Вождь молча вздохнул.

— Вы печальны? — тихо спросила Цвет Лианы. — Вы — главный вождь нашего народа, самый славный воин нашего племени; что может заставить вас вздыхать?

Серый Медведь взял крошечную ручку, которую девушка не отнимала у него, и нежно пожал ее в своих руках.

— Разве не знает Цвет Лианы, — сказал он наконец, — отчего я страдаю, когда нахожусь рядом с ней?

— Откуда же мне знать? Хотя мои братья назвали меня девой прекрасной любви и предполагают, будто я общаюсь с духами воздуха и вод, увы! — я просто несведущая девушка. Я хотела бы знать причину вашей печали — тогда, быть может, мне удалось бы излечить ее.

— Нет, — возразил вождь, качая головой, — это не в твоей власти, дитя, для этого надо, чтобы твое сердце отвечало на биение моего, чтобы птичка, так сладко поющая в груди молодых девушек и нашептывающая им на ухо такие нежные слова, прилетела и к тебе.

Девушка улыбнулась и покраснела; она опустила глаза и сделала усилие, чтобы высвободить руку, которую Серый Медведь все держал в своих руках.

— Птичка, о которой говорит мой брат, уже прилетела ко мне, я видела ее, я слышала ее пение.

Вождь вскочил, и глаза его сверкнули.

— Ты любишь? — вскричал он, сильно взволнованный. — Кто из молодых воинов нашего племени сумел тронуть твое сердце и внушить тебе любовь?

Цвет Лианы задорно покачала прелестной головкой, улыбка слегка раскрыла ее свежие коралловые губки.

— Не знаю, то ли вы называете любовью, что чувствую я, — возразила она.

Серый Медведь помолчал.

— Почему и не быть этому? — тихо продолжал он с усилием. — Законы природы неизменны, никто не в состоянии уклониться от них. И для этого ребенка должен пробить час любви. По какому праву мне восставать против этого? Разве нет у меня в сердце священного чувства, перед которым меркнет всякое другое? Человек в моем положении настолько выше обыкновенных страстей, цель его так велика, что он не может поддаваться чувству любви к женщине. Тот, кто метит в избавители и преобразователи народа, сам уже не принадлежит к человеческому роду. Будем же достойны дела, за которое взялись, и предадим забвению безумную и безнадежную страсть… Эта девушка не может мне принадлежать, все становится между нами; следует быть ей отцом — и не более!

Он в унынии опустил голову на грудь и в течение нескольких минут оставался погружен в мрачные размышления.

Цвет Лианы смотрела на него с нежным состраданием; она не могла расслышать того, что вождь говорил про себя вполголоса, и ничего не поняла из его слов, но питала к нему горячую дружбу и страдала при виде его страданий. Не зная, чем утешить его, она ожидала с нетерпением, чтобы он наконец вспомнил об ее присутствии и заговорил с ней.

Наконец он поднял голову.

— Моя дочь не назвала мне того из наших молодых воинов, которого она предпочитает другим.

— А вождь не угадал? — робко спросила она.

— Серый Медведь вождь, он отец своих воинов, но он не подстерегает их поступки и мысли.

— Тот, о ком я говорю, не каинах, — возразила девушка.

— А! — в изумлении вскричал Серый Медведь, пытливо взглянув ей в лицо. — Это один из моих гостей?

— Его пленников, хочет сказать мой брат… — прошептала девушка.

— Что это значит, Цвет Лианы? Тебе ли, ребенку, едва родившемуся на свет, судить и объяснять мои действия? Ах! — прибавил он, нахмурив брови. — Теперь я понимаю, отчего бледнолицые были вооружены, когда я вошел к ним с час назад; не нужно теперь называть мне того, кто любим моей дочерью, я знаю его.

Девушка зарделась и опустила голову.

— Хорошо, — продолжал вождь сурово, — ты вольна любить, кого хочешь, но любовь не должна побуждать тебя изменять своему народу для бледнолицых. Цвет Лианы — дочь кайнахов!.. Для этого сообщения она пришла ко мне?

— Нет, — боязливо ответила девушка, — мне приказала прийти особа, которая сама придет, чтобы открыть мне в присутствии вождя важную тайну.

— Важную тайну? — повторил Серый Медведь. — Что это за особа?

— Ее называют Степной Волчицей, но со мной она всегда была добра, кротка и ласкова, несмотря на свою ненависть к индейцам.

— Странно!.. — пробормотал вождь. — Так ты ждешь ее? -Жду.

— Она назначила тебе свидание?

— Да, назначила.

— Ведь она сумасшедшая! — вскричал вождь. — Разве ты не знаешь этого, бедное дитя?

— К кому милостив Великий Дух, у того он отнимает разум, чтобы тот не чувствовал страдания скорби, — кротко возразила девушка.

Уже в течение нескольких секунд в листве слышался едва уловимый шелест, но опытное ухо вождя подметило бы его, если бы он не был поглощен разговором с молодой девушкой.

Вдруг ветви мгновенно раздвинулись и несколько человек, приведенных Степной Волчицей, бросились на вождя, опрокинули его на землю, прежде чем он успел опомниться от неожиданного нападения, и крепко скрутили его.

— Сумасшедшая! — вскричал Серый Медведь.

— Да, да, сумасшедшая! — повторила женщина прерывающимся голосом. — Наконец-то я дождалась мести! Она в моих руках! Благодарю, — обратилась она к двум-трем сопровождавшим ее людям, — теперь я покараулю его; он не уйдет, не бойтесь.

Три человека ушли молча; хотя в одежде индейцев, они скрывали свое лицо под плотными масками из ягуаровой шкуры, и не было никакой возможности узнать их.

На вершине пригорка теперь осталось всего три лица: Цвет Лианы, Маргарет и Серый Медведь, который с глухим стоном силился порвать узы.

Волчица пожирала глазами врага, лежащего у ее ног, и в ее взоре блистала невыразимая радость.

Цвет Лианы стояла неподвижно возле вождя и глядела на него задумчиво и грустно.

— Да, — говорила Волчица с выражением удовлетворенной ненависти, — рычи, пантера, грызи свои узы, которых не перегрызешь, наконец ты в моих руках! Теперь моя очередь терзать тебя, отплатить тебе за те страдания, которые ты причинял мне. О! Никогда я не отомщу тебе сполна, тебе — палачу всего моего семейства. Бог справедлив! Око за око, зуб за зуб, подлец!

Она подняла с земли упавший кинжал, который лежал у ее ног, и стала колоть его по всему телу.

— Отвечай, говори, слышишь ты, как холод стали проникает в твое тело? — продолжала она. — О! Я хотела бы убить тебя тысячу раз, если бы можно было наносить тысячу смертей в одно и то же время!