Николай сделал большой глоток коньяку.

— Коля, пожалуйста…

— Думаешь, я себе таким нравлюсь? Прогибающимся, политкорректным? Ненавижу!

— И меня?.. — спросила Катя, всеми силами стараясь не расплакаться.

— Давно следовало развестись, и жили бы каждый своей жизнью. Все твое упрямство.

— Ты спишь с Гвиерой? — вдруг сорвалось с ее губ.

Николай обернулся на Катю и засмеялся.

— Господи, вот на эту тему у нас давно не было скандалов. Да, Катя, сплю! А еще с Севой, Бакаем и еще иногда с Вонючим Раем, когда хочется разнообразия. Ты все узнала, что хотела?

— Да за что же это! Неужели ты не можешь просто поговорить со мной по-человечески? — воскликнула Катя.

— Видимо, нет. Так же, как ты не можешь говорить без крика и упреков. Слушай, сделай доброе дело — пойди погуляй?

Девушка выскочила из его комнаты и едва не столкнулась в коридоре с проходившей мимо Гвиерой.

— Прости, я… Я спешу…

Женщина властно подняла ее лицо за подбородок, взглянула в покрасневшие от слез глаза и покачала головой.

— Вижу, куда ты торопишься. Пойдем-ка со мной.

Красавица крепко взяла Катю за руку и увела к себе.

На первой же побывке она поняла, что с мужем что-то не то. Но на второй раз это ощущение удесятирилось.

Он был отчужденный, сосредоточенный, хмурый. Катя рассказывала о своих успехах и сложностях на работе, о болезни тети Ангелины, звала на общегородской праздник.

А Николай безразлично слушал ее трещание, кивая головой и мучительно пытаясь изобразить какую-то заинтересованность, но это было так скверно сделано, что Катя взорвалась.

— Кажется, тебе плевать, что тут у нас происходит! — воскликнула она неожиданно визгливо. На самом деле ее возмутило ощущение прохладцы, возникшее вдруг между ней и мужем. Катя ожидала другого от этой встречи. Ей представлялось, как он обрадуется, как будет любоваться ею и гордиться своей милой. Ведь она не расклеилась в сложной ситуации, отремонтировала дом, добивается успеха в карьере, и не зная точно, когда его отпустят на побывку, ждет каждый день.

В кабинете Николая всегда стояли свежие ирисы или жасмин. Халат Катя стирала каждую неделю, чтобы он пах свежестью, а старые пластинки из коллекции мужа протирались от пыли еще чаще. А он ничего не заметил.

— Извини, мне сейчас сложно реагировать на такие проблемы.

— Я понимаю… Да, у нас тут не стреляют из этих твоих пушек, не делят колонии, все приземленно и просто. Извини, я на минутку.

Она вышла в коридор и обессиленно прислонилась к стене. Как ему объяснить, что сидеть и ждать новостей — это куда страшнее, чем воевать? Какими словами описать тот дикий ужас перед возможной утратой, который живет в ней, выпивая все силы? Каждый день — боль и страх, одиночество пустых комнат, тягостное течение долгих минут.

Когда действуешь сам, время утекает незаметно, да и рисковать своей жизнью проще, чем смотреть со стороны, как рискует любимый человек.

Катя вернулась в комнату с блюдом его любимого пирога и улыбкой на губах. Николай выпивал очередную рюмку.

— Ты извини, если чем-то обидел, — сказал он. — Это не объяснишь… Это можно понять только если сам побываешь там. А на праздник твой я не пойду. Как-то настроение…не для танцев.

Ночью, когда он спал, Катя долго сидела на крыльце. А потом вернулась в спальную, нашла ножницы, обрезала свои русалочьи волосы до самых плеч и легла спать рядом с Николаем, твердо решив, что ничто на свете не помешает ей понимать мужа. Даже война. Если для этого ей придется там побывать — значит, так тому и быть.

В комнате Гвиеры было полно всяких красивых мелочей: статуэтки, брелочки, светильники и бубенчики на жалюзи.

— Чего тебе налить?

— Чего-нибудь покрепче.

Женщина вернулась от бара с двумя бокалами и грациозно опустилась на диванчик рядом с Катей.

— Держи. Рассказывай.

— Что рассказывать? Что у нас все плохо? Ты и так это поняла.

Горький напиток обжег горло и приятно согрел грудь.

— Я думала, ты спишь с ним, — призналась девушка.

— С командором? Нет, это блюдо слишком сложное для меня. Я спала с Себастьяном, пока тот не узнал, сколько мне лет.

— Ты — с Севой?

— А что тебя удивляет? Он добрый, пылкий, горячий, смешной. Он мне нравится. Но видимо, все закончилось.

— Почему?

— Мне восемьдесят шесть лет от рождения.

Катя ахнула.

— Сколько?..

— Да, и его это тоже шокировало. Такая вот грустная история. Ну а ты?

— А я ни с кем. Смешно, правда?

— Не очень. А можно спросить, почему?

— Потому что он холодный, агрессивный и циничный… И мне даже некому поплакаться.

Гвиера поиграла замысловатым кулоном, висевшим на ее прелестной шейке.

— Мне можешь. В любое время. Я уже достаточно стара для чужих слез.

Катя прошлась по комнате, рассматривая детали, и снова вернулась на диван.

— Плакаться? Это едва ли поможет кому-нибудь из нас… — и добавила с горечью в голосе, — Да я бы полмира взорвала, лишь бы завоевать вновь хоть кусочек его тепла.

— Слова истинной девы-воительницы, — заметила Гвиера. — Что ж, пожалуй, я могу тебе кое-что посоветовать, тем более что удача сейчас на твоей стороне.

— Ты шутишь?

— Нет. Знаешь, из-за чего почти истребили павианов-горгулий? Из-за уникальных свойств их мускуса.

Катя оживилась.

— Чего-чего?

— Из жировой смазки их шерсти первые поселенцы Астериона получали мощнейший афродизиак из всех когда-либо существовавших.

— Да ты что, — изумленно проговорила девушка, — А рецепт?

— Я его знаю. Принеси мне клочок шерсти нашего павиана, и я помогу тебе разбудить в командоре страсть. Ну а все дальнейшее уже будет зависеть только от тебя.

— Да, конечно!

Катя вскочила с дивана, но Гвиера цепко ухватила ее за край одежды.

— Эй, ты куда, воительница? — смеясь, запротестовала она. — Пристрелишь бедного павиана в его клетке? И что потом будешь мужу объяснять?

Катя застыла на месте.

— Да… Логично. И как же быть? Снотворным его отключить?

— С ума сошла? Любой препарат такого рода в сочетании со стимуляторами убьет его.

— А зачем ему стимуляторы?

— Шутишь? Командор, спасая тебя, выбрал экстренный режим парализации. Он вообще мог не проснуться. Так что на стимуляторах красавчику сидеть еще очень и очень долго.

— Так как же?

— Как-нибудь. Ты же никогда не сдаешься, верно?

Унюхав ее запах, павиан ринулся в бой с силовой клеткой. Он выл, визжал, свистел и клацал зубами. У Кати по спине озноб прошел.

— Привет, тварь.

Павиан повис на перекладине с угрожающим ворчанием.

— Гвиера со мной в сговоре, так что твое любимое мясо ты теперь будешь получать только от меня. Ты хочешь жрать, тварь?

Катя отрезала кусок сырого мяса и бросила в кормушку. Зверь, выхватив его обеими лапами, сначала долго его обнюхивал, но потом наконец съел.

— Молодец. Вот так, теперь следующий кусок…

Воевать оказалось ничуть не легче, чем ждать.

Катя жестоко ошиблась, полагая, что пережитая война их сблизит. Теперь она вовсе не понимала Николая, а тот устал пытаться делать вид, что старается ей что-то объяснить.

Самый страшный разговор произошел уже после, когда оба никак не могли найти работу, и жить приходилось на инвалидную пенсию Николая в буквальном смысле впроголодь.

Катя уже не могла точно вспомнить, из-за чего все началось. Она кричала, что все делала ради него, такого бездушного и неблагодарного, а Николай кричал в ответ, что не просил ни о какой жертве. Он обвинял жену, что та перестала походить на женщину, а оскорбленная Катя вопила, что и он в последнее время не очень-то мужик, и так продолжалось несколько часов.

Потом не разговаривали несколько дней.

Первая реплика, которую Николай произнес после ссоры, была связана с новой работой на Астерионе.