Это хорошо, подумала Дубогорова, что Николай считает Дмитрия вернувшимся в общежитие. Еще, когда она уходила первый раз в душ, она отдала команду тихо передать Рукосуева тетке обратно. Но та не повезет его в общагу, она продаст его одной бальзаковской дамочке. И она не завидовала Дмитрию — здесь он мог иметь все, а там станет сидеть на цепи. На самой обыкновенной цепи, как собака. А дамочка станет иметь его с наручниками, хлыстом и другими садистскими средствами. Она госпожа и будет заниматься сексом в роли учительницы и провинившегося ученика. Или медицинской сестры, ставившей укол привязанным к бедрам фаллосом в незатейливый зад больного. Позже его снова вернут тетке, которая уже теперь продаст его на органы. Все это Дубогорова знала, и сама применяла насилие. Но только в том случае, если молодой мужчина отказывался с ней спать добровольно. Его привязывали к кровати, и она занималась с ним сексом в свое удовольствие. Позже мужичек поступал к бальзаковской даме с последующей передачей на органы. Но парней, кто спал с ней добровольно и позже желал уйти, она отпускала, давала денег и отпускала.

— Я слышала, что ты хотел получить профессию каменщика или бетонщика? — спросила неожиданно Елизавета.

— Да, для детдомовца и это было бы счастьем, — ответил он без всякой наигранности.

Дубогорова смотрела чуть вбок и Николаю показалось, что ее взгляд стал каким-то невидящем и стеклянным. Прошло больше минуты прежде чем она повернулась к собеседнику и произнесла:

— Ты говорил о симбиозе, Коля… С природой ничего не поделать, и я уже давно стареющая женщина. Доктора, кремы, примочки, растворы бессильны против набегающих лет. Мы можем заключить с тобой устный контракт. Я тебя одеваю, обуваю, кормлю, пою и обучаю. Ты поступишь в университет на выбранную специальность, по окончанию устроишься на приличную работу, квартиру и машину я тебе тоже куплю. После университета еще будешь со мной три года, это будет, как в советское время, отработка. И потом свободен, как ветер. Но если захочешь остаться — я возражать не стану.

Евлампиев, примерно, предполагал о подобном предложении, и оно не свалилось, как снег на голову летом. Восемь лет — это совсем не малый срок. Она молодится, но будет стареть с каждым годом все больше и больше.

— Я полагаю, что у меня выбора нет, — ответил Николай, — но я совсем не знаю тебя, Лиза. Как у тебя обстоят дела с гипертрофированной ревностью? Учеба в университете предполагает общение со сверстницами…

— Ты весь какой-то советский, Коля, сейчас таких не производят уже, — задумчиво произнесла она, — но я этому рада, раньше подлости было гораздо меньше.

— У простых людей — да, согласен.

Елизавета посмотрела на него пристально и отвернулась.

— Ты динозавр, Коля, и лучшие отношения между людьми остались в советском периоде. Но кто-то возразит мне сразу, скажет о цензуре, расстрелах и прочих действиях Советов. А я бы ответила, что вседозволенность хуже цензуры, а таких, как Немцов, царство ему подземное, Навальный, Дадин, Касьянов… необходимо ставить сразу к стенке. Это мое личное мнение, и я вправе его иметь. Такие, как Навальный, назовут меня коммунисткой, хотя я не была ею и не стану. Я очень богатая женщина, Коля, и свои миллиарды заработала честным путем. Честность — это тоже относительное понятие, конкретное действие может быть принято честным или бесчестным в разные десятилетия. Но большинство своего капитала я заработала тем, что меня мужики всерьез не воспринимали. Честно ли быть женщиной, Коля, что скажешь?

— Может ли из ребра правды получиться ложное новообразование, как ты думаешь сама, Лиза?

Она резко повернулась к нему и засмеялась от души. Потом произнесла:

— Да, ты достоин лучшего. Говоришь, что выбора у тебя нет, а сам предложишь официальный брак? По существу, это ничего не меняет и наш устный контракт останется в силе. В законном браке тебе будет легче общаться в социальной среде. Я не права?

— Да, Лизонька, ты права. А как насчет совместимости двух неглупых разнополых людей, она возможна?

— В нашем случае вполне возможна. Когда один любит, а другой терпит — возможно все.

— Не совсем соглашусь с тобой, Лиза, я еще не познал любовь, но быть с тобой мне приятно. Полагаю, что мы утрясли все наши юридические вопросы и приступим к обыкновенному быту. Что у нас будет на обед? Я бы предпочел борщ или солянку, а вечером шашлыки собственного производства…

12

Ольга часто вспоминала встречу мужа и генерала, начальника МВД области. Что странного было в том разговоре, что бросалось в глаза? Илья не ответил прямо на вопросы генерала, но повторил несколько раз две фразы: «похищение, изнасилование, убийство, расчленение на органы» и «нет тел, дел, заявлений»… Последнее как раз понятно, он сам объяснил — «тела закапывались, сжигались, растворялись в кислоте». Нет заявлений… допустим, что нет родственников у погибших, искать некому. Но друзья, знакомые, работодатели? А если и этого нет? Ну конечно же, конечно, их никто и не ищет! В восемнадцать лет ушел из детского дома и во взрослую жизнь не успел войти. Если все четко подкорректировать, то никаких заявлений ни от кого не поступит. Похищай, насилуй, отправляй на органы — вот о чем говорил Илья, восхитилась Ольга. Люди исчезали вместе с событием преступления. И брать таких преступников необходимо только с поличным. Как же генерал-то об этом не догадался, он же профессионал все-таки?

Илья Громов позвонил Пиорскому утром.

— Антон Яковлевич, здравствуйте, это Громов. Удобно говорить, есть минутка?

— Здравствуйте, Илья Антонович, слушаю вас.

— Настала пора продолжить наш прошлый разговор. Супруга подъедет к вам и все объяснит. Вы, пожалуйста пригласите на встречу начальника отдела и оперативников, тех, которые станут непосредственно заниматься этим делом. В десять она будет в управлении, вам удобно?

— Да, конечно, пусть она захватит с собой паспорт и зайдет в бюро пропусков, пропуск я закажу.

— Антон Яковлевич, ваш офицер должен встретить ее лично на входе и всем не обязательно знать, что она Громова. Для ваших оперативников и стражи на входе она просто Ольга Егоровна. До свидания.

Пиорский рассвирепел и ударил кулаком по столу — вечно мудрит этот чертов Громов и пытается унизить. В бюро пропусков его козе зайти, видите ли, западло. Но что делать — он может скинуть информацию старшим братьям, а те уцепятся за нее с удовольствием. В последнее время все значимые преступления пресса связывает с ФСБ. Раскрывает полиция, а они умеют подать себя, этого у них точно не отнимешь.

Капитанша в полицейской форме встретила и провела Ольгу на четвертый этаж в кабинет генерала. Он принял ее с показным радушием и после приветствий предложил чай и кофе. Но она отказалась.

— Ольга Егоровна, офицеры сейчас подойдут, но я хотел бы один вопрос уточнить тет а тет. Илья Антонович не приехал лично и отправил вас. Вы, деточка, разбираетесь в оперативной работе? — задал вопрос генерал, внутренне торжествуя победу хотя бы над ней, ведь она тоже Громова.

Ольга поняла Пиорского, но играть в слова ей совсем не хотелось.

— Совершенно не разбираюсь в оперативной работе, Антон Яковлевич, но я умею думать. Илья мне ничего не объяснял, и я не сразу, но все-таки сделала вывод из его информации, которую вы тоже слышали, но пропустили мимо ушей. Он повторил несколько раз тогда: «похищение, изнасилование, убийство, расчленение на органы» и «нет тел, дел, заявлений». Повторяю, что не сразу, но все-таки поняла, что Илья как раз и говорит о конкретике преступлений. Вы, дедушка, не умеете думать?

Пиорский не скрывал ярости, глядя на улыбающееся лицо.

— Вы, вы…

— Мне уйти? — задала вопрос Ольга.

Пиорский мог попуститься всем, черт с этим раскрытием преступления, которого нет. Но он понимал, что ФСБ выставит потом его на посмешище. Невероятным усилием воли он сдержал себя.

— Извините, Ольга Егоровна, я погорячился, извините.