— Да, высокочтимый сеньор! Росас расхохотался.

— Какого страху должен натерпеться временный губернатор! Итак, нет ничего нового?

— Два часа тому назад пришли депеши баркасом.

— Посмотрим, дайте их!

Росас, взяв депеши, вскрыл и, просмотрев подписи, отдал их одному из секретарей.

— Читайте! — произнес он и опять начал свою прогулку по комнате.

Секретарь начал читать:

— Сеньору дону Хуану Мануэлю де Росасу, главная квартира, Амбриль Льяносы де Ла Роха, 8 августа 1840 г.

Дорогой губернатор и генерал! Пятого числа текущего месяца в четыре часа пополудни дон Лукас Льянос прибыл сюда с вашими почтенными письмами от второго и восемнадцатого числа прошедшего месяца. Я извещен о том, что вы соблаговолили согласиться намой просьбы, выраженные в моем письме от тридцатого июня, относительно мундиров, сабель и пр., возвращение которых будет потребовано в Кордове генералом Алеманом, который, будучи принужден лечиться от болезни, которая…

— Хорошо! Пусть он умирает и монах с ним! Ведь это письмо от фрея Альдео?

— Да, высокочтимый сеньор.

— Сделайте живее извлечение из него. Ну, читайте другое. От кого это?

— От подполковника дона Винсенте Гонсалеса, он пишет о маршах…

— Я не спрашиваю вас, о чем он пишет, читайте!

— Он перечисляет марши, сделанные Лавалем в течение тридцатого и тридцать первого августа и первого и второго сентября.

— Читайте марши!

— Тридцатого…

— Какого месяца?

— Августа, он это говорил вначале! — отвечал, заикаясь, секретарь.

— Он должен был повторить это и здесь! Ну, пошлите этой старой скотине указание писать в следующий раз с большей ясностью о маршах армии диких унитариев! — обратился Росас к другому секретарю.

— Я напишу ему, чтобы он проставлял число при каждом марше.

— Убирайтесь к черту! Пропишите то, что я вам говорю. Продолжайте!

Первый секретарь возобновил свое чтение:

— Тридцатого армия нечистых унитариев снялась с лагеря, направилась к городу Лухан и в пять часов вечера расположилась биваком около города, на вилле Марко.

Тридцать первого кабесилья Лаваль, оставил в Лухане большую часть повозок и часть артиллерии, увозя с собой только две картечницы и два орудия легкой артиллерии. В этот день состоялся совет начальников частей и офицеров, неизвестно по какому поводу,

Первого кабесилья не двинулся никуда, только два эскадрона отправились, один к Капила-дель-Сеньор, другой к Сарате.

2-го, в 9 часов утра армия диких унитариев двинулась в поход, пройдя лье, она сделала остановку.

В полдень мерзкие унитарии возобновили свой марш.

В час с половиной ночи они остановились.

В два часа опять пошли.

В три часа вся армия остановилась.

В четыре часа они продолжали марш и в пять с половиной часов перешли через ручей де-Ла-Чоса.

В шесть часов дикие унитарии расположились биваком у ворот Рамиреса и разводили костры, разбирая ранчо.

— Больше ничего нет! — сказал секретарь.

— Послезавтра они могут быть в Мерло, даже завтра! — прошептал Росас и вновь с волнением принялся шагать по комнате.

— Что говорится в этом сообщении Лопеса? — спросил он, внезапно останавливаясь после долгого молчания.

В это время на пороге ранчо появился солдат с матэ.

— Нет ли письма без подписи?

— Есть, высокочтимый сеньор.

— Ну, прочтите его целиком. Секретарь начал читать:

— Монтевидео, 1 сентября 1840 г.

Высокочтимый сеньор! Со времени моего письма от третьего дня нет никакой другой новости, кроме той, которая привезена английским военным судном, прибывшим из Рио-де-Жанейро, и состоящей в том, что для командования французской экспедицией, снаряженной для оказания помощи изменникам унитариям, которые продают свое отечество иностранцам, не ощущая могучей руки вашего превосходительства, защищающего отечество от всех, прибыл новый адмирал.

Здесь дикие унитарии продолжают жить в полнейшей анархии.

Одни говорят, что следует повесить Лаваля за то, что он не двигается так быстро, как бы они того хотели, другие…

— Посмотрите, Корвалан, что там за шум? Нет подождите. Поди ты! — сказал Росас, обращаясь к солдату, державшему матэ.

Действительно в лагере стоял какой-то гул. Солдат вышел, секретари и Корвалан с беспокойством переглянулись.

— Продолжайте! — сказал Росас секретарю. Тот возобновил свое чтение:

— Одни говорят, что следует повесить Лаваля…

— Вы уже читали это, глупец!

Секретарь побледнел и продолжал дрожащим голосом:

— Другие говорят, что не надо стремиться вперед до тех пор, пока…

— Что там такое? — спросил Росас у вернувшегося солдата, тогда как секретарь отметил ногтем то место письма, на котором остановился.

— Ничего, сеньор.

— Как ничего?

— Это какой-то человек продает пирожки, а товарищи говорят, что он — шпион Лаваля.

— Если они говорят, стало быть, это правда! Откуда он идет?

— Я не знаю, сеньор, но, должно быть, не издалека.

— Хорошо! Скажи своим товарищам, что они могут с ним делать, что хотят.

Солдат вышел.

Росас сделал знак секретарю продолжать. Тот повиновался.

— …пока не будут приобретены симпатии всей страны. Кабесилья Лаваль не должен знать, что ему следует делать, так как каждый дает ему различные советы. Что касается Риверы…

Секретарь внезапно остановился.

Почти перед самыми дверьми послышались ужасные крики и страшные стоны.

Солдаты убивали торговца пирожками с радостными и восторженными криками:

— Продолжайте же! — сказал холодно Росас.

— Что касается Риверы, то он не окажет им ни малейшей помощи: он надеется увидеть их всех погибшими.

Ежедневно являются беглецы из Буэнос-Айреса, я знаю из верного источника, что они садятся около Сан-Исидро на французские шлюпки, которые разыскивают их, мне кажется, что следует серьезно наблюдать за этим местом.

Завтра я снова напишу вашему превосходительству, что и делаю каждый раз, как только представляется к тому случай.

Денежное письмо на сто унций получено мной.

Желаю торжества вашему превосходительству!

— Больше ничего!

— Скажите мне, — обратился Росас к Корвалану, — вы не пойдете в город, нет?

— Как будет угодно вашему превосходительству!

— Туда надо съездить: вы разыщите Китиньо и скажите ему, что мне писали из Монтевидео, будто он позволяет целым толпам унитариев бежать около Сан-Исидро, но что я этому не верю, пусть он не позволяет унитариям смеяться над собой, и прибавьте также, что в одну из этих ночей я сам пройдусь по этим местам.

— Очень хорошо, высокочтимый сеньор.

— Вы передадите нашим друзьям все, что вы здесь видели и слышали… Вы меня понимаете?

— Да, высокочтимый сеньор.

— Разве Масы нет у дверей? — спросил Росас у солдата, державшего матэ, который генерал от время до времени пил глотками.

— Он там! — отвечал тот.

— Пусть войдет!

Минуту спустя появился Мариано Маса, он командовал так называемым морским батальоном, а позже сыграет страшную и кровавую роль в войнах Росаса.

Тогда это был человек тридцати пяти лет, белокурый, среднего роста, со злой и отталкивающей физиономией.

Со шляпой в руке предстал он перед тем, кто пролил кровь его дяди и двоюродного брата.

Росас спросил его сухо, не удостоив поклона:

— Не приводили ли к вам вчера нескольких человек?

— Да, высокочтимый сеньор.

— Сколько их?

— Четверо, высокочтимый сеньор.

— Их имена?

Маса вынул из своего кармана бумагу и прочел:

— Хосе Вера, испанец.

— Говорите «гальехо»!26

— Хосе Вера и его гальехос.

— Вам прислали их из Лобоса, не так ли?

— Да, высокочтимый сеньор.