— Из-за нее?

— И из-за нее тоже. Ведь несмотря ни на что она остается моей женой, и долг повелевает мне вырвать ее из той недостойной жизни, которую она сейчас ведет. Я хочу увезти ее, чтобы никто никогда не узнал, что госпожа де Турнемин и пресловутая Королева Ночи одно лицо. Но зачем я тебе все это пересказываю? Ты давно знаешь…

— Да… но я думала… я надеялась… Зачем уезжать так далеко? Почему Америка? Ты же хотел приобрести бретонские земли?

— Да, но, к сожалению, сейчас это невозможно. Быть может, потом…

— Останься, по крайней мере, во Франции. У нас немало поместий, запущенных и заброшенных, где земля и крестьяне требуют хозяйского присмотра. Мы могли хотя бы изредка видеться… А теперь…

Она не смотрела на Жиля, но он чувствовал, как дрожит ее голос от невыплаканных слез. Медленно он подошел к Анне, обнял ее мягкие, дрожащие плечи.

— Анна! — сказал он нежно. — Не плачь, я не хочу, чтобы ты плакала, чтобы тебе было больно.

Я пришел сказать не прощай, а до свидания. Мы встретимся…

— Когда? Через много лет? Когда я стану старой и безобразной? Когда ты меня больше не захочешь?

Он повернул ее лицом к себе и поцеловал мокрые грустные глаза.

— Глупышка! Ты, конечно, когда-нибудь состаришься, но никогда не будешь безобразной. А я, я до самой смерти буду тебя хотеть, но мы, увы, увидимся значительно раньше…

— Увы? — переспросила она с упреком.

— Увы для короля. Я поклялся, что приду к нему по первому же его слову, где бы я ни был и что бы ни делал. Только ты и Винклерид будете знать, как позвать меня, если королю потребуется моя помощь. Я буду писать вам, тебе и ему.

Свет радости зажегся в темных глазах молодой женщины, она положила ему руки на плечи.

— Это правда? Ты напишешь?

— Слово чести! Я хочу, чтобы ты навсегда осталась моим другом, моим самым дорогим другом.

Жилю было достаточно лишь наклонить голову, чтобы найти ее губы. Миг спустя он уже нес ее, изнемогающую, в маленькую душистую спальню…

Разве это был не лучший способ попрощаться?

Когда час спустя он наклонился к ней для последнего поцелуя, Анна страстно обхватила руками его шею.

— Ты вернешься? Ты обещаешь?

— Я уже в этом поклялся.

— Тогда я буду тебя ждать. Но не слишком долго, не то я вполне способна сама пересечь океан, только чтобы увидеться с тобой.

Жиль нежно отвел ее руки и доверил молодую женщину очаровательному беспорядку ее постели. Он отбросил простыни и одеяла, чтобы ничто не мешало его взору насладиться великолепной наготой Анны.

— Не двигайся, — сказал он нежно. — Оставайся как есть. Такой твой образ я увезу с собой.

Он попятился к двери и мгновенно исчез. Почти бегом Жиль пересек салон, зажав уши, чтобы не слышать рыданий, которые преследовали его до самой лестницы.

Кучеру, ожидавшему его во дворе особняка де Бальби, он приказал отвезти себя на улицу Клиши. Там в полночь он назначил свидание Понго, Винклериду и капитану Малавуану, молодому жизнерадостному бретонцу, чьим крепким рукам доверил он штурвал «Кречета».

Часы показывали только одиннадцать, когда неторопливый наемный экипаж выехал на засыпанные снегом улицы города. Полчаса ушло на то, чтобы пересечь Сену и взобраться на Монмартр.

Три остальных участника экспедиции уже ждали возле особняка Ришелье, греясь в карете с погашенными фонарями. Остановив в стороне свой экипаж. Жиль вышел и присоединился к друзьям.

Понго и Малавуан встретили его радостными восклицаниями.

— А где барон? — спросил Жиль.

— Барон пошел на разведку, — ответил Малавуан. — Он засел в саду и сказал, что свистнет, когда последние гости разъедутся. Это была его идея, чтобы не мерзнуть всем сразу.

Стоило капитану договорить, как ворота особняка распахнулись и два экипажа, один за другим, выехали на улицу и направились к центру Парижа.

— Вряд ли там осталось много людей, когда я проезжал мимо дома, во дворе стояли только эти два экипажа.

Как бы подтверждая слова Жиля, из-за стены раздался тихий свист.

— Вперед! — скомандовал Турнемин. — Это сигнал Винклерида.

Трое мужчин перелезли через стену и присоединились к Ульриху-Августу, который их ждал под прикрытием большого куста остролиста.

— Последние гости только что уехали, — прошептал он. — Сейчас будут запирать.

Раздвинув ветки. Жиль увидел одного из швейцаров, он запирал наружные ставни на стеклянных дверях. Тогда Жиль головой качнул в сторону кухни, расположенной в полуподвале, дверь в нее была еще открыта, слуги уходили домой.

— Мы пройдем там… — прошептал Жиль.

Один за другим, индейской цепочкой, четверо мужчин направились к маленькой двери кухни.

Все были хорошо вооружены, каждый в руке держал заряженный пистолет.

Дверь кухни легко отворилась, широкий низкий зал был почти пуст, лишь двое слуг, занятые уборкой, в ужасе глядели на вооруженных мужчин, одетых во все черное. Слуги без сопротивления дали себя связать. Прежде чем заткнуть рот одному из лакеев, Малавуан спросил его:

— Сколько людей наверху?

— Только господин барон, госпожа баронесса, двое швейцаров и Эжени — горничная баронессы.

— Хорошо!

Бесшумно поднимаясь по лестнице, четверо вошли в вестибюль. В столовой свет не горел и только анфилада салонов была еще освещена.

Жиль осторожно выглянул из-за угла и увидел Жюдит и мнимого барона де Керноа. Молодая женщина откинулась в кресле у камина и, казалось, дремала. Керноа у игорного стола подсчитывал выручку. Больше в бледно-зеленом зале никого не было.

Минуту спустя Керноа отбросил перо и бумагу, потянулся и удовлетворенно зевнул.

— Как жаль, моя дорогая, что вы так плохо чувствовали себя сегодня. Вечер прошел прекрасно!

Мы заработали на триста луидоров больше, чем вчера. Что с вами случилось?

Из глубины своего кресла, не открывая глаз, Жюдит пробормотала:

— Все! С меня хватит! Я достаточно для вас потрудилась! Сколько бессонных ночей я провела, слушая дурацкие галантности этих идиотов!

Я устала. Я больше не хочу так жить!

— Правда? Ваш сундук уже переполнен золотом? А вы знаете, что скоро мы будем богаты, очень богаты?! Еще немного терпения. Должен вам напомнить, что наша основная цель еще не достигнута. Королева так и не пришла к нам…

Внезапно Жюдит очнулась, открыла глаза и встала. Ее зеленое платье подчеркивало лихорадочный румянец, заливший лицо и грудь молодой женщины.

— Я думаю, что она никогда не придет и мы только зря теряем время!

Не отвечая, Керноа взял из шкатулки пачку денег и распушил ее, как веер.

— А про это что вы скажете? Это тоже потерянное время? И, в конце концов, чего вы хотите?

— Я вам уже сто раз говорила: я хочу уехать отсюда! Я ненавижу этот дом и людей, которые приходят к нам играть. Я хочу жить с вами в счастье и мире, достойно и спокойно, как и положено любящим супругам. Зачем нам столько денег? С тем, что у нас есть, мы уже и так можем жить роскошно. У нас будет замок, земли…

Мужчина рассмеялся.

— И это все?! Замок, полный сквозняков, земля, более или менее плодородная, и грязные, вечно недовольные крестьяне, вы этого хотите? Я так жить не хочу! А вы? Вы думаете, я буду долго любить женщину плохо одетую, неаккуратно причесанную, штопаюшую носки в перерыве между двумя беременностями?

— У каждого свои мечты. Мои меня устраивают… Но вы, Джоб? Чего хотите вы? О чем мечтаете? Разве вы меня не любите?

Он пожал плечами.

— Люблю ли я вас? Конечно, люблю! Вы восхитительное создание, но ваша красота слишком ценная вещь, чтобы ее похоронить в глуши. Моя душа тонка, она не выносит обыденности. Для любви мне необходима определенная атмосфера и любить вас так, как я умею, как я однажды уже показал вам, я смогу только при одном условии, что ваша чудесная кожа будет всегда свежа и надушена.

— Вы не говорили этого, когда женились на мне. Вы умоляли на коленях и мечтали о том мгновении, когда я стану вашей. Но вы заставили меня слишком долго ждать этого мгновения…