Эта мудреная для индейца речь, пересыпанная философскими мыслями, не была ему вполне понятна, но смысл ее он уловил и остался доволен; он также был рад, что нашел в товарище по несчастью человека, пораженного тем же бедствием, что и он.

— Пусть мой отец откроет уши, — сказал он. — Он должен пока оставаться здесь, а я пойду отыщу для него коня. В окрестностях много больших табунов, скоро я найду то, что нужно. Мой отец будет терпелив в отсутствие своего сына, Ястреба. Впрочем, я оставляю еду и питье.

— Идите, — ответил незнакомец.

Индеец вернулся через два часа с великолепной лошадью.

Несколько дней они провели в бесцельных переездах, держа курс, однако, все далее в глубь прерий. Незнакомец, казалось, точно опасался встречи с белыми, однако, за исключением его рассказа о том, как чуть было не погиб, он хранил упорное молчание насчет обстоятельств своей жизни. Индеец не знал ни кто он, ни что делал прежде, ни зачем удалился в прерии, рискуя погибнуть.

Каждый раз, когда Ястреб расспрашивал незнакомца о подробностях его прошлого, тот отклонял разговор, и так ловко, что индеец не мог уже вернуться к тому, с чего начинал разговор.

Однажды они ехали рядом и беседовали, когда Ястреб, несколько обиженный недостатком доверия к нему, вдруг сказал незнакомцу прямо, без всяких предисловий:

— Мой отец был великий вождь своего народа. Незнакомец грустно улыбнулся.

— Быть может, — ответил он, — но теперь я даже меньше, чем ничто.

— Мой отец ошибается, — с убеждением возразил краснокожий, — воины его народа могли не отдать ему справедливости, но его доблесть осталась с ним.

— Все один дым, — со вздохом сказал незнакомец.

— Любовь к родной земле — самая великая и благородная страсть, какую Повелитель Жизни вдохнул в человеческое сердце… Имя моего отца высоко чтилось в его племени?

— Мое имя проклято! Отныне его никто не услышит; оно стало клеймом позора, которым заклеймили меня приверженцы того, кого я, ничтожный, помог сразить.

Ястреб махнул рукой с невыразимым презрением.

— Вождь племени в ответе перед своими воинами. Если он изменит им, то они властны снять с него волосы, — сказал индеец твердо.

Незнакомец гордо улыбнулся, дивясь в душе, что этот дикарь понял его так верно.

— Требуя его головы, — сказал он с убеждением, — я клал свою на плаху, но хотел спасти отечество. Кто может винить меня в этом?

— Никто! — с живостью вскричал Ястреб. — Изменник, кто бы он ни был, должен умереть.

Воцарилось молчание.

Первый его прервал краснокожий.

— Мы должны жить вместе долгие дни, — начал он. — Мой отец хочет, чтобы его имя оставалось никому не известным, и я не буду настаивать, чтобы услышать его. Однако мы не можем и далее бродить без цели, надо искать племя, которое усыновило бы нас, людей, которые признали бы нас братьями.

— Зачем? — спросил незнакомец.

— Чтобы сделаться сильными и повсюду встречать уважение. Мы должны быть полезны нашим братьям, как они должны быть полезны нам. Жизнь — заем, который дает нам Повелитель Жизни с условием, чтобы эта жизнь была полезна тем, кто нас окружает. Под каким именем мне представить моего отца людям, у которых мы попросим убежища и защиты?

— Под каким хотите, сын мой, раз я не могу носить своего, то мне все равно.

На мгновение Ястреб задумался.

— Мой отец силен, — сказал он, — но его волосы уже начинают белеть зимним снегом; отныне он будет называться Белым Бизоном.

— Пусть я буду Белым Бизоном, — ответил тот, вдохнув, — все равно, как бы ни называться; быть может, таким образом я укроюсь от преследования тех, кто поклялся убить меня.

Очень довольный, что знает теперь, как называть своего друга, индеец сказал ему весело:

— Через несколько дней мы доедем до селения Кровавых индейцев, или кайнахов, где нас примут сыновьями племени. Мой отец мудр, я силен, кайнахи будут рады усыновить нас. Пусть мой старый отец не унывает: наша приемная родина, пожалуй, будет лучше прежней!

— Франция, прости! — взволнованно прошептал незнакомец.

По прошествии четырех дней они действительно прибыли в селение кайнахов. Их встретили дружелюбно.

— Ну что? — спросил Ястреб своего товарища, после того как их усыновили со всем церемониалом, предписанным индейскими обычаями. — Что теперь думает мой отец? Разве он не счастлив?

— Я думаю, — печально ответил тот, — что изгнаннику ничто не заменит родину, которой он лишился.