Два года тщетно прождал я в Москве окончания войны. Когда же, казалось, запахло концом, я очутился в 1916 г. добровольцем на Кавказском фронте, с тайным умыслом проделать прифронтовую спелеологическую экспедицию. Шёл на всё. В случае неудачи - хоть в окопы, только на фронт: ведь окопы - даровые раскопки, способные многое открыть наблюдательному глазу археолога-спелеолога...

Судьба, однако, обернулась лицом. Наместник Кавказа великий князь Н. Н. Романов [498] к моменту моего приезда издал строжайший приказ о регистрации и исследовании памятников древности на фронте! Управление завоёванными областями Турции оказалось в затруднении ввиду отсутствия специалистов. Тут я, с проектом прифронтовой археологической экспедиции, подвернулся весьма кстати. Были отпущены средства, снаряжение, даны полномочия. Я исходил с экспедицией вдоль и поперёк самый глухой в Турецкой Армении округ, куда не ступала ещё нога археолога, и прошёл по фронту от Эрзерума до Трапезунда. Удавшаяся экспедиция эта дала очень много...

Однако мысль об оставленной неразгаданной загадке в Москве не давала покоя. Вихрь мировых событий задержал на годы. Дошли грустные вести: мои библиотека и архив вывезены неизвестно куда. Ни А. В. Луначарский в 1919 г., ни Главнаука в 1924 г. и 1925 г. не смогли их найти. Не найдены они до сих пор. А в архиве описание «списка» библиотеки... Так двойная катастрофа - в порядке мировом и личном - поставила меня в трудное положение подозреваемого иными скептиками чуть не в шантаже и мистификации.

В советские дни

Глава ХIV. Новая Москва

Другой десяток лет из указанных двадцати принадлежит Москве новой, советской, куда я вернулся, наконец, накануне рокового 1924 г., унёсшего великого Ленина. Впечатление от новой Москвы получилось смутное: старая Москва таяла на глазах, превращаясь с каждым днём в Москву «уходящую»; контуры же новой не всегда были отчётливо ясны. Чувствовал себя без корней, на зыбкой почве, в затруднении - c кого и с чего начать, чтобы оживить, продолжить «старую погудку на новый лад». Одно было ясно: начинать надлежало с азов, с какой-то археологической институции. Первая же такая инстанция дала то, про что можно сказать…

Спелеологический «блин»

По пословице - «первый блин - комом» «блин» не удивил меня, так как в новой Москве старый лозунг - «Библиотека Грозного» - звучал каким-то скрипучим анахронизмом. Испечь этот «блин» суждено было тогдашней заведующей Отделом по делам музеев [499].

На мою докладную записку она только руками развела, как во время оно царь Алексей Михайлович на послание Паисия Лигарида. Не соблазнило её и то, что я выражал полную готовность «предоставить как подробные данные по истории библиотеки и вековых её поисков, так и план и смету расходов при дальнейшем ведении поисковых работ».

Ни к чему не привели и обращения по тому же делу - оба в 1923 г. - в Постпредство УССР при Правительстве СССР. В апреле 1924 г. я зачислился сотрудником Исторического музея, признаться, не без задней мысли - подвигнуть последний на, казалось бы, близкое ему по духу и идее великое культурное дело.

Я вошёл с официальным предложением образовать специальную комиссию и добиться для неё разрешения на спелеологические изыскания в кремлёвских башнях: Арсенальной и Тайницкой, ставя своей прямой задачей отыскание библиотеки Грозного.

Проект был встречен ледяным холодом и недоумённым молчанием. Тут я впервые ясно осознал, что с археологами мне в этом деле не по пути! Но не было никаких путей и в «сферы»...

Сила печати

Тогда я решил обратиться к всемогущему, далеко и верно бьющему печатному слову: проще говоря, я направил стопы свои в редакцию «Известий». Тут я действительно нашёл внимание и понимание. 21 марта 1924 г. - историческая дата, переломная фаза в истории поисков библиотеки Грозного в советские дни: в этот день в «Известиях» появилось - всколыхнувшее не только Москву! - историческое интервью под лаконичным заголовком «Библиотека Грозного». Взметнулся вихрь. Москва, казалось, вдруг вспомнила о давно забытом: в ней с удвоенной силой вспыхнул интерес к тайне, так её волновавшей когда-то, к затерянной кремлёвской книжной сокровищнице!

«Шумиха»

Москва жадно насторожилась, ожидая дальнейших информаций. «Известия» пошли ей навстречу: три недели спустя появился фельетон «Загадка Кремля. К спору о библиотеке Грозного». Но, говорят, «аппетит приходит с едой». Москва хотела ещё! И через шесть недель в «Известиях» же появился обширный фельетон - «Подземный Кремник». Откликнулась и «Вечерняя Москва», в двух номерах, 81 и 82, от 7 и 8 апреля, пересказом Корнелия Зелинского (Корзелин) «Кремль под землёй». Вторила и «Рабочая газета», разразившаяся статьёй от 03.03.1924 г. «Подземная Москва» и даже взявшая на себя шефство.

Москва, казалось, бредила Грозным и его таинственным кремлёвским кладом. Тогда-то спохватились археологи из Исторического музея, вдруг увидев себя в хвосте событий. Как бы стараясь наверстать упущенное, названный музей под флагом «Старой Москвы» организовал в своих стенах, собрав учёных Москвы 10.06.1924 г. и Ленинграда 09.07.1924 г., два бурных диспута о библиотеке Грозного, отродясь не видавшей подобной учёной трёпки.

На лекции автора о библиотеке Ивана Грозного в Историческом музее 10 июня 1924 г. собрание учёных Москвы - «столпов истории и археологии» - высказало своё мнение о том, что такое библиотека Грозного и стоит ли вообще её искать?

Отзывы высказывались положительные и отрицательные; были воздержавшиеся.

Положительные

Академик А. И. Соболевский

Существование библиотеки Грозного - исторический факт. Уже при великом князе Василии Ивановиче о ней велась переписка между гуманистами. Есть указания, что южно-русскими учёными предпринимались специальные паломничества в Москву за теми или иными книгами «книгохранительницы» Грозного. Так, в конце ХVI в. такое путешествие в Москву совершил из Киева иеродиакон Иоаким, а из Молдавии, после кончины Грозного, такое путешествие предпринял диакон Исаия, с целью отыскать в библиотеке Грозного «Житие Феодосия Печерского» [500], которое было вынесено из «большого погреба». Здесь имеем прямое указание на существование «погребов» - большого и малого. Моё мнение, что эти погреба можно и должно отыскать. Это не погреба в собственном, ходячем смысле слова, а подземные, недоступные для огня и сырости каменные палаты, в которых хранятся царский архив и библиотека Грозного.

Дабы извлечь из недр эти бесценные сокровища и использовать их для науки, копать, безусловно, нужно.

К. Трутовский

(Упомянул о провале в Кремле)... желательно было бы знать его размеры. Вообще же, провалы не имеют большого значения.

Что касается поляков, то ими ничего не было расхищено в подземном Кремле: Андропов за этим присматривал. Бур, хотя, может быть, и желателен, но, в сущности, на что он? Относительно условий сохранности книг даны указания у Максима Грека. Книги или рукописи в сундуках или ковчегах дошли до нас, надо полагать, в полной сохранности.

Библиотека Грозного, по известиям, помещается в каменных палатах под землёй. В ХVI столетии вообще было мало каменных построек, поэтому и копать придётся на ограниченном пространстве. Что касается провалов, то покойный Д. Н. Анучин [501] не интересовался ими, считая их ямами для извёстки. Одну такую яму он наблюдал в течение 30 лет, и яма не дала осадки, значит, по нему, яма была для извёстки. Мне думается, если библиотеку вообще искать, то - около соборов. Анучин полагал, что библиотеки не найдут, но попутно находки будут ценные.