось для авторской мельницы.

Итак, Сибли Уайт шатался по Раделиксу, по мнению некоторых наблюдателей, бесцельно. Его с блокнотом в красном переплете можно было встретить всюду и в любое время, днем и ночью. Уайт посещал космопорты, бродил между кораблями, проигрывал космонавтам небольшие суммы в азартные игры. С другой стороны, он усердно раболепствовал перед местной элитой и бывал на всех мероприятиях, на которые его приглашали или он приходил сам. Уайт надоедал в кабинетах политиков, банкиров, торговых королей, промышленных и финансовых магнатов и всех прочих великих людей.

Однажды его остановили в приемной промышленного магната.

— Убирайся отсюда, — заявил ему страж на деревянных ногах. — Босс не читал ничего из твоей макулатуры, но я читал, и ни я, ни он не желаем разговаривать с тобой. Данные? Какого черта тебе нужны данные по атомным тракторам и бульдозерам для твоих глупых космических опер? Почему бы тебе не пойти рабочим на корабль и не узнать что-нибудь из первых рук? Тогда у тебя будет настоящий космический загар, а не эта подделка, и поменьше жира, — Уайт определенно был толще, чем Киннисон, и в каком-то смысле мягче; он глядел по-совиному через большие очки, — может, тогда что-нибудь из твоей чуши еще можно будет читать. А сейчас вали отсюда!