Призванный моей Силой, мелкий электрический дракончик соткался из десятка искр над перстнем и под треск разрядов, бивших от него к коже, с привычной деловитостью уселся на пальце и расправил крылья.
– Ну, угощайся, – с интересом подвел я к его мордочке клубок чужой энергии и принялся наблюдать за поведением символа рода, который я не считал своим.
На краю сознания была версия, что облики Силы, свидетельствующие об истинности перстней, декоративны и не должны обладать волей и способностью действовать. Но куда сильнее звучало в сознании любопытство, требующее это проверить или опровергнуть. Потому что символ рода – это скучно и протокольно, а вот персонально этот крылатый дракончик принадлежал лично мне – и я чувствовал в нем нечто большее, чем просто иллюзию, которыми Федор порой пугал сестер (и они его), пока испуганные завывания Брунгильды не вызывали отца, дипломатично демонстрировавшего ремень.
Дракончик, казалось, с подозрением покосился на клубок из чужих молний. Затем словно заинтересованно принюхался и с урчанием, скрывшимся в треске крошечных разрядов, вцепился в чужую Силу, выдрав из нее изрядный шмат, повисший разрядами на его пасти, пока не был проглочен. А сам клубок на левой руке – изрядно скукожился и побледнел.
– Ты смотри, какой аппетит, – удовлетворенно произнес я, отмечая, с каким энтузиазмом тот поглощает угощение.
И – показалось ли? – но и растет при этом.
– Надо будет дать ему имя. – Констатировал я, удовлетворенно отряхивая левую ладонь от остатков чужой техники.
Дракончик недовольно покосился на пустую ладонь, а затем заметил китаянку, и словно в предвкушении замер, напружинившись для прыжка – кончики крыльев аж трепетали, рассыпаясь разрядами, от нетерпения.
Го Дейю пискнула и закрыла глаза.
– Все, хватит, – пресек я ужин и снял перстень.
Над рукой, разочарованно крутанувшись в воздухе напоследок, растаяло в вспышке прогоревших искр призванное существо.
– И стол попортил, – все же, не обошлось без накладок.
Вся столешница была в мелких пережжённых черточках.
Обернулся на комнату и слегка оторопел – занятия с крылатым созданием отвлекли непростительно много внимания. Иначе и не объяснить, как я мог проглядеть, что Федор зажмурил глаза, обнял себя руками за плечи и дрожит всем телом, а вокруг него вьется коричневая дымка защиты, обнимая не только его тело, но и охранника, что стоял подле него и равнодушно смотрел в мою сторону – без пренебрежения или осуждения, а просто отслеживая возможные действия.
Ника отложила нож на стол и спрятала руки за спиной, отступив назад к двери и глядя весьма настороженно.
– Федор, что-то не так? – Неловко уточнил я, убирая клятый перстень обратно.
Потому что сейчас уже понимал, что именно не так – равно как и то, что иную ипостась этого самого дракона брат наверняка мог видеть над своим городом. Разрушающую и беспощадную, сжигающую людей живьем и сокрушающую строения в грохоте и сиянии бесконечной грозы.
Я отдавал себе отчет, что семья знала мое происхождение – равно как и то, что оно было мне прощено, словно болезнь или врожденный недостаток. Но я обязан был думать перед тем, как что-то делать – и в этом была моя вина.
– Федор, это мой дракон. – Мягко и виновато произнес я тут же. – Он никогда тебя не обидит. Честное слово.
Справа дернуло ветром от резкого движения, рухнул опрокинутый табурет, и ощущение неприятностей стегнуло по нервам еще до того, как я поднял взгляд.
За чуть побледневшей Никой, крепко удерживаемой за плечо китаянкой, что уже успела скинуть лапки и подхватить в правую руку нож со стола, виделось полубезумное лицо Го Дейю с расширенными от адреналина и страха зрачками. Лезвие ножа лежало острием прямо на ложбинке над ключицей Ники, обратным хватом – чуть дернешься, и клинок погрузится в тело.
Глядя на меня, китаянка нервно произнесла что-то грозное и требовательное, ступив на шаг назад и потянув за собой девушку.
– Ника! – испуганно дернулся, вынырнув из собственных страхов, Федор.
Защита же заклубилась вокруг него еще плотнее.
Я поднял руку в успокаивающем жесте и ответил на его перепуганный взгляд спокойным, выражая и позой и отношением то, что беспокоиться совершенно незачем, а затем строго посмотрел на Нику.
– Ника, приготовь нам китаянку.
И растерянность в глазах девушки моментально сменилось сосредоточенностью.
По глазам резко ударила вспышка, а как та истаяла, оставив после себя болезненные разводы на сетчатке, Го Дейю уже висела над землей с заломленной назад рукой, перехваченная за шею Еремеевой, что-то вкрадчиво шептавшей ей на ухо. Нож валялся на полу, а перед девушками плыло цветастое полупрозрачное свечение, отражающее обеих, будто в зеркале. Только если зеркальная Еремеева оставалась прежней, то облик Го Дейю стремительно старел… Будто в один миг проходили годы и десятилетия – и кожа прекрасной девушки прямо на глазах бледнела, покрывалась морщинами и становилась болезненно прозрачным покровом, под которым просвечивали синие вены. И даже рост девушки – и тот становился меньше, пока в отражении не повисла древняя, немощная, никому не нужная седая старуха в костюме горничной, дрожащая от ужаса. Сама же китаянка в реальности оставалась по-прежнему молодой – но отражение словно парализовало ее разум.
Ника постаралась аккуратно поставить Го Дейю на ноги, однако та все равно упала, не способная от страха стоять на месте. Китаянка в панике забилась в ближайший угол и принялась ощупывать себя под завывания и всхлипывания, отмечая, но словно не веря, бархатистую кожу и здоровые, словно шелковые, волосы…
На все это дело с удовлетворением смотрел Федор, со смаком пережевывая бутерброд с бужениной и ласково поглядывая на Нику.
Никакой защиты вокруг него уже не вилось, а взгляд не отражал и тени тревоги или беспокойства.
– Очень, очень вкусно, – прокомментировал он, прихлебывая чай. – М-м! Чудо! Век бы кушал.
Ника смущенно шаркнула ножкой.
– Так. Огонь – ладно. То, что было в самолете – тоже ладно. – Задумчиво протянул я. – А это что было?
– Это так, – отмахнулась она. – Техника целителей. Показываем, как будет после операции. Просто я недавно поняла, что неизбежного боятся куда сильнее, чем раны или увечья…
– Что-то как-то ну очень реалистично, – допил Федор кружку и потянулся за добавкой.
Я поддакнул.
– Ну, это производная от старшей техники, надо бабушку спрашивать, – задумалась она. – Оно в обе стороны работает. Можно вас, например? – Указала она на охранника, продолжавшего стоять подле Федора.
Тот, разумеется, не откликнулся.
– Подойди, – скомандовал ему Федор, и тот сделал пару шагов в сторону Ники.
– Обычно, косметология в сторону молодости, – будто оправдывая себя перед нами, мол она все еще милая и безобидная, и нам все почудилось, Еремеева вновь призвала перед собой полупрозрачное зеркальное полотно с охранником Федора в отражении. – Хотя, вы и так молодой… – Чуть сбилась она.
Облик стража моего брата надежно застыл на середине четвертого десятка лет – более не сказать ничего определенного.
– И когда начнете? – Вежливо поинтересовался я, взяв себе бутерброд, глядя на совершенно неизменившуюся картинку.
– Уже начала, – как-то глухо и неестественно произнесла Ника.
– Не работает? – Вновь подал я голос, покосившись на Федора, чтобы чуть пожать плечами в знак извинения за девушку.
Но тот был крайне серьезен, глядя в полупрозрачное отражение. Я бы сказал – очень, очень сильно серьезен, несмотря на то, что техника явно сбоила – прошло уже более пяти минут, тогда как отражению Го Дейю хватило десятка секунд, чтобы превратиться в ветхую старуху.
Изменения произошли на шестой минуте. В отражении, у стража появился цвет глаз – синий, словно небо. И волосы – короткий ершик, постриженный по-военному грубовато. А еще – улыбка, от которой резко вздрогнул сам страж, словно очнувшись от древнего сна.
– Ника, прекрати, – крайне жестко произнес Федор, и дымка полупрозрачного отражения вновь исчезла, оставив стоять прежнего лысого стража-истукана и обескураженную Нику, которая словно понимала, что опять что-то натворила, но пока не догадывалась, как.