Фингалу пришлось сгорбиться, чтобы устроиться на велосипедном седле. Его колени почти касались плечей, когда педаль оказывалась наверху. Люди по началу смеялись, когда он садился на велосипед, пока кто-то не обратил внимание на его экран энергии, который показывал, что он накопил больше энергии, чем любой из нас.

Я была так зла, что Реви стерилизовал его. Он был таким же дальним кузеном как и Пиллер. Если бы мне нужно было родить ребенка, я бы предпочла…

Конечно же, это не имело значения. Продолжение рода для Фингала было невозможно.

Джорджи. Где-то вне этих стен, под землей…

За ужином Лидер Буфо объявил: взрослые решили, что кому-то нужно отправиться на Поверхность и выяснить, достаточно ли там все успокоилось, чтобы мы могли использовать солнечный свет для земледелия.

— Это рискованная задача, — сказал Буфо. — Мы не открывали двери сто лет, и мы не знаем, бушуют ли там по прежнему эпидемии, ждут ли в засаде животные или даже одичавшие люди. Никто из нас не имеет боевых навыков. Все мы знаем, что случилось, когда люди Чи, Са, Осс и Кон ушли на Поверхность. Точнее, мы не знаем, мы ничего о них с тех пор не слышали.

— Без исследователей, — продолжил он, — мы можем и не выжить. Есть те, кто пойдет добровольно?

Фингал немедленно встал, за ним последовал Арн.

— Я был бы рад пойти, — сказал Фингал. Арн кивнул.

Моё сердце забилось чаще.

— Спасибо, Фингал. Я ценю твою готовность, — сказал Буфо.

— Взрослый тоже должен пойти, — сказала мама.

Разразилась дискуссия. Я откинулась назад, вцепившись руками в бедра, пока люди обсуждали риски. У Арна и Фингала никогда не будет детей. Они делали ценную работу для общества, но другие знали их работу так же хорошо, как и они сами. Любой взрослый, чьи гены стоило бы передать, должен быть освобожден от путешествия на Поверхность. Мы должны были беречь все гены, которые только можно, если хотели, чтобы у нашего рода было будущее.

Фингал. Конечно же, он бы вызвался добровольцем. Возможно, я это и так знала.

— Я пойду, — сказала бабушка Тордис. Она была бездетной уже долгое время. Моя мама была её последним ребенком. Бабушка заведовала кухней, но у неё были ученики, которые могли её заменить.

— Мы принимаем твою жертву, — сказал Буфо до того, как кто-либо успел высказаться.

— Я тоже пойду, — сказала я. Крошечный узелок жара прожигал мне грудь, твердое, горячее место надежды, страха и любопытства, обернутое удовлетворением, потому что наконец-то, наконец-то моя маленькая коллекция потаённых секретов получила возможность существования.

— Дайна, — сказал Буфо, — ты не можешь пойти. Нам нужно твоё материнство. Мы нуждаемся в твоём потенциале и навыках. Мы не можем рисковать твоей потерей.

— А кто будет поддерживать связь с Поверхностью, если я не пойду? — спросила я. Я работала со средствами связи, в то время как никто из подростков этого делать не умел. — В чем смысл выходить на Поверхность, если мы не сможем рассказать вам, что мы там нашли? У вас есть еще семь девушек на роль матери. Я указала на других девочек примерно моего возраста. — Я пойду.

— Отложим вопрос до завтра, — сказал Буфо. — Подробнее поговорим за завтраком.

После собрания мы пропустили прослушивание вечерней музыки. Мама и я отправились в нашу пещеру.

Когда Роуз заботилась обо мне, так же как и остальные в детском саду, я не знала, что она была моей биологической матерью, но мне она нравилась больше всего из всех нянечек, а она шептала мне, что я её любимица, даже тогда когда у меня были неприятности, потому что я хотела больше, чем мне полагалось или слишком долго читала, украла или разбила что-то, так как мне хотелось понять, как это работает. Когда мне исполнилось двенадцать, и я могла выбрать свою собственную пещеру, я заселилась вместе с мамой Роуз.

У мамы было множество потаенных мыслей, и когда мы отправлялись в нашу пещеру на ночь, она иногда делилась ими.

Она включила один из светильников — мягкое желтое свечение, которое подсветило пейзаж наших подушек-холмов и скомканных покрывал наших спальных гнездышек. На её вешалке висело четыре светло-зеленых мятых комбинезона. На моей было два, один светло голубой, а другой розовый. На мне был третий, желтый. Их переработают, когда они износятся, но я не могла получить еще один, пока не сношу эти, потому что я все еще росла.

Я направилась к моему гнездышку из зеленых, голубых и бледно желтых подушек и шелковых простыней, нагроможденных с краю. На некоторых из моих подушек была вышивка. Я обняла подушку с изображением животных, которые вышил для меня Фингал уже давным-давно. Мы частенько проводили наше учебное время в компьютерной, рассматривая фотографии былых дней. Мы смотрели на людей из далекого прошлого и на странных животных, которые жались к ним. Мех. То, чего я никогда не касалась. Фингал смастерил мне подушку с собакой и кошкой на ней. Шелк, который он выбрал был очень мягким. Прикасаясь к его подарку, я практически прикасалась к нему самому.

Мама стояла в пещерном проеме и всматривалась в огни зданий внизу, в некоторых из которых еще горел свет, когда большинство людей уже спали. Большинство из нас соблюдали одинаковые циклы сна и бодрствования. Пещера казалась просторной в темноте, большой, заполненной текучим воздухом и шумом реки. Мне нравилось ощущение мягкого прохладного воздуха, звук воды неподалеку, чистый запах камней. Уют. Дом. Мои ноги знали эти тропы. Кожа знала воздух. Я не хотела покидать то, что я знала и чему доверяла. Я не могла остаться, потому что будущее сулило нечто другое.

В конце пещеры была опечатанная комната, в которой находилась стеклянная трубка, тянувшаяся на Поверхность, и мы наблюдали за светом, который виднелся из нее, чтобы понять, когда наступал день. Календарь и часы были установлены по этой трубке. Всего трое взрослых работали ночью, готовя припасы для тех, кто бодрствовал днем.

После того, как мама закрыла дверь на ночь, я спросила:

— Зачем ты хочешь, чтобы взрослый человек пошел с Фингалом и Арном на Поверхность?

Мне всегда хотелось знать скрытые мысли мамы. Она мыслила намного шире, чем любой в нашем Подземелье, включая Ноэля и Буфо.

Мама взбила покрывало на кровати. Цвет её подушек и простыней был темнее моих: полночные голубые тона и фиолетовые, называемые индиго.

— Почисти зубы, — сказала она.

Я подошла к уборной нише, потерла зубы солью, прополоскала рот и плюнула в миску для отходов. Я вернулась в своё спальное гнездышко, взбила одеяло и устроилась поудобней.

— Почему нельзя отпустить их одних? — спросила я снова. Иногда мама не хотела делиться своими мыслями, но порой, если я не отставала от неё, она сдавалась.

— Мы не слишком-то хорошо обращались с Фингалом и Арном, — сказала она. — У них нет надобности сообщать нам, что они нашли, как только окажутся на Поверхности. Если бы я была Фингалом, я бы отправилась на Поверхность и пошла бы дальше. Если бы была Арном, то последовала за Фингалом, куда бы он ни пошел. Нам будет намного хуже, чем сейчас без этих двоих. Кто-то должен присмотреть за ними, заставить выполнить задание, а затем вернуть домой. Бабушка может это сделать. Она учила их в школе. Они привыкли подчиняться ей… Дайна, ты не должна идти на Поверхность.

— У меня есть на то разумные причины, — сказала я.

— Да, это так.

Мама сидела тихо, затем потянулась, чтобы выключить свет, погрузив нас в кромешную тьму лишь только в компании звуков собственного дыхания.

— Этого не достаточно, — сказала она. — Ты должна дождаться, когда они вернутся обратно и все доложат. Нужно убедиться, что мы можем дышать без защиты воздухом с Поверхности, не заболеем от микробов и нас не атакуют существа с Поверхности. Тебе не нужно участвовать в этой первой пробной миссии.