— Горбатого могила исправит… — Горченко машет рукой. Ребята смеются.

— А что, плохо, что ли… — Баранов шагает на смену… Маленький карапуз легко и четко.

Остальные скатываются в кусты и там залегают с винтовками на прицеле в выемку.

Кононов остается с ними и рассказывает о городе. Партизаны слушают с жадностью.

5. Всем… всем… всем…

Чак-чак… — по ремню и магазинной коробке винтовок, руки цепко на караул. Два партизана в улах, гимнастерках с патронташами на поясах стоят на вытяжку у входа на станцию Свиягино.

Яркое утреннее солнце в просветах тополей аллеи.

Снегуровский с лошади — повод ординарцу Солодкому:

— Ни шагу отсюда, чтобы ни случилось! — твердо ему и быстро по аллее к станции с Иваном Шевченко.

Мимо часовых:

— Хорошо, ребята, показывай Америке, пусть нос не дерут: хоть и лапотники, а порядок знаем.

— На ять, товарищ Снегуровский! — один из часовых весело…

Входят в телеграф.

— Товарищ Снегуровский, провод готов!.. — Кравченко, свой телеграфист, тоже партизан, сидит на ключе и выстукивает:

«…всем… всем… всем…»

— Кто слушает? — Снегуровский сел на стол, вынул браунинг…

Бледный начальник трясущейся челюстью:

— Прикажете нам уйти?

— Нет уж, лучше побудьте здесь… — Шевченко смеется…

«…слушаю… Евгеньевка, Никольск… Владивосток…» — читает по ленте Кравченко… Перерыв… A-а… Вот и север: «Иман… Битин… Хабаровск…». — Хорошо! — Снегуровский закуривает.

— … Товарищи и братья!.. — начинает диктовать.

6. Телеграфист…

«Товарищи и братья! Именем мировой пролетарской революции…» идет по ленте.

У телеграфиста под фуражкой волосы зашевелились: громом по ленте старые и опять такие новые слова…

Телеграфист Иванов не выдерживает — перебивает ключом и отстукивает:

— Вы с ума сошли на Свиягино?

А оттуда:

… — Начальник боевого участка партизанских отрядов Яковлевского повстанческого округа Снегуровский приказывает принимать…

И идет лента — замер, оцепенел телеграфист Иванов. Под шапкой шевелятся волосы, глаза в разгон: направо — японский телеграфист контролирует ленты, налево — стрепаловский контрразведчик из Спасского гарнизона.

А солнце, издеваясь над желтыми кантами фуражки телеграфиста, бьет по лакированным плоскостям аппарата и четко выделяет на ленте черточки и точки.

И кажется телеграфисту, что все эти знаки горят аршинными афишными буквами и видят их все и читают: «… Уссурийское казачество! К тебе восставшие крестьяне Приморской тайги шлют боевой клич и призыв…».

Ах, как жгут эти слова… и телеграфисту Иванову хочется их читать и впитывать в себя… Он в ужасе: если откроют, тут же на месте заколют… Но он решает принимать… не доносить, будь, что будет…

Интервенция его достаточно вырастила, чтобы он мог ненавидеть японские войска и калмыковские нагайки и застенки.

А по ленте идет:

«… и вам, товарищи рабочие городов. Бросайте свои фабрики и заводы — взрывайте их… уходите к нам в сопки, в единую пролетарскую семью для новой борьбы за…»

— Ну, — «революцию»… — скорее! — перебивает телеграфист: опасно принимать, заметят… — отстукивает он обратно.

А по ленте идет дальше:

«…и вам, братья железнодорожники…»

Набатом бьет сердце телеграфиста… — «…вам, вынесшим на своих плечах девятьсот пятый год…»

Город Хабаровск. И тоже «телеграфист»:

— Что? Что такое? — адъютант штаба Калмыкова рвет, комкает ленту… — выключить аппарат! Прекратить прием по всем станциям!..

К телефону:

— Ваше превосходительство! Партизане заняли станцию Свиягино и диктуют по телеграфу свое воззвание…

— А-а… Мать… твою… — не доканчивает Калмыков, — рвет трубку… — броневик! — ревет он в немой телефон…

И опять в Евгеньевке.

Телеграфист Иванов уже успел передать ленту в город — там распространят. Пищелка, тоже телеграфист…

Но…

К нему комендант станции:

— Здесь шла лента от партизан, почему не сообщили?.. Где она?

Телеграфист задрожал, — видит по ленте еще обрывком фразы идет: «…командующий всеми партизанскими отрядами… Штерн…»

— Опять он? — взвыл комендант… выхватил браунинг, в упор стреляет в телеграфиста — Проклятый большевик… Ты знал?!.

Подбегает японский комендант с лентой от своего аппарата:

— Боршуика!.. Свиягино — пиши…

— Он принимал! — русский комендант головой на Иванова, свалившегося у аппарата…

— У-у!.. боршуика… — японец пинает труп телеграфиста.

Кровь из горла стекает на пол. В левой руке телеграфиста Иванова намертво сжат обрывок ленты, на которой таинственными знаками написано: «…братья железнодорожники! — вы также должны помогать партизанам в борьбе за освобождение трудящихся…»

Помог — твердо держит рука…

7. «Под прикрытием артиллерийского огня»

— Товарищ Снегуровский! — Возный, начальник отряда вбегает, — станцию окружают американцы…

— А, так… Окружите американцев… разоружить…

Лейтенант Сайзер побледнел — ему переводчик, трясущийся американский солдат, сообщает приказ Снегуровского.

Что-то быстро говорит, вынимает кольт лейтенант Сайзер:

— «Я застрелю вас и себя»… — кричит переводчик, и зубы его чакают: он переводит слова лейтенанта.

— Ага! А зачем лейтенант приказал нас окружить?.. Пусть сейчас же даст распоряжение своим солдатам уйти в казарму и не мешать нам.

Быстро лопочет переводчик.

Ответ лейтенанта и бегом переводчик к солдатам.

— Товарищ Возный! Отставить разоружение… — кричит Снегуровский через окно. А там уже партизанская цепь сзади американцев залегла и щелкают затворы винтовок — приготовились ребята…

— Есть! — вскакивает Возный.

Американцы, как побитые собаки, с опущенными шляпами направляются к себе в бараки. Но некоторые из них улыбаются…

«Наверное… рабочие»… — думает Снегуровский и смеется глазами в лицо перепуганному лейтенанту…

Входит в станцию Шевченко.

— Лошади все выведены… Муку и мясо догружают. Быков уже погнали к Белой. Милиция и казачий отряд разоружены… Офицеры отправлены в сопки… Можно давать сигнал?

— Да!

Шевченко на ухо Снегуровскому: — захватил у американцев шесть штук лошаков… — довольный подмигивает.

— Э-э, стоит ли… Еще привяжутся, будет канитель из-за пустяков…

— Ерунда!.. Это им в наказание за окружение — пусть знают, — и Шевченко сжимает кулак и злобно косится на лейтенанта: — Тоже лошаки!.. — всех бы перестрелять. Фарисеи… Продажные шкуры… Демократия заокеанская…

— Ну, чорт с ними, забирайте… Встает, громко: — Операция кончена… Скажи Возному: сигнал к сбору!..

Шевченко выбегает.

Снегуровский быстро со станции к лошади. Солодкий уже на своем гнедом, ждет.

К Снегуровскому быстро подбегает переводчик, говорит:

— Лейтенант просит оставить расписку на животных, взятых из гарнизона…

— Расписку?.. Понял. Веселые огоньки в глазах забегали. Быстро из полевого блокнота рвет листок и пишет:

«Взято от американского народа заимообразно на нужды революции шесть лошаков. Нач. Парт. отрядов Снегуровский».

И передает ему.

Переводчик довольный возвращается к лейтенанту. Иван Шевченко хохочет:

— …взаимообразно… от американского народа… на нужды революции…

И Снегуровский и Шевченко весело отъезжают от станции. В окна из станции лица железнодорожников — они кивают и улыбаются… И там же в крайнем окне — серое лицо немигающими злыми глазами смотрит. Это — лейтенант Сайзер, начальник Свиягинского американского гарнизона.

Возный чиркает спичку — зажигает фитиль самодельной тетюхинской гранаты… Бросает ее за полотно. Дымит фитиль, а потом: буух… жжи… ух…