— Бой! Ты весь перепачкался! Иди сюда!

Голос ее потерялся между грудами отбросов и щебня. Бой по-прежнему стоял на четвереньках, словно не слышал. Она снова закричала, на этот раз сердито:

— Сию же минуту иди сюда, слышишь!

В этом пустынном месте бранить ребенка за неряшливость было бессмысленно, даже нелепо. Возможно, именно поэтому она чувствовала неуверенность, раздражение и страх. Ведь Лиза отнюдь не принадлежала к числу женщин, помешанных на чисто­те и опрятности. Но она была еще совсем дитя. Она еще не научилась ни приказы­вать, ни выполнять свои обязанности.

Аллан встал (был он невысокий, коренастый, в комбинезоне из грубой ткани, кожаной куртке и сапогах). Он успокоил Лизу:

— Бой уже идет. Знаешь, для него здесь так много нового, есть на что посмот­реть. Тут уж ничего не поделаешь...

— А как я его отмою?

Лиза не стала бы уделять столько внимания гигиене, не будь обстановка такой необычной; малыш ковылял к ним весь перепачканный.

— Все наладится,— ответил Аллан.

Он вдруг почувствовал непоколебимую уверенность в том, что здесь им будет хорошо и они смогут гораздо легче решить все свои проблемы, чем в сумятице боль­шого города. Жить в городе — это просто безумие, думал он, хотя оба они родились и выросли в Свитуотере и никогда не выезжали оттуда.

— Пошли.

Аллан взял более тяжелый чемодан. Лиза нехотя надела туфлю и притопнула, как бы проверяя, не больно ли будет в ней идти.

— Теперь недалеко. Вон за той кучей. Если хочешь, я возьму малыша.

Бой подошел к ним и поднял ручонки, показав глазами, которые возбужденно блестели на маленьком узком личике:

— Посмотри! Самолет, папа! — Бой был худенький и бледный, анемичный, как его мать; он казался намного младше своих пяти лет.— Самолет!

— Вижу,— сказал Аллан и взял его на руки.

Сверхзвуковой истребитель прочертил у них над головой две толстые красные полосы через все уже по-вечернему тусклое небо. Аллан повернулся, посмотрел назад. Вдали все еще были видны ворота. Они прошли не так-то много. Он думал, что гораздо больше. Возможно, дорога кажется длиннее, когда идешь через кучи мусора, земли, гравия и щебня. Во всяком случае, у него было такое ощущение, будто они прошли длинный и опасный путь, уже преодолев все основные препятствия.

— Пошли,— сказал он,— в путь. Теперь недалеко.

4

— Как красиво, когда горят огни,— сказала Лйза.

Аллан нашел старое автомобильное сиденье и втащил его на груду автомобиль­ных покрышек за фургоном. Наступил теплый, мягкий вечер, они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели на окутанный мраком берег, на бухту и длинный краси­вый мост, по которому Автострада пересекала Райскую бухту и через индустриальный район уходила дальше на запад внутрь материка. Промышленные предприятия Сарагоссы — основа благосостояния Свитуотера — светились бесчисленными огнями, которые переливались и танцевали над зеркально-металлической поверхностью воды, озаряя призрачным сиянием туманную дымку, постоянно висевшую над этим районом города.  

Но Лиза смотрела на машины, только на машины, которые длинными рядами, колоннами, сотнями и тысячами, одна возле другой, словно скользили по мосту.

— Посмотри на эти огоньки. Посмотри, как они уползают куда-то далеко-далеко. И так без конца. Как ты думаешь, сколько их? Сотни? Тысячи?

Аллан не прерывал ее. У Лизы было так мало поводов восхищаться, приходить в восторг, а ведь ей, такой еще юной, это было очень нужно...

— А когда я сощурю глаза, огоньки превращаются в звезды — белые звезды едут о в Свитуотер, красные уезжают из него. Как красиво, если смотреть издалека. Правда, красиво?

— Да, очень.

Аллан повернул голову, чтобы взглянуть и на город. Он никогда не видел Свитуоутер издали. Город лежал далеко позади, окутав берег   бухты   пеленой   мерцающего электрического света. Кварталы высотных зданий вокруг городского центра были едва различимы: невообразимое нагромождение жилых домов, универсальных магазинов, контор и учреждений, усеянных тысячами точек живых и мертвых окон. А вокруг, все  дальше и дальше, до самого горизонта, трепетали и переливались живые пятнышки света и целые звездные туманности, растворявшиеся во мраке ночи. Сейчас, когда город был так далеко от них, словно на расстоянии многих световых лет, Аллан не мог не признать, что он на самом деле красив и весь этот искусственно созданный ландшафт, кстати, единственный ландшафт, какой он знал, действительно обладает захваты­вающим синтетическим очарованием. С самого детства из-за этой своеобразной оттал­кивающей красоты его тянуло к дорогам, автомобилям и бензоколонкам. И вот теперь, оказавшись вдали от шума, грязи и опасностей, с которыми сопряжена городская жизнь, он мог сказать приблизительно следующее: «Да, отсюда ты действительно кра­сив, Свитуотер, красив как мечта и как мечта нереален; ты — мираж, сияние света в прозрачной дымке, комета, несущаяся из вечности в вечность... с длинным хвостом из автомобильных фар, ползущих в город и из города».

— Видел бы это Бой! — сказала Лиза, совершенно завороженная.

— Увидит в другой раз,— возразил Аллан.— Сейчас ему надо спать. Он совсем вымотался, бедняжка.

Бой спал в фургоне. Вокруг губ у него засох шоколад. Он не захотел ужинать, шалил, и с ним невозможно было справиться. В конце концов Аллан рассердился и на­шлепал его, после чего Бой лег на пол и расхныкался — усталый, возбужденный; чтобы он успокоился, ему дали шоколад. А родители жадно, как собаки, набросились на спа­гетти в томатном соусе, ели их холодными, прямо из банки, запивая синтетической фруктовой водой: после непривычного пешего перехода и всех треволнений дня они сильно проголодались. Одна только поездка на автобусе продолжалась больше часа. Вместе со всем своим багажом они сидели и тряслись на ухабах, пока автобус петлял по восточным окраинам Свитуотера. Остальные пассажиры, которых, правда, было немного, весьма подозрительно поглядывали на них и их чемоданы.

— Завтра я сложу печку и у нас будет горячая пища,— пообещал Аллан.

Их фургон был хорошо оборудован всем необходимым, но газовый аппарат ока­зался пуст (а ездить в город и обратно с газовыми баллончиками было просто немыс­лимо). При столкновении машин окно было разбито, и Аллан временно заткнул его куском картона. Завтра он подберет подходящий кусок пластика и вставит. Ему так много предстоит сделать завтра. Он был доволен.

Когда стемнело, Лиза наконец сумела уложить Боя, и он заснул. Мальчик забился в самый угол постели, которую Аллан приготовил для всех троих на купленном по дешевке поролоновом матрасе, занимавшем почти весь пол. Измученный множеством новых впечатлений, малыш лежал на матрасе, щеки его лихорадочно горели, во-л_осы липкими прядями закрывали влажный, измазанный грязью лоб.

— Ему наверняка здесь понравится,— сказала Лиза в темноте.— Ты заметил, он все время был чем-то занят. Здесь он найдет уйму вещей, с которыми можно играть... И насколько ему здесь свободнее...

— Да,— отозвался Аллан.

Об этом он тоже думал. Их тесная квартира на Апрель авеню, откуда Бой мог выйти погулять только на зловонный задний двор или на улицу, была для него настоя­щей тюрьмой. Что ж, очень хорошо...

На Аллана напала икота с отрыжкой — он почувствовал во рту кисловатый вкус томатного соуса. Их ужин был не очень питательным, но со временем все наладится. Он стал рыться в сумке, зажег свечу. Прикинул, сколько у них осталось продуктов: се­годня они были чересчур расточительны, слишком много съели, слишком много выпили. Ведь то, что им не удастся достать здесь, придется возить из города. Аллан надеялся, что здесь они найдут почти все... и тем не менее им нужно будет научиться бережли­вости. По правде говоря, они были не слишком хорошо подготовлены для выполнения той задачи, которую поставили перед собой. Оба были горожанами до мозга костей. Они никогда в жизни не пробовали обойтись без системы обслуживания, которая су­ществует в большом городе. За углом у них всегда были супермаркеты, которые рабо­тают круглые сутки, и хотя они были бедны, что-нибудь они всегда могли купить; они никогда не испытывали нужды в самом необходимом, были бедны не до такой степе­ни... об этом заботился город. Однако здесь все будет иначе. Здесь им предстояло на­учиться рассчитывать, экономить, ограничивать себя. А они в первый же вечер слиш­ком много съели.