При этих словах он глубоко вздохнул.

— Может быть, и так, а может быть, и нет.

— Что это значит? Уж не согласитесь ли вы продать мне эту землю?

— Это полностью зависит от вас.

— Я ничего тут не понимаю.

— Молодой человек, достоинств которого вы не хотели признавать, не зная ни его благородного сердца, ни его прямодушных намерений…

— О ком вы говорите?

— О Джордже Клинтоне.

— О Клинтоне! — повторил переселенец.

— Господа, — сказал молодой американец, подходя к ним, — благодарю за доброе намерение, но не хлопочите понапрасну, пытаясь разуверить Джонатана Диксона на мой счет — он не поверит вам.

— А вот посмотрим! — воскликнул Сэмюэль. — Клянусь честью! Вы, Джордж Клинтон, храбрый и достойный юноша, которого я очень люблю. Тем хуже, если это оскорбляет моего брата.

— И ты, Сэмюэль, против меня?

— А что делать, если ты не хочешь ничего взять в толк. С самого первого дня нашего поселения на этой земле я встретил Джорджа Клинтона и после того ни на минуту не терял его из вида. Он искренно любит нашу Диану, и его поведение до настоящей минуты безукоризненно.

— И по всей вероятности, ты способствовал его свиданиям с моей дочерью?

— Еще бы! Такая чистая, такая прямодушная любовь этих милых детей напоминает мне лучшие дни молодости.

Послушай, брат, давай женим их да на том и покончим. Почему ты налагаешь на сына ответственность за отца, с которым у тебя вышли неприятности? Во всем этом нет искорки здравого смысла. Разве ты не понимаешь, что делаешь свою дочь несчастной?

— Да как же это… — начал было Джонатан.

— А будешь упрямиться и не отдашь ее любимому человеку, так она зачахнет и умрет с горя. Да и за чем дело стало? Джордж богат, даже очень…

— Тем более, — подхватил Луи Бержэ, — что он вам уступит право на владение Оленьей долиной, которая, по-видимому, вам очень нравится, и в этом вы правы, потому что земля здесь превосходная.

— Как уступит? Что это значит?

— Это значит, что Джордж Клинтон купил у меня эту землю, так что теперь она составляет его собственность.

— О, теперь я понимаю!

— И принимаешь, не так ли, брат? — спросил Сэмюэль. Джонатан колебался.

— Однако я полагаю… — начал было он.

— К оружию! — вдруг огласили воздух пронзительные крики.

И в ту же минуту появился Том Митчелл.

— Вы здесь, о несчастные! — закричал он, увидев двух братьев. — Вы все-таки попались в западню, которую вам подставил Лагренэ и его сообщники.

— Что?! Что такое происходит? — закричали оба брата.

— А то, что пока вы тут теряете время, на вашу колонию напали индейцы и жгут и грабят все подряд. Скоро у вас останутся одни развалины да обломки!

При этом страшном известии, поразившем как громовым ударом всех присутствующих, наступила минута общего оцепенения.

Все повернулись к человеку, принесшему такую ужасную весть.

Страшная, леденящая душу картина предстала перед ними в образе Тома Митчелла; он был страшен — в порванной одежде, с лицом, запачканным порохом и кровью, с сильно изнуренным видом, грозным взором, метавшим молнии, и с еще дымящимся ружьем в руке.

Джордж Клинтон не теряя времени бросился вон из дома; Верная Опора не отставал от него.

Они понимали, что главное — надо спасать любимую женщину от страшной опасности, не дать краснокожим захватить ее в свои руки.

— Что же теперь делать! — воскликнул Джонатан Диксон, совершенно растерявшись.

— Не приходить в отчаяние, — резко сказал атаман разбойников. — Ваши сыновья и слуги дерутся как львы; две атаки были храбро отбиты. Все еще можно поправить, но не надо медлить.

— Поспешим! — воскликнул Сэмюэль.

— И горе этим воплощенным дьяволам! — проревел Джонатан, потрясая ружьем.

— Торопитесь же, ради самого Бога! У меня тут отряд молодцов, которые не прочь схватиться с краснокожими.

— Какая бы ни была причина ваших действий, от всей души благодарю вас! — сказал Джонатан.

— Скорее! Скорее! Теперь не до слов, надо дело делать.

— Вперед — и да поможет нам Бог! — воскликнул Джонатан.

Они выбежали из хижины и, быстро вскочив на коней, помчались во весь опор во тьме ночной, точно легион фантастических призраков.

В хижине остались четыре человека: два старых охотника и Лагренэ с женой.

Старик Лагренэ успел опомниться за время этой суматохи и важных происшествий, следовавших одно за другим с головокружительной быстротой. О нем забыли, и он ожил, считая себя спасенным.

Оставшись наедине с родственниками, он кивнул головой жене, и оба поспешили накрывать стол и подавать угощения.

Старые канадцы оставались все время на ногах и, опершись на ружья, понурив головы, казалось, не замечали этих приготовлений.

Лагренэ подошел к ним и произнес вкрадчивым голосом:

— Любезные гости, не угодно ли вам откушать у нас хлеба-соли?

Франсуа Бержэ быстро выпрямился и сказал:

— Что это он говорит?

— Вы изволили проделать длинный путь, так не угодно ли…

— К чему это? — перебил его охотник сурово.

— Неужто вы не хотите выпить у нас и стакана вина? — спросила жена ласково.

— Молчать! — крикнул Франсуа, стукнув по полу прикладом ружья.

Тут Луи Бержэ поднял голову и, устремив на Лагренэ странный взгляд, проговорил едва слышным голосом:

— Лагренэ, я вырвал тебя из рук врагов, потому что не хотел, чтобы мой родственник был повешен по закону Линча, но я дал клятву, что правосудие восторжествует. Ты опозорил не только свое имя, но и семейство, с которым находишься в родстве; это семейство, несмотря на свою бедность, сохранило в неприкосновенности лучшее свое благо — свою честь. Эту честь ты опозорил самым гнусным, самым бесчеловечным образом из-за горсти золотого песка, из жалкой корысти. Подтверждаю, правосудие свершится! Готовься к смерти!

— К смерти?.. — повторил старик с ужасом.

— О, мои милые братцы, дорогие мои друзья! — завопила его жена, заливаясь слезами и протягивая к ним с мольбой руки. — Неужели у вас хватит духа убить моего бедного мужа? Вот уже тридцать лет живем мы с ним душа в душу и никогда не знали разлуки. Куда же мне деваться, если его не будет на свете? Кто прокормит меня и позаботится о моей старости? Ради самого Господа, не убивайте его! Его не будет — и я вслед за ним уйду в могилу.