Матвей когтем углубил процарапанную на стене полоску. Он не был уверен, что считает правильно — солнечный свет в его камеру не попадал, но пока получалось, что пошел четвёртый день от их прибытия на «Байконур». Эффектного, стоит сказать, прибытия. Процесс приземления остался в голове Матвея редкими кадрами, но он до сих пор помнил, как от удара все органы резко устремились вверх и не сразу вернулись на место, пока их транспорт волокло по площадке.

В животе возмущенно заурчало, требуя что-нибудь посерьёзнее, чем стакан воды, перемешанный с редкими вкраплениями каши. От изобилия накрытого в честь встречи стола не осталось и следа воспоминаний. Монотонный стук — бесполезные попытки Димки выбить дверь — превратился в привычную музыку подземелья, куда их засунули ночью ещё «горяченькими» и накачанными снотворным, подсыпанным в вино. Матвею с его недосыпом последних дней хватило и пары глотков, хотя он и держался настороже. Уж очень ему этот Ильяс Бахытулы не понравился. Его вежливые расспросы, сколько же ещё осталось человек в центре. Уверения, что процесс возврата изменения они посмотрят завтра, а сейчас невежливо уйти от стола. Откровенные взгляды на Надю и попытки отселить её в женскую половину здания. Что сейчас с девушкой, Ильяс не признавался, уверяя, что она счастлива с ним, предъявляя как признак её страстности расцарапанную щеку.

Послышался шорох открывающейся двери, и Матвей поднялся с брошенного на пол грязного одеяла, заменявшего в четырёх голых стенах матрас. Из небольшого окошка можно было рассмотреть только часть прохода, но Ильяс встал так, что было видно не только его, но и изменённого, идущего за ним на поводке. В этот раз не привычно тихого, а взбрыкивающего и сопротивляющегося.

— Ваш дружок захотел посмотреть, как вы тут поживаете, — дёрнул Ильяс прорезиненную цепь, зажатую в руке. — Он не смог рассказать мне больше ничего интересного, и вот результат. Продавал за свою жизнь всякую ерунду, которую вы и так рассказали за столом.

Мужчина достал из сумки кусок сырого мяса и бросил его существу, которого когда-то звали Артём. Изменённый вцепился в подачку, разрывая её и глотая не разжевывая.

— Так что, присоединиться никто не хочет? — под громкое рычание и посылаемые в его сторону проклятья, уточнил Ильяс. — За ценные сведенья, где ещё проживают люди, я не стану вас засовывать под душ. Вы проживете долгую и счастливую жизнь, так и не изменившись.

Матвей молча всматривался в сухощавую фигуру говорившего. Жителей поселка Торетам, куда их привезли прямо из аэропорта рядом с «Байконуром», практически не коснулись изменения. Триста солнечных дней в году, осадки, чаще выпадающие зимой в виде снега, чем мокрого дождя, сухой, жаркий климат, и вот результат. Люди здесь и, правда, были людьми. Только внешне. Всех неугодных Ильяс поливал собранной дождевой водой, после чего надевал специальные ошейники, контролирующие поведение. Если изменённый пытался сделать что-то неугодное, его ударяло разрядом тока. Пульт управления находился у человека, который варьировал мощность разряда. Видео, которое они крутили в сообщение, было просто другой последовательностью съемки. Сначала это был человек, потом его изменили и приручили. С этим зеленоглазым экземпляром Ильяс и приходил чаще всего их навестить. Изменённый выполнял функции неподкупного телохранителя.

«Лекарства не существовало…» — эта мысль-разочарование билась в голове. И глядя на такой контраст — неизменённый Ильяс и дрессированный зверь за его спиной, Матвей принял это окончательно. В этом мире могут жить с комфортом только звери. Неважно, изнутри или снаружи. Человеку остается лишь меняться, и тогда… Матвей больше не видел решеток, улыбающегося Ильяса, наблюдавшего, как изменённый разрывает сырое мясо, размазывая по лицу кровь. Он не видел ничего, кроме решения. Человек должен измениться, став единым целым с новой природой, а не пытаться излечиться. Не делать старых ошибок, пытаясь переделать мир под себя, а стать его частью. Только изменения должны быть проконтролированы, а для этого надо…

В голове уже крутились формулы, возможности решения. Ведь можно изменить лишь ту часть ДНК с которой начинается изменение. Да, для человека это тоже мутация, нонезначительная и это даст ему шанс. Руки слепо ощупывали дверь в поисках карандаша, чтобы записать… и не находили…

Изменённый закончил со своей добычей и кинулся на Ильяса, очевидно желая получить добавки. Послышался треск разряда, в воздухе запахло грозой, и мощное тело забилось в судорогах на грязном полу, скребя когтями и подвывая. А Матвей смотрел на это, не понимая, как тут оказался. Он же только что был у себя в лаборатории… «Лишь в воображении», — понял он.

— Вот видите, к чему ведет неповиновение, — поцокал языком Илияс. — У вас было время подумать, как я и обещал — три дня. Как видите, слово своё я держу. Так кто у нас будет следующим? Ты? Или ты? Или ты? — Мужчина тыкал пальцем в двери камер, делая вид, что раздумывает.

Матвей не сомневался, что он уже сделал свой выбор.

— Это будешь ты! — постановил наконец он, указывая на дверь рядом с Матвеем.

Виктор.

— Готовься, помолись или что там положено делать в этом случае, я сейчас пришлю за тобой, — развернулся уходить Ильяс. Изменённый на полу затих, тяжело дыша. — Поднимайся, — подал мужчина ему команду. Бывший Артём продолжал лежать. — Поднимайся! — Тело вздрогнуло от легкого разряда тока. — Поднимайся, я сказал! — Ещё один удар, и изменённый приподнялся на руках. — Быстрей, — дернул Ильяс за поводок, не давая существу подняться на ноги. Он так и побрел за своим новым хозяином на четвереньках.

Закрылась дверь в коридоре, потух свет.

— Я не хочу! Не хочу! Не хочу. Не хочу… — разрезал тишину голос Виктора, прозвучавший сначала криком, постепенно сошедшим на шёпот.

Димка вернулся к выламыванию двери, Матвей сосредоточился на попытках выцарапать косяки. Они не знали, что делать, даже если удастся выбраться. Что им делать против сотен жителей Торетама. Они не знали, что сказать человеку, которого вынужденно изменят. Даже не как подопытную крысу. Там хоть какой-то результат исследования. А просто так, в угоду кому-то.

И тяжелее всего Матвею было от того, что он понял решение проблемы изменённых. Это стало настолько кристально ясно, что было даже удивительно, как он не осознал такого простого способа ранее. И рассказать этого было некому. Не Ильясу же…

В коридоре уже слышались чьи-то шаги. Забрать Виктора пришло четверо, и ругань из соседних камер их совершенно не волновала. Процедура повторялась: просунутое в окошко камеры ружье с транквилизатором и мечущаяся по камере цель. Выстрел. Мимо. И отчаянный крик Виктора:

— Я всё расскажу! Скажите Ильясу, я знаю, где находится бункер с людьми!

— НЕТ! — Ярость в голосе Матвея эхом забилась в замкнутом помещении. — Витька, нет! Не делай этого!

Переглянувшись, четверка Ильяса открыла дверь камеры, выводя поникшего Виктора наружу.

— Прости, Матвей, я жить хочу. У тебя-то там Эмка есть, а у меня ведь никого. Только я… Только я… — бормотал он, оправдываясь скорей перед собой.

— И зачем такая жизнь, Витя?! — Металл двери стонал под ударами Матвея, но всё было бесполезно. — Это же предательство!

Закрылась дверь коридора, свет погас. Матвей сполз по стене, усевшись на пол. Отчаянье затопило сознание. «Всё зря… зря… зря…»

Возобновился стук выламываемой двери. Вместо сна Матвей всю ночь царапал бетон, сточив когти и содрав пальцы в кровь. Отмечать следующий наступивший день ему оказалось нечем. Когда в очередной раз открылась дверь в коридор, Матвей даже не хотел подниматься с пола.

— Ну вот, Наденька, и друзья твои, — проговорил Ильяс, и Матвей взвился на ноги, подлетая к двери. Надя выглядела крайне уставшей, не выспавшейся и какой-то потерянной.

«Ей-то за что такое?! — непонятно к кому мысленно обратился Матвей. — Я должен был развернуть вертолёт, вернуть её, а не тащить с собой, уступив такой настойчивости…»