Она перезванивает и говорит папе:

— Ты можешь в любой момент пожелать им спокойной ночи и уйти к себе. Думаю, они не будут возражать.

— Конечно, не будут, — ворчит папа. — Твоя мама будет слишком занята разговором о мозолях, чтобы заметить хоть что-то.

Они все еще не берут трубку.

— Может быть, у них нет интернета, — предполагаю я. Папа радостно кивает:

— Интернет погиб геройской смертью!

Мама вздыхает:

— Ян, иди уже наверх. Я за тебя попрощаюсь.

У папы лицо ребенка, который только что услышал, что сегодня не будет уроков.

— Да иди уже, — мама шлепает его по локтю. — Ты сделал свое доброе дело.

Папа взлетает по лестнице, где его ждет спальня и несколько часов спортивного канала.

— Мужчины… — вздыхаю я. — Никакого терпения.

Мама смотрит на меня с укором, как бы говоря: «Вообще-то это не так, но в данный момент, увы…» Тут дедушка с бабушкой наконец поднимают трубку, и на сей раз их видно гораздо лучше.

— Бабушка, ты нас слышишь? — снова спрашиваю я.

Бабушка Янг улыбается в камеру:

— Да, прости, дорогуша, Джон решил перезапустить программу. Эти новые технологии - и дар, и проклятие, так ведь?

Я от души киваю.

Клавдия возвращается домой после полуночи. Я еще не сплю: мы с Фомом обсуждаем последнюю серию «Бурь Таффдора», в которой пролилось немало крови и слез.

Я набираю: «Одни только титры можно смотреть на повторе целый день», отправляю и тут же слышу тихий стук шагов по лестнице. Я быстро печатаю: «Прости, надо отойти», слезаю с кровати и бегу к двери. Мне удается поймать Клавдию в коридоре. Как дикое животное, я бросаюсь на Клавдию, хватаю ее за локоть и вцепляюсь в него ногтями. Сестра вскрикивает, вполголоса чертыхается и стряхивает мою руку:

— Чего тебе надо? Чем ты вообще думала?

— Это ты чем думала? — набрасываюсь на нее я. — Ты пропустила разговор с бабушкой и дедушкой! Это было невежливо!

В воздухе витает какой-то смутно знакомый, но совершенно неуместный запах. Обычно я чую его, когда гуляю по пригороду или иду по школьной парковке. Это запах сигаретного дыма. От Клавдии пахнет куревом!

— У нас с Элли и Дженной были другие планы, — отвечает сестра.

— Надо было их отменить. Семья это святое, а с Элли и Дженной ты года через три и разговаривать-то, может, перестанешь.

Лицо Клавдии переполняет презрение. Это выглядит отвратительно, так даже герои мультфильмов не смотрят на своих заклятых врагов, не то что одна сестра на другую.

— Ты ничего не знаешь о моей жизни! — шипит Клавдия.

— Слушай, я тоже на них обижена, но не всеми вещами можно бросаться. И я бы на твоем месте не вела себя так с людьми, которые, между прочим, будут платить за твое высшее образование.

— Всего одну восьмую суммы! — выплевывает Клавдия. — И я пахала как проклятая, чтобы заслужить стипендию!

— Так или иначе, за мое обучение в Вандербильте они платить не будут вообще.

— Да ладно тебе, Таш, ты в Вэнди даже не пройдешь. Спустись уже с небес на землю!

Теперь уже на моем лице написана уродливая злоба. Меня трясет. Так бы и выцарапала ей сейчас глаза!

— Ты же понимаешь, что все это на самом деле значит? — спрашивает Клавдия, и у нее изо рта идет еще один знакомый, но непривычный аромат. — Знаешь, что мама хочет этим сказать? Что мы с тобой - ее неудача. Что мы выросли не такими, как она хотела. Так что она хочет попробовать еще разок.

— Ты ничего не понимаешь! — шепчу я, хотя она высказала вслух то, о чем я много раз думала.

— Это опасно и безответственно с точки зрения денег, и если ты собираешься плыть по течению только ради гармонии или в какую там буддистскую лабуду ты все еще веришь…

— Я не плыву по течению!

— Ну, значит поплывешь. Ты же готова на все, лишь бы мама была тобой довольна. Ты же такая подлиза!

— Да ладно? Ты учишься на отлично, занимаешься машиностроением, как дедушка, смотришь с папой спортивный канал и получаешь стипендию за миллион всевозможных заслуг - и это я еще подлиза?

— Ладно, как хочешь, ври себе еще и об этом, раз уж ты уже врешь себе о том, что попадешь в приличный университет!

Мы говорим слишком громко. Сначала мы беседовали сердитым шепотом, а теперь уже орем друг на друга. Я вдруг замечаю, что в дверях родительской спальни стоит мама. Сколько она там простояла? Клавдия замечает, куда я смотрю, оборачивается и застывает.

— Девочки, — обычным своим ангельским голосом произносит мама, — уже давно пора спать.

Как будто она ничего не слышала. Как будто единственная проблема в том, что мы не спим после полуночи.

Договорив, мама разворачивается и закрывает за собой дверь.

Клавдия начинает говорить, но я не собираюсь ее слушать. Я хлопаю дверью спальни и сползаю по ней, пытаясь обдумать то, что только что услышала. Клавдия сама не понимает, о чем она говорит. Подлиза здесь она. Она всегда такой была. Каждое лето она занималась волонтерством и работала над проектами в кэлхаунском кружке физики. Она часами готовилась к вступительным экзаменам, сидела с чужими детьми и налаживала отношения с соседями. Она, в конце концов, много времени проводила с семьей. Она так старалась быть идеальной девочкой, что, кажется, превысила все допустимые лимиты и стала просто святой.

По крайней мере, так было до этого лета. Не знаю, во что они с Элли и Дженной решили влипнуть, но, в конце концов, она взрослый человек. Если ей хочется устроить себе встряску, тогда пускай, она, наверно, этого заслуживает. Но вести себя как последняя сволочь вовсе необязательно.

У меня из головы не идут ее слова про Вандербильт и выражение маминого лица, когда она услышала, какие ужасные вещи мы друг другу кричим.

Когда я уже лежу в постели, мне приходит в голову, что все эти годы я считала Клавдию идеальной дочерью. Лучшей из нас двоих. Королевой нашего семейства. Но теперь я уже ни в чем не уверена. Кажется, годы ее правления подошли к концу. Мне даром не нужна ее корона, вот только Клавдии, похоже, позарез понадобилось ее сбросить.

13

— Стой, мы что, опять злимся на Клавдию?

Мы с Джек и Полом сидим под горкой в Холли-парке и готовимся к нашей ежегодной гонке горящих задниц. Эта традиция появилась в четвертом классе. Правила просты: жарким летним днем мы садимся на железную горку голыми ногами и сидим там столько, сколько можем. Тот, кто продержится дольше всех, собирает дань с проигравших. В начальной школе ставка была по доллару с каждого, теперь - двадцать долларов и целый год почета, славы и права гордиться собой.

Джек щедро мажет ноги увлажняющим лосьоном: она утверждает, что именно благодаря ему она побеждает последние два года (я со средней школы не выигрывала).

— Мы не злимся, — отвечаю я. — Мы просто… выведены из себя.

— Серьезно? У нас даже тон злобный.

— Почему мы говорим о себе «мы»?

— Мы не знаем.

Я вздыхаю:

— Она считает меня предателем, потому что я смирилась с пополнением в семье. Как будто у меня был выбор!

— Я уже излагала свой гениальный план, — отвечает Джек. — Ты имела глупость отказаться.

— Ты про то, чтобы заключить сделку с дьяволом, сделать моего будущего братика или сестричку Антихристом и доказать родителям, что они неправы?

— В твоих устах это звучит слишком мрачно.

Я не рассказывала друзьям, что Клавдия сказала про Вандербильт. Слишком больная тема.

Пол лежит на боку, так что его длинные ноги высовываются из-под горки. Он набирает горсть песка, поднимает руку над головой и провозглашает:

— Сколько вы заплатите мне, чтобы я это съел?

— И это мой брат… — закатывает глаза Джек.

— Может, и нет. Может, я - Антихрист! — он размахивает полной ладонью песка над головой и кричит: — Посмотри, Дэмиен! Это всё для тебя, Дэмиен!

— Я бы поймала тебя на слове, будь это обычный песок, — замечаю я. — Но эта адская смесь, наверно, потоксичнее Чернобыля будет. Вряд ли здесь подметали или насыпали новый песок хоть раз со времен Вьетнамской войны. Как думаешь, сколько собак здесь с тех пор нагадило?