— Долг! Что это значит? — засмеялся он, — разве я обещал вам когда-нибудь жениться на вас?

— Нет, этого вы никогда не обещали мне! Мы любили друг друга и верили, что любовь наша должна быть бесконечной.

— Так что же?

— А то, что вы не сделали бы во имя любви, то ваша честь должна заставить сделать вас, — сказала она резко и отчетливо.

— Я не понимаю вас! — сказал он, невольно содрогнувшись.

— А, вы не понимаете! — с горькой иронией воскликнула она.

— Уверяю вас честью! — холодно подтвердил он.

— Ну, как же мне сказать вам это ясней?! Неужели вы не можете понять, что если вы уедете, то я погибла!

— Погибли?.. — повторил он.

— Да, потому что мой отец убьет меня и будет прав!

— Вы бредите, отец ваш ничего не знает о нашей любви!

— Да, — с горечью сказала она, — он ничего не знает о ней и, быть может, еще несколько дней не будет знать, но затем все станет ясно для всех.

— Что это значит?! — воскликнул он бледнея.

— А! — почти крикнула она, доведенная до отчаяния и обезумев от горя, — а, ты ничего не понимаешь негодяй, подлец!

— Леона!

— Так знай же, подлый человек, что наш грех имел последствия, которых я не могу уже более скрывать! Знай, что я скоро должна стать матерью!

— О! — воскликнул он, закрыв лицо руками.

— А, наконец-то, ты понял, почему не вправе бросить меня теперь!

Дон Торрибио быстро поднял голову, нервная дрожь пробегала по всему его телу, он был бледен, точно мертвец, но черты его приняли выражение адской злобы и ненависти при совершенной неподвижности.

— Ты не в своем уме! какое мне в сущности дело до того, беременны вы, или нет? Разве я знаю, что с вами стало в эти четыре месяца, как я вас бросил. Если то, что вы говорите, правда, то обратитесь с этой радостной вестью к кому-нибудь другому, меня же это не касается!

При этом кровном оскорблении Леона вся задрожала и нечто похожее на крик хищного зверя вырвалось из груди.

— О, — простонала она, — нет, лучше умереть, умереть сейчас же, чем терпеть подобные оскорбления! О, негодяй! — и она упала на колени, так как ноги отказывались держать ее. — Отец! Отец, отчего тебя нет здесь, чтобы отомстить за твою дочь?

— Я здесь, — ответил резкий, грозный голос, — и в тот же момент раздался выстрел и из-за деревьев выскочил человек с дымящимся еще ружьем в руке.

Это был дон Хуан Педрозо.

Леона лишилась чувств и без всяких признаков жизни лежала на земле.

Дон Торрибио тоже как упал, так и остался на месте без движения. Ранчеро, казалось, находился в неописуемом волнении; он прошел мимо дочери, даже не взглянув на нее, и подошел к молодому человеку.

— Что он, мертв? — бормотал он, — я целился прямо в сердце — ну, а теперь его надо прикончить.

Рассуждая таким образом, он осторожно обходом подходил к неподвижно лежащему дону Торрибио, волоча за собою по земле ружье, которое держал в левой руке и затем, подойдя к своему врагу, он наклонился над ним. Но в тот же момент дон Торрибио вскочил на ноги и, схватив старика за горло, вырвал у него из рук ружье, которое откинул далеко в сторону. Не смотря на самое энергичное сопротивление со стороны дона Хуана, ловкий и сильный противник повалил его на землю и привычной рукой крепко связав его той reuta, т. е. веревкой, которую ранчеро имел у себя на поясе, вероятно, с намерением применить ее для той же цели по отношению к нему. По странной случайности пуля дона Хуана ударила в железную скобу ручки одного из длинных пистолетов дона Торрибио, засунутых за пояс, и сплющившись упала на землю, не причинив ни малейшего вреда, но контузия, полученная молодым человеком, была тем не менее так сильна, что опрокинула его навзничь и на некоторое время он лишился сознания. К счастью, он очнулся и пришел в себя как раз в тот момент, когда старик подошел к нему. Тогда сделав невероятное усилие и собрав все свои силы, он неожиданно накинулся на своего врага и после нескольких минут упорной борьбы, наконец, справился с ним.

— А! — сказал он, злобно смеясь, — эта была ловушка, заранее подготовленная отцом и дочерью, — прекрасно!

— Подлый обольститель! — яростно воскликнул дон Хуан Педрозо, — что же ты думаешь, что я был слеп все это время? Что я не замечал позора и бесчестья этой твари? Я заставил ее мать сознаться мне во всем! Я знаю твое преступление и намеревался сперва наказать тебя, мерзавец, а затем и ее!

— Так, значит, ваше утреннее приглашение было ничто иное, как западня?

— Да, ты угадал, это — западня, которую я тебе подставил. Но мне нужно было несомненное доказательство, явная улика твоей преступности, чтобы отомстить тебе! А, ведь, не дурно я из себя пьяницу изобразил? Ты и на самом деле ведь поверил! Ха! Ха!

— А, проклятый старик! Мне следовало убить тебя на месте! — воскликнул молодой человек в порыве гнева.

— Ну, так убей же меня сейчас! иначе помни, что как бы ты далеко не ушел, где бы ты ни скрывался я всюду разыщу тебя и ты простишься с жизнью, клянусь тебе Богом!

— Пусть так, я вам не помешаю, но я все таки не трону волоса с головы вашей, ведь, вы мне почти тесть; не так ли? — иронически произнес молодой человек.

— Я им не долго буду! За это ручаюсь! — с бешенством крикнул старик, бросая разъяренный взгляд в сторону своей дочери, которая начинала приходить в себя. Как только ты уберешься, я убью ее!

Дон Торрибио пожал плечами.

— Те, кому грозят смертью, живут долгий век, к тому же вы теперь не в состоянии выполнить своей угрозы и стоит мне только захотеть…

— Так убивай меня, а то вы оба умрете от моей руки!

— Что вы на это скажете, Леона? — спросил молодой человек, обращаясь к девушке.

— Это мой отец, — прошептала она покорно, — он вправе казнить меня, да и сама я предпочитаю умереть, чем жить опозоренной!

— Ага! ну, а теперь, что ты на это скажешь, прекрасный обольститель? — с злобным смехом спросил в свою очередь старик — кровь смывает позор, — и она, умрет прощенной.

— Но пусть это будет скорее! — взмолилась молодая девушка, простирая вперед руки, — отец, благодарю за это последнее слово!

Наступило довольно продолжительное молчание. Очевидно, в душе молодого человека происходила жестокая борьба; в нем боролись его дурные инстинкты и добрые начала, и долго ни те, ни другие не могли победить.

Наконец, дон Торрибио гордо выпрямился и лицо его просветлело, подвижные, выразительные черты приняли мягкое выражение сочувствия и доброты.

— Вы не умрете, Леона, — сказал он мягким успокаивающим голосом, — я этого не хочу и не допущу. Я вас люблю и беру себе в жены!

Взгляд молодой девушки остановился на нем с каким-то странным выражением, близким к безумию.

— Боже мой! — воскликнула она, сжимая обеими руками грудь, — такое счастье, после таких мучений! нет, в это что-то даже не верится!

— Он врет, дура! — крикнул ранчеро с бешенством, ведь он опять смеется над тобой! — и старик сделал отчаянное, но тщательное усилие порвать свои путы.

— Нет, я не лгу, — сказал молодой человек, — не пройдет и двух суток, как мы будем обвенчаны!

— Торрибио, — чуть слышно прошептала Леона, — неужели это в самом деле правда?

— Клянусь! — воскликнул он.

— Отец, простите нас! Он на мне женится, он любит меня. Чего же более от него требовать?! — сказала Леона, опускаясь на колени подле отца, — простите детей ваших и благословите их! теперь грех их заглажен!

— Будь проклята, подлая девка! И ты, и твой бессовестный соблазнитель! Никогда, никогда в жизни я не прощу вас! Бог, который все видит и все слышит, Он отомстит за меня! — в бешенстве воскликнул старик.

— И так, вы не хотите простить вашу дочь, ваше единственное дитя?! Вы остаетесь глухи к ее мольбам, к ее слезам, и раскаянию и не хотите принять моего предложения, когда я добровольно хочу загладить свою вину?

— Убери от меня эту потерянную девку, негодяй! — Я вас не знаю и не хочу знать ни того, ни другого!

— Пусть так! Мы уедем, но Господь, имя которого вы призываете против нас. будет глух к вашим проклятиям, и вопреки им будет хранить нас!