Вставила. И со всей энергией и уверенностью в своей правоте вдавила красную кнопку.

Издали донесся гулкий рокот выстрела. Глаза Ники округлились, пульт выпал из ослабевших пальцев на коленки.

А на экране разлетались, словно перья из порванной подушки, обрывки гознаковской бумаги в чадном пламени начавшегося пожара внутри банковского сейфа.

Нехилые, я вам скажу, металлические стенки просматривались у хранилища – но и бронебойно-зажигательный снаряд пробивал шестидесятимиллиметровый стальной лист с тысячи метров, а тут вообще прямой наводкой.

Мимо камеры на башне танка прополз по броне Антон Черниговский с побелевшим от ужаса лицом. Чуть позже иной дорогой проковылял на четырех конечностях Пашка, одуревши потряхивая головой. У каждого свой путь.

– Отвезу-ка я тебя домой, мать, – вздохнул я, заводя машину. – Пока ты тут все к чертям не разнесла.

Ника не спорила. Ника пародировала золотую рыбку у стеклянной стенки аквариума.

Волна активности, рожденная в столице от появления боевой машины в ее границах, нагнала нас уже на развязке – дороги были перекрыты, а каждую машину отдельно осматривал постовой.

– Куда направляетесь? – Зорко заглянул к нам в окошко инспектор, осматривая салон, ощупывая мои документы в руках и по привычке принюхиваясь к ответу.

– Да вот, туфли купил, – честно ответил я, показывая на пакет с туфлями на заднем сидении.

– Девушке в подарок? – С пониманием кивнул инспектор, улыбнувшись Нике.

Та ответила кротким и милым выражением лица, пряча подрагивающие пальчики в кулачке.

– Ага, – неохотно отозвался я.

– Ну, счастливой дороги. – Махнули нам жезлом.

– Спокойной службы, – поехал я дальше.

Ехал и слышал, как тихонечко ползет по заднему сидению пакет с туфлями, пока полностью не оказался на коленках донельзя довольной Ники.

– Ты мне их подарил, – с превосходством произнесла она на мое кислое выражение лица. – И еще за одну туфлю должен.

Ты смотри – чудодейственное влияние новой обуви, и ни малейшего стресса.

– Оклемалась? – Констатировал я.

– Угу.

– Все еще интересно, зачем это было?

– Да, – твердо ответила девушка.

– Тогда поехали, – встал я в крайний левый ряд на разворот. – Пообщаемся с Борисом Игнатьевичем.

Ника сжалась на своем кресле и выразила взглядом полное нежелание встречаться с этим человеком – даже головой отрицательно качнула.

– Надо, мать. Он нас не любит, это верно. Но еще сильнее он не любит обнаглевших аристократов, и этим надо пользоваться.

Привычки определяют, на каком боку человеку спать, каким маршрутом добираться до дома и в каком заведении устраивать ранний ужин. Не нужно устраивать слежку и контролировать каждый шаг персоны, что второй год подряд занимает один и тот же столик в кафетерии неподалеку от служебного здания.

Участь холостых людей – месяцами видеть одинаковое меню, пытаясь отыскать новые вкусы и смыслы в одном и том же салате и мясном рагу. Никакой драмы с подгоревшей картошкой, никаких спасений пересоленного супа и отчаянных рыданий сестер над тем, что должно было стать пирогом, но от чего воротит нос даже всеядная Брунгильда. Зато, конечно, стабильность – это тоже неплохо.

– Нас сюда пустят? – Замерла Ника возле закрытой стеклянной двери заведения с грозной надписью «Спецобслуживание».

Надпись была напечатана трафаретом и определенно уже пережила несколько сезонов. Специфика заведений для своих – клиентов достаточно, цены окупают некоторую пустоту в зале. Безусловно, за «случайное» знакомство с некоторыми посетителями кое-кто был бы готов скупить все меню, лишь бы впустили внутрь, но персонал отдает себе отчет, что серьезные люди предпочитают принимать пищу без суеты и чужих проблем. Иначе проблемы могут появиться у самого кафетерия.

– Шестой столик, Самойлов к Борису Игнатьевичу, – вдавил я крошечный звонок возле двери рядом с незаметной прорезью видеокамеры.

– Один момент, будьте любезны, – ответил глубокий и бархатистый женский голос.

– А я? Как же я? – Заволновалась рядом Ника.

– Тебе опять пульт дать подержать?

– Нет, – покосилась она опасливо. – А зачем?

– Чтобы успокоилась на пять секунд, – терпеливо пояснил ей. – Видят нас двоих, и разрешение тоже будет на двоих.

– Проходите, – между тем ожил динамик, а дверь, более не удерживаемая магнитным замком, слегка приоткрылась.

По теплой погоде, гардеробная с правой стороны открывшегося коридора была закрыта. Слева всю стену закрывали зеркала, а в десятке шагов впереди виднелась массивная дверь с узором из цветного стекла, за которой слышались звуки обеденной залы. Звуки шагов гасил алый ковер с золотистым рисунком, вместе с восточным орнаментом на стенах подготавливающий посетителя к общей стилистике заведения про что-то восточное. В общем, мягкий намек на роллы и суши в меню, что не исключало пельменей, пиццы, борща и бургеров там же. Страна большая, японцы в ней разные…

Борис Игнатьевич обнаружился за отдельным столиком с ало-белой скатертью в углу довольно широкого зала. Собственно, общим залом это не назвать – декоративные перегородки из плетеного бамбука и тканей с орнаментом надежно делили заведение на секции – то ли по чинам и званиям, то ли чтобы удачно избежать осточертевших за рабочий день лиц и поесть спокойно.

– Максим, – махнул он мне рукой, отметив мое появление располагающей улыбкой, и показал на стулья перед своим столиком. – Я распорядился добавить два места и принести нам чай.

Сам полковник вовсю трапезничал – только вместо чая в кружке плескалось нечто прозрачное. Горшочек с жарким уже был опустошен и отставлен в сторону, а своей очереди перед ним дожидался греческий салат.

– Очень любезно с вашей стороны, – отодвинул я стул для Ники и присел рядом, положив ладони на стол.

– Надумали обратиться за помощью? – Столь же миролюбиво уточнил он. – Так спрашивайте, Максим. Какие ныне проблемы у молодежи? – Подцепил он вилкой помидорку и ликвидировал, прищурив от удовольствия глаза.

– В общем-то, я действительно по делу. – Отразил я радушие, а затем отклонился на спинку, пока официант расставлял чайные приборы передо мной и Никой.

– Внимательно слушаю, – подбодрил Борис Игнатьевич движением руки с вилкой.

Дождавшись, пока официант отойдет достаточно далеко, я выудил пирамидку артефакта, защищающего от прослушивания, и выставил между заварочным чайником и чашкой.

– Борис Игнатьевич, вы должны мне жизнь, – посмотрел я на него серьезно и без намека на иронию.

А тот замедлил движение челюстей над безвинным куском огурца и ответил откровенно волчьим взглядом, не имеющим ничего общего с прежним гостеприимством.

– Разумеется, ваша жизнь – это слишком много, – поспешил я уточнить, пока его движения, обретшие характерную напряженную плавность, не обернулись перевернутым на нас столом. – Было бы возмутительно лишать государство столь примерного и верного служащего.

– Ты что говоришь, мальчишка? – Отложил он вилку на тарелку и принялся оттирать ладони салфеткой.

– Ровно то, что ваша жизнь, Борис Игнатьевич, не обязательна. Мне хватит двух других жизней, не столь нужных вам лично, как ваша собственная.

– Угрожаешь мне? Пытаешься моими руками убить граждан моей страны? Ты что о себе вообще возомнил? – надавил полковник взглядом и голосом. – Да я махну рукой, и тебя вздернут на ближайшем суку.

– Борис Игнатьевич, я это уже слышал, – приподнял я ладонь и попытался мягко его вразумить. – Все это уже было.

– На этот раз у меня полный зал свидетелей. – Напряг он плечи.

И не важно, что ближайшая компания сидела достаточно далеко, и вряд ли кто там умел читать по губам.

– А у меня один свидетель.

– Слова девчонки ничего не значат. – Отрубил он. – Я ей ничего не давал, ни к чему не побуждал. Она украла у меня со стола бумажник с артефактом и распорядилась его содержимым по собственному усмотрению. Или ты считаешь, что я не написал заявление о краже в этот же день?