- Дай, - сказал я.

- Я ж пошутил, - удивился Родя моей просьбе.

- Я пить хочу, а денег ни на что нет. Давай сюда, я немного отхлебну.

Родион тупо смотрел на меня, медленно протягивал мне бутылку. Я схватился за узкое горлышко.

Пшш...

Как же я давно не пил колу. Наверное, с Нового года.

- Охренеть не встать, - сказал Коля. - Ты... а если ее какой-нибудь... заразный... Ебаный стыд!

- Бутылка ни разу не открывалась, - сказал я и отпил еще один большой глоток. - Никто и не заметит, что ее кто-то открыл.

- Уверен?

- Вот увидишь, Коля. В последний день, когда мы придем сдавать сюда дневники, я загляну в шкаф и посмотрю, останется ли бутылка с таким же количеством жидкости что и сейчас.

Коля пожал плечами.

- Дело твое. В конечном счете, не я буду получать звездюли.

Убрав бутылку колы в шкаф, я пролистал паспорта. Начало было аналогичным всюду, где приходилось иметь дело с пациентом напрямую. Индицируешь пациента, представляешься ему, говоришь о ходе предстоящей процедуры. Это базовое, то, что на запоминается с первого раза. Но, как сказал Елена Юрьевна, на аккредитации нужно будет говорить и это. Конечно, ведь на практике не могло не возникать такого, что проведенная манипуляция была сделана не тому пациенту. Людям свойственно тупить. Идиоты - они есть везде, всюду, мы их не видим, но они есть. Это может быть ваш одногруппник, который свалил в Москву вместо того, чтобы ходить на практику. Это может быть ваш сосед, который оставляет мусор в коридоре, а вы за это с прицела харкаете ему на дверную ручку. Это может быть учитель, который не способен дать знания, и держится за рабочее место потому, что больше никому и нигде не нужен. Это, пожалуй, самый страшный человек, которого нужно держать подальше от себя, может быть вами.

Конец любой манипуляции был таким одинаковым везде. Не важно, какая манипуляция, или действие. Всюду нужно мыть руки и сделать запись в журнал. С манипуляциями, связанными с пациентами, нужно также спрашивать состояние больного после проведенной процедуры.

- Черт, - простонал Коля. - Сил нет уже. Кто-нибудь, позвоните уже ей, пусть придет, посмотрит, как мы все делаем, и отпустит нас домой. Час, сука, уже сидим здесь.

Посмотрел на время, уже час дня.

Лучше прийти не выспавшимся на учебу, чем прийти выспавшимся в начале дня и упускать драгоценное время...

Лев снял повязку, поменял бинты. Рана слабо ныла при каждом движении плечом. Глядя на себя в квадратное зеркальце в ванной, он не мог обнаружить на себе ни одного удара. Разделся по пояс, но тоже ничего не было. Только плечо. А руки?.. Я же бил ими... Избивал того пацана так долго, что...

Парень посмотрел на руки. Они были фиолетовыми, одна ладонь была перевязана. Считай, получил по той и той руке.

Когда в больнице у него спросили номер одного из родителей, он сказал, что уже совершеннолетний, - сам доберется до дома. Порезанная ладонь и кровоточащее плечо - терпимо. Легко отделался, нападая безоружным.

Вернувшись домой, Лев сразу зашел к себе в комнату, лег под одеяло и заснул. Он был слишком вымотан, ему не было дела до раны. Только вот ранению было дело до Левы. Он катался на кровати, заворачивался в одеяло и обратно, на свободу. И так пока Лев не вспомнил о таблетке, которую Андрей дал перед самой стрелкой.

- Обезболит на какое-то время, - сказал Андрей тогда.

Лев проглотил лекарство со слюной...

И вот Лев стоит в ванной, чувствует, как боль медленно возвращается. Родителей не было дома, ушли. Он им сразу сказал, что идет на занятия днем, хотя решил остаться дома. Поискал чего-нибудь, купирующее боль, но ничего, кроме таблеток от головной боли, не нашел.

Вернулся обратно в комнату, упал на кровать. Тишина. Давящая со всех сторон тишина. Мысли, хоть о чем-нибудь, пытались пробиться в сознание, но не могли. Хотелось вспомнить пацана, которому Лев испортил почти до мясистой каши, воспроизвести бой, который все никак не мог приобрести четкости. Помнится, над головой пролетели камни, который врезались в лица врагов, а потом все, будто кадры из фильма. Видишь один за другим, но логического перехода не видно. Приходится думать, что идет раньше. Боль - она-то в виде кадров не напомнит о себе. Пробуждается после таблеток.

Яна...

Лев смотрел на холм, где стояли девушки. Среди них была и Яна. И зачем она только пришла, ничего ведь больше не связывает нас, думал он. Она смотрела за боем все время, - Лев видел ее, когда бежал к машине. Но ни одного звонка или сообщение от нее не поступило. Ради чего она решила посмотреть на стрелку? Чтобы увидеть, как Льва избивает толпа пацанов? Ради чего бы она еще туда пошла, наверное.

Дотянулся до телефона. Промотал контакты до буквы «Я». Стало как-то холодно, а боль в плече перетекла в руку, словно мозг, сам по себе, пытался остановить Леву. Но парень уже нажал на звонок.

- Да? - прозвучал тоненький женский голос с другого конца трубки.

Лев молчал, а глаза начинали слезиться.

- Алло?..

- Привет, Яна, давно не болтали. Подумал, было бы неплохо поговорить. Узнать, как там ты?.. Как там ты? У меня вот не очень, побили, сама видела. Плечо немного побаливает, но это пустяки. Не орган же какой прокололи, а так - в мышцу. Не помню, какую именно. Трояк за мышцы, блин. А у самой там, что? Я вот, не интересовался толком. Только спрашивал ответы, а сам не интересовался, что получила. Дурак, да? Хотя, ты же сама не интересовалась, так что квиты! Слушай, а давай-ка встретимся, чего зря болтать по телефону, деньги тратить. Хотя я так и так заплатил бы за тебя. Джентльменство, сама понимаешь. Походим по центру, по мороженому съедим. Ванильное с вафлей в форме конуса, как ты любишь. Нечего тут смущаться, как друзья пойдем. Не нашли же никого, так чего лишать себя возможности пройтись со старым другом. Как смотришь на это, Яньчик? - И только промотав весь монолог у себя в голове, Лев понял, что Яна уже несколько секунд как бросила трубку.

Почему же так, ведь всегда был уверен, почему теперь страх вернуть прошлое мешает действовать?..

Лев вскочил с кровати, сжал айфон в здоровой ладони. Вскочил и бросил телефон на кровать. Прорычал.

- Дебил! Дебил! Дебил! - кричал Лев в стену.

Спина невыносимо болит. Женя не мог нормально сидеть или прикасаться спиной к чему-нибудь. Сразу возникала ноющая боль, скакала то туда, то сюда, цепляясь заточенными коготками. Лицо в ссадинах и красноватых синяках, которые напоминают с каждым движением мышцы на лице. Голова болит, АД подскочило в середине дня, но потом понизилось и больше не поднималось. Женя сидел в зале. Пока сестра была на работе, он был заперт в квартире.

Когда она приехала за ним (именно ее номер назвали медперсоналу), он сразу сказал ей, что не поедет домой к родителям. Пусть думают, что их сын решил немного сэкономить на проезде. И поспать больше времени, а не вставать в пять утра, как это делал весь год. Женя признался старшей сестре, что подрался с толпой пацанов. Они выиграли, но Льва ранили в плечо, а его чуть не избили до смерти. Остальным повезло больше, они только отделались небольшими побоями, которые не мешали ходить в колледж, или могли зажить за пару-тройку дней. На майских праздниках он сидел дома, пока сестра уезжала в деревню вместе с родителями. Любимая сестра пообещала, что ничего не скажет родителям, но как она это сделала, Женя так и не узнал. Еще несколько дней он просто сидел в квартире, рыскал в поисках чего-то вкусного в холодильнике. Находил печенье, булки. Связь Женя не держал ни с кем - никто ничего ему не писал, а Полина была в сети в последний раз, когда скинула свою фотографию во время поездки домой к родителям.

Женя все еще верил, что все обогнет его стороной. Ему не хочется терять Полину и искать новую девушку. Он добивался, как не добивался ни одной, - через боль. Такую цену он заплатил за счастье, а платить за возврат той же монетой не готов. По крайней мере, сейчас.  В последнее время Женя чувствовал, что они с Полиной отдаляются друг от друга. Все больше казалось, что любовь, или простая симпатия, к нему - была просто декорацией, которую, сорвав, можно увидеть вторую правду. За долго до апреля, еще когда в Чебоксарах шла метель, а температура на термометре опускалась ниже двадцати делений, Женя почувствовал, как начал ревновать. В первые месяцы отношений ничего такого не возникало, но со временем инстинкт сохранить девушку себе, пробуждался в нем. Стоило Жене заподозрить неладное, он, в конце учебного дня, обсуждал это со старостой. У нее был холодный взгляд, такой, каким обычно смотрят на своих родителей подростки, когда те не понимают своего ребенка. Но здесь не было родителей, тут был юноша, который, возможно, должен быть рядом до конца жизни. Однако получалось наоборот, и Полина воспринимала опасения, как нравоучение, мол, с тем не водись, а то курить начнешь, с этой тоже не говори, она, по-моему, шлюха. И в один момент, когда отопление не могло спасти студентов, Женя не приглянул за Полиной.