Ночью я просыпаюсь от пронзительного свиста, доносящегося с берега. Пирога тотчас же летит к молу и привозит мне записку от Манолакиса, который не решился сесть в утлый челн. Не зная французского, грек кое-как нацарапал обрывки слов: «Судна плыть ноч с Османо Манолакис».

Это известие возвращает меня к Жизни, и я отдаю приказ подготовиться к отплытию. Мне не терпится выйти в море, и я с трудом заставляю себя подождать до трех часов ночи. Чтобы как-то скоротать время, я посылаю Абди на берег разузнать в портовых кабачках, куда подевался Махмуд. Абди возвращается около полуночи и сообщает, что сомалийца не видели с тех пор, как он уехал в Каир.

Северный бриз не ослабевает с захода солнца; следовательно, судно Османо значительно опередит нас и успеет закончить погрузку до появления «Альтаира». Мы снимаемся с якоря еще до рассвета, и утром Суэц исчезает из вида. Я надеюсь добраться до равнины на заре следующего дня; судно Абдульфата скорее всего прибудет туда сегодня вечером, а ночью Юсуф со своим спутником совершает побег…

Ночью бриз ослабевает, и это меня радует, так как слишком резкий северный ветер затруднил бы работу на открытом берегу. На заре на горизонте вырисовываются знакомые очертания гор, замыкающих равнину. Когда солнце восходит над горами, я замечаю на юге треугольник паруса и вскоре узнаю голубой баркас Османо, ожидающий попутного бриза, чтобы взять курс на север. Удался ли мой план? Меня вновь охватывает тревога. Наставив на парусник бинокль, я не выпускаю его из поля зрения. Как ни странно, на борту никого не видно, хотя, помимо команды, там должны находиться пассажиры — посланцы банды Реиса.

Внезапно из-за паруса показывается рулевой в феске египетского таможенника и вслед за ним множество других таких же фесок. Однако судно, несомненно, принадлежит Османо — об этом свидетельствует не только его цвет, но и регистрационный номер. Значит, груз был конфискован таможней вместе с «транспортным средством», и бандитов сейчас ведут в Суэц по суше в наручниках…

Что же все-таки произошло? У меня голова идет кругом. И тут я вспоминаю о Махмуде и его подозрительном исчезновении. Меня пронзает догадка: получив от Реиса вознаграждение за информацию, негодяй продал его властям, чтобы сорвать еще один куш…

Меня отделяет от судна с таможенниками полмили, и я не решаюсь подходить ближе, чтобы не привлекать к себе внимания. Во всяком случае, моих матросов здесь нет: либо им удалось бежать, либо их арестовали вместе с бандитами. Если последнее предположение подтвердится, я никогда себе не прощу, что по моей вине они угодили за решетку. Однако отсутствие моей шлюпки, которую таможенники должны были захватить вместе с судном Османо, позволяет надеяться, что не все еще потеряно. Я поворачиваю на запад и прохожу мимо дрейфующего парусника на полном ходу, не обращая внимания на посылаемые мне сигналы.

Вскоре я добираюсь до равнины и приближаюсь к пустынному берегу. Теперь остается лишь зайти в скалистую бухточку, где шлюпка должна была дожидаться беглецов. Я огибаю мыс, заслоняющий бухту от глаз, с замиранием сердца. Берег пуст, но на песке виднеются отпечатки ног. Это вселяет в меня надежду, что мои люди спаслись, но я боюсь радоваться раньше времени.

Ветер крепчает, словно сжалившись над нами, и «Альтаир» набирает ход. Все матросы разделяют мою тревогу. Юнга, племянник Юсуфа, взобрался на фок-мачту и больше часа не спускает глаз с моря. Наконец он кричит, что видит лодку. Вскоре мы тоже замечаем шлюпку, пляшущую на волнах. Шехем машет нам с кормы платком, и тут же рядом с ним возникают двое его спутников, спавших на дне лодки. Четверть часа спустя трое моих матросов ко всеобщей радости оказываются на борту «Альтаира».

Я не буду утомлять читателя рассказом о злоключениях Юсуфа, которого держали в плену свирепые кочевники Салима. Матросы не смогли поведать мне о том, что произошло на равнине, так как бежали, пока бандиты выкапывали товар. Юсуф заметил на борту баркаса Османо несколько ружей, не подозревая, что Реис приготовил оружие в ожидании моего появления. Турок боялся, что мы нагрянем за шаррасом, и спешил закончить погрузку. Добравшись до лодки, беглецы услышали вдали выстрелы и догадались о стычке с таможней.

Позже я узнал, что Реис поставил на страже двух бедуинов, те заметили прячущихся за дюнами людей и открыли по ним огонь. Таможенники окружили бандитов, и они сдались, когда поняли свою оплошность. Двое бедуинов были ранены, но никто из таможенников, к счастью, не пострадал. Если бы это случилось, Реису грозила бы виселица, но его и так ждет суровый приговор из-за того, что он оказал сопротивление властям. Впоследствии я расскажу о печальной участи главаря банды.

Оказавшись на морском просторе, я пытаюсь отогнать от себя кошмарные воспоминания о последних днях.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Проба

В то время как мы огибаем мыс Рас-Бир, на нас обрушивается обжигающий хамсин. Берег, где вот-вот должны показаться первые дома Обока, скрывается за песчаной завесой, и густой красный туман окутывает судно.

Мои люди встречают знакомый ветер проклятиями, но в них слышится скорее удовлетворение, нежели раздражение: свирепый хамсин, бич чужеземцев, для них — принадлежность родного края, и они привыкли к нему с детства. Я тоже отношусь к урагану, разбушевавшемуся в честь нашего возвращения, вполне терпимо, ибо он напоминает мне о коротких передышках между рейсами, проведенными в Обоке, в кругу семьи. В теплые вечера, когда наш дом сотрясался от ветра, я предавался воспоминаниям о недавнем плавании и обдумывал новое путешествие под звуки пианино, на котором играла моя жена.

Чтобы побыстрее обогнуть мыс, мы приблизились к скалам, но из-за тумана приходится отойти от них. Когда наконец проясняется, мы находимся далеко от берега, и яростный хамсин сменяется умеренным бризом, дующим со стороны Обока. Мы спускаем паруса и включаем двигатель, чтобы преодолеть встречный ветер.

Ночью мы наконец становимся на рейд. В ожидании новостей из дома меня, как обычно, не покидает тревога. Одени подплывает к паруснику в маленькой лодке и еще издали кричит, что все в порядке.

Моя жена и две дочери встречают меня на берегу. Меня поражает их измученный вид, и я принимаю решение отвезти их в Эфиопию, в небольшую хижину, где мы сможем укрыться в летнее время от жары.

На следующий день я сажаю жену и троих детей (Даниэлю всего несколько месяцев) на судно, и мы отплываем в Джибути.

Мой приезд не возбуждает ни у кого любопытства. Мэрилл подтверждает, что, по всей видимости, история с шаррасом, которая поначалу будоражила греческую колонию, уже забылась. Он сообщает мне, что Троханис вернулся из Эфиопии и уехал обратно в Египет. Судя по дате его отъезда, он должен был прибыть в Каир за несколько дней до того, как Реис отправился за остатком товара, и, вероятно, приложил руку к аресту своих бывших сообщников. Действительно, впоследствии я узнал, что начальник пограничного гарнизона, давнишний приятель Реиса, был внезапно отозван в Каир как раз накануне операции. Его заместитель — лейтенант, у которого не было причин церемониться с другом своего начальника, воспользовался отсутствием командира, чтобы выдвинуться. Никто, кроме Троханиса, не знал о связях Реиса с этим офицером. Внезапный отъезд Троханиса в Джибути и то, что он даже не зашел к Мэриллу, которого называл своим другом, наводит меня на мысль, что проклятый грек опять что-то затевает.

Мы отправляемся всей семьей на поезде в Дыре-Дауа и после десятичасового утомительного путешествия прибываем на место назначения. Однако свежий ветерок, столь непривычный после пекла Обока, заставляет позабыть об усталости и возвращает нас к жизни.

В тот же вечер я навещаю Киссонергиса. Он заверяет меня, что мой товар в целости и сохранности, и хочет, чтобы я убедился в этом собственными глазами. Мы идем в сарай, где я с удовольствием созерцаю груды тюков, громоздящихся до самой крыши.