Право первой ночи принадлежало Волку и он быстро научился делать свое дело степенно, без всякой там беготни и повизгивания, тем более, что все сучки, включая пресловутую болонку, которая сама начала раздирать на себе кокетливый брючный костюмчик, застывали, когда их обхватывали лапы Волка и они чувствовали на спине его тяжелое мускулистое тело. На ближайшие пару недель Стае было обеспечено развлечение, все стали намного спокойнее и не исчезали с лежбища на целые дни, нарушая столь любимую Волком дисциплину.

Когда течка прекращалась, сучку за ненадобностью прогоняли, что оказалось очень непростым делом: у сучки в незнакомой местности не было другого дома, кроме лежбища, другой семьи, кроме Стаи, и другого источника пищи, кроме добычи Стаи. Они бродили, скуля, по деревне, оккупированной Стаей, и никто из кобелей, следуя своеобразному джентльменскому кодексу поведения, не решался отогнать их подальше. Но как-то раз случайно выход был найден. Стая отправилась за очередной игрушкой в город и употребленная сучка увязалась за ними. Волк лязгнул было зубами, но она, привыкшая за эти недели к его манерам, даже не вздрогнула и продолжала спокойно бежать рядом. «Сама отстанет, это не в городе на собачей площадке бегать», – подумал Волк и прибавил ходу. Но сучка оказалась упорной и пусть из последних сил, но доплелась до городского парка. И тут на знакомой аллее она заметалась, подвывая, а Волк, чутко уловив момент, бросился в ближайшие заросли, увлекая за собой Стаю, и остановился только на их потаенной лужайке. Сучка же, побегав в растерянности по аллее и не умея и не решаясь в одиночестве броситься по следу Стаи, понуро отправилась знакомым путем домой к хозяевам, неся в себе «привет из леса», вызвавший через два месяца сочувствие, а подчас и гомерический хохот знакомых.

Маятник парк – лес – парк работал безупречно, но один раз он застопорился и так в Стае появился новый член, а у Волка подруга.

Немецкая овчарка Альма была рождена для охрана и жизни на свежем воздухе. Хозяин и взял ее для этого. Как только начали строить новый загородный дом, Хозяин поехал в питомник, посовещался, блюдя форму, с кинологом, хотя заранее принял решение, и, сопровождаемый им, прошел в вольер, где лежала крупная худая овчарка, а вокруг нее копошилось около десятка круглых почти неотличимых комочков черного цвета. «Рекомендую», – просто сказал кинолог и отошел в сторону.

Альме сразу понравился этот крупный спокойный человек. Она выбралась из кучи-малы своих братьев и сестер и, неловко переваливаясь, подошла к человеку, обнюхала его ботинки и брюки, потом легла на живот, помахивая хвостом. Человек наклонился, погладил ее по спине – Альме это понравилось, подхватил ее своей большой рукой с крепкими пальцами под живот, поднял на уровень лица и стал рассматривать ее морду, слегка качая головой. Хвостом вертеть было неудобно и Альма в знак расположения лизнула его в нос. Лежащая сука угрожающее зарычала и стала приподниматься. «Свои, фу», – негромко вскрикнул кинолог и зашел в вольер.

– Симпатичный, – сказал человек.

– Славная будет сука, – ответил кинолог.

– Хотел кобеля.

– Она сама вас выбрала.

– Дело обычное, – сказал человек, грустно улыбнувшись.

Кинолог понимающе кивнул головой.

– Пойдемте в контору. На нее бумаг оформлять больше, чем на новую машину. Кличка на «а».

– Попрощайся со своими, – человек задумался и добавил, – Альма. Навсегда. Теперь у тебя будет другая семья, Альма, – сказал он более уверенно, прижал щенка к своему дорогому костюму, поудобнее подхватил рукой, и унес в новую жизнь.

Семья Хозяина ей не понравилась – жена и две дочери, с общем, одни суки, которые постоянно переругивались, что-то кричали друг другу визгливыми высокими голосами и часто дымили из маленьких уменьшающихся в размерах трубочек, а затем – «ах, дорогая, как накурили, побрызгай освежителем, ну сколько можно просить об одном и том же, оторви задницу от кресла» – чем-то пшикали из ярко раскрашенного цилиндрика, после чего любой нормальной собаке дышать было просто нечем. Они, конечно, ухаживали за ней, постоянно смотрели в какие-то листочки и книги, разминали таблетки, варили каши, несколько раз приводили каких-то незнакомых людей, который чем-то больно кололи ей в заднюю лапу, после чего это место болело и она сама несколько дней была вялой и предпочитала лежать на толстом коврике – «месте» – в кабинете хозяина. Еще они по несколько раз в день выводили ее на прогулку и Альма всегда старалась дотерпеть, лишь бы не наблюдать бестолковую шумную суету, которая начиналась всякий раз при обнаружении лужи на полу или, того хлеще, на ковре. Все равно, их она только терпела, и прогулки были не в радость, так, по нужде, а был Он, Единственный, Хозяин и одно счастье – прогулка, вечером, с Ним.

Детство кончилось, но кончилось радостно – Хозяин перевез ее на машине в загородный дом, который был уже возведен под крышу, и рабочие занимались внутренней отделкой и благоустройством обширного участка земли. Наступили сладостные дни. Можно было свободно бегать с утра до вечера и сетка забора, обрамлявшего участок, казалась краем земли, настолько строившийся дом и участок были больше городской квартиры и всех прилегавших переулков; дымок от мангала, на котором рабочие иногда вечерами жарили куски мяса на металлических палках, струился сладостным ароматом; можно было посреди дня, убегавшись, прикорнуть прямо на траве, уткнув нос в стружки, смолисто пахнущие лесом; справлять нужду можно было где и когда хочешь, но Альма целомудренно отходила ближе к изгороди; рабочие были молоды и веселы, часто ласково трепали ее по загривку, вечерами бросали ей палку с криками «апорт», а потом давали ей маленький сладкий кубик или кусочек зажаренного на мангале мяса, кисловатого и пахнущего дымом. Два-три раза в неделю приезжал Хозяин, которого она встречала радостным лаем и высокими прыжками, норовя лизнуть в лицо и при этом не коснуться костюма – Хозяин от этого расстраивался, хотя и старался не показывать виду. Хозяин иногда подсаживался с рабочими к столу рядом с мангалом, прихватив с собой несколько бутылок с разноцветными прозрачными жидкостями, они разливали жидкость по стеклянным стаканчикам и опрокидывали их в рот, разговаривали, всякий раз почтительно замолкая, когда начинал говорить Хозяин, а Альма, закинув передние лапы на лавку, прижималась к нему, и Хозяин неспешно перебирал пальцами шерсть у нее на загривке, отрывая руку только для того, чтобы опрокинуть очередной стаканчик; затем Хозяин, всегда неожиданно, поднимался: «Спасибо за компанию», – и отправлялся в обход своих владений, призывно постучав рукой по бедру.

Когда Альма подросла, Хозяин стал каждую субботу возить ее на собачью площадку для дрессировки, да и сам любил повозиться с ней, заставляя выполнять разные команды.

Когда они приехали на площадку, инструктор спросил:

– У вас животные в поместье будут?

– Только дикие: жена и взрослые дочери.

– Значит, будем тренировать только на вашу охрану.

Там ей привили пренебрежение к любой чужой жизни, кроме жизни Хозяина.

Собачье счастье недолго. Настал вечер, когда к загородному дому, расцвеченному огнями к приезду гостей, подъехало несколько машин нежданных, приехавшие были точны и сухи.

– Вот ордер. Задержание и обыск.

– Понимаю… Если уж честно – то не понимаю. Как он подписал? Ладно, приступайте.

– Уберите собаку.

Хозяин увел Альму в бытовку, запер, и она несколько часов, до конца обыска бесновалась, подпрыгивая к маленькому, прорубленному на высоте человеческого роста окошку. Она ухватила последние кадры, когда Хозяин, инстинктивно сомкнув руки сзади, прошел вместе с прибывшими к их машине, сел на привычное заднее сидение, не возражая, что с двух сторон к нему присели близнецы в серых плащах и шляпах, другие прибывшие вынесли из дома несколько коробок, небрежно швырнули их в багажники машин, и вот вся кавалькада, ловко развернувшись на небольшой площадке перед домом, укатила в сторону города.