— Да кто же вы, наконец? — вскричал он, когда овладел собой настолько, чтобы отвечать.

— Я? — небрежно переспросил Серый Медведь. — Как видите, граф, я бедный индеец, и ничего больше.

— Но это невозможно! — возразил молодой человек.

— Уверяю вас, я говорю чистую правду… Ну, — прибавил он с пленительной непринужденностью, — если вы находите меня немного менее… как бы это выразиться?.. невежественным, не ставьте же мне это в вину, граф; так уж получилось в связи с некоторыми обстоятельствами, независимыми от моей воли. Когда-нибудь я расскажу вам о них, если вы найдете в том удовольствие.

Граф де Болье, как мы уже говорили, был человек сильной воли; мало находилось вещей, способных его взволновать. Итак, после первого сильного впечатления он вооружился мужеством и, уже вполне владея собой, принял как должное то положение, в которое случай поставил его таким странным образом.

— Ей-Богу! Встреча прелюбопытная и даже озадачила меня! — воскликнул он со смехом. — Простите мне мое недостойное изумление, когда я услышал, что вы говорите по-французски. Я был далек от мысли, что в шестистах милях от цивилизованных земель встречу человека с такими приятными манерами, и признаться, в первую минуту я совсем растерялся.

— Вы мне льстите, граф, верьте моей признательности за ваше доброе мнение обо мне; но позвольте теперь вернуться к нашему делу.

— Ей-Богу! Я так поражен тем, что со мной случилось, что совсем забыл, на чем мы остановились.

— Не беда, я вам напомню. После прекрасной речи, которую вы держали перед нами, вы изъявили желание переговорить со мной с глазу на глаз.

— Гм! — с улыбкой заметил граф. — Должно быть, я казался вам чрезвычайно смешон со своей легендой, и особенно со своим чудом зажженной спички, но мне даже в голову не приходило, что я имею подобного вам слушателя.

Серый Медведь грустно покачал головой, легкое облако печали на мгновение омрачило его лицо.

— Нет, — сказал он, — вы поступили, как и следовало поступить в подобном случае; но пока вы говорили, граф, я думал о бедных индейцах, погруженных в глубокую невежественность, и спрашивал себя, есть ли надежда поднять их нравственный и культурный уровень, прежде чем белые успеют окончательно истребить их.

Вождь произнес эти слова с такой сердечной скорбью и вместе с тем с такой ненавистью, что граф был невольно тронут при мысли, как жестоко должен страдать этот человек с пламенной душой, видя упадок своего племени.

— Не унывайте! — с участием произнес граф, протягивая вождю руку.

— Не унывать! — с горечью повторил индеец, тем не менее пожимая поданную ему руку. — Эти слова я слышу после каждой своей неудачи из уст того, кто заменил мне отца и, к несчастью, сделал меня тем, кто я есть.

Воцарилось минутное молчание. Каждый из собеседников размышлял про себя.

Наконец индеец поднял голову.

— Послушайте, граф, — сказал он, — между некоторыми людьми иногда возникает некое неуловимое чувство, против воли связывающее их друг с другом. За те шесть месяцев, что вы путешествуете по прериям, я ни на минуту не терял вас из вида. Вы давно уже поплатились бы жизнью, если бы я не взял вас под свое тайное покровительство… О! Не стоит меня благодарить! — вскричал он с живостью, заметив, что граф пытается что-то сказать. — Я делал это скорее для собственной пользы, чем для вашей. Мое признание изумляет вас, не правда ли? Однако это правда. Позвольте сказать еще, что я имею на вас виды, которые открою вам через несколько дней, когда мы ближе узнаем друг друга. Теперь же я буду повиноваться вам во всем, что вы пожелаете; в глазах моих соплеменников я сохраню вам чудесное сияние, которым увенчано ваше чело. Вы хотите, чтобы американских переселенцев оставили в покое? Очень хорошо! Ради вас я пощажу эту породу ехидн, а взамен попрошу вас об одной услуге.

— Говорите.

— Когда вы удостоверитесь, что люди, которых вы хотите спасти, находятся в безопасности, мы с вами отправимся в мое селение — это мое самое горячее желание. И большого труда вам это не будет стоить, так как мое племя раскинуло свой стан на расстоянии суток езды отсюда.

— Согласен, я принимаю ваше предложение, вождь, и поеду с вами куда пожелаете, но только тогда, когда буду уверен, что белые люди больше не нуждаются в моей помощи.

— Решено… Да! Еще одно слово.

— Говорите.

— Для всех, даже для ваших товарищей, я должен быть таким же индейцем, как и все другие.

— Вы требуете этого?

— Для нашей общей пользы. Нечаянно оброненное слово, малейшая неосторожность могут погубить нас обоих. Ах! Вы еще не знаете краснокожих, — прибавил вождь с печальной улыбкой, которая однажды уже заставила графа сильно задуматься.

— Очень хорошо, — ответил он, — будьте спокойны, я не забуду вашего предостережения.

— Теперь я призову назад своих воинов, если вы не имеете ничего против. Слишком продолжительное совещание может возбудить их зависть.

— Распоряжайтесь, как считаете нужным, я предоставляю это вам и сам отдаюсь в вашу власть.

— Вы не раскаетесь в этом, — любезно ответил индеец. Пока вождь отправился к индейцам, граф подошел к двум

своим товарищам.

— Ну что? — спросил Меткая Пуля. — Удалось вам чего-нибудь добиться от этого человека?

— Стоило мне только сказать несколько слов. Охотник взглянул на него насмешливо.

— Что-то я не считал его таким уж податливым, — заметил он.

— Почему же, приятель?

— Гм! Он известен в прерии, я-то знаю его очень давно.

— И какая же о нем идет слава? — невзначай спросил граф, который был не прочь услышать отзывы о человеке, в высшей мере возбуждавшем его любопытство.

Меткая Пуля как будто колебался.

— Разве вы боитесь говорить прямо на эту тему?

— С какой стати мне бояться? Напротив, не считая того дня, когда он хотел сжечь меня живьем — а это легкое недоразумение между нами я прощаю ему от всего сердца, — наши отношения всегда были самыми лучшими.

— Тем более, — со смехом вставил граф, — что, кроме того случая, вы никогда и не встречались, насколько мне известно, за исключением нынешней встречи.