«Такой, должно быть, была Далила!» - говорила себе Ревекка, смотря на нее с испуганным восхищением.

Непобедимые чары заставляли ее сесть рядом с молодой девушкой, от которой исходил еле уловимый аромат амбры и ландыша.

Не задавая прямых вопросов, Гертон скоро навел Маранжа на интересующий того вопрос.

- Мне необходимо, - признался тот, - найти какое-нибудь дело.

- Почему? - с присущим ему небрежным видом осведомился Гертон.

- Главным образом, из-за Моники… Наш отец оставил нам наследство, обремененное слишком бесспорными долгами и очень сомнительными дивидендами!

- Боюсь, милый юноша, что вы не слишком сильны в делах. Вам пришлось бы слепо довериться какому-нибудь специалисту и платить, ему проценты с капитала. В Балтиморе я не вижу ничего подходящего. Быть может, мой племянник Сидней Гютри сможет что-нибудь сделать? А лично я до смешного лишен способности к делам.

- Это правда, что и у меня нет призвания к этому, но что ж делать, если это необходимо! - вздохнул Филипп. Гертон залюбовался юной колдуньей, представлявшей такой разительный контраст с очаровательной Мюриэль

- Вот, - пробормотал он, - неопровержимое возражение против систем, превозносящих высшую расу: пеласги не уступали эллинам.

Маранж упивался близостью Мюриэль.

- Мне кажется, вы были хорошим стрелком? - сказал Гертон. - А война приучила вас выносить лишения. Так я мог предложить вам одно дело. Согласились бы вы подвергнуть себя испытаниям, какие вынес Ливингстон, Стэнли или ваш Маршан?

- Можете ли вы сомневаться, что я грезил о такой жизни?

- От большей части наших грез мы отказались бы с отвращением, если б они стали осуществимы. Человек отвлеченно любит ставить себя в положения, противные его природе. Представьте себе неуютные, опасные страны, угрожающие, а то и людоедствующие племена или народности, лишения, усталость и лихорадку… Согласится ли при таких условиях ваша мечта превратиться в действительность?

- А вы думаете, уютно было мерзнуть на трех, четырех, а то и пяти тысячах метров высоты, в летательной машине несовершенного устройства и капризной? Я готов с единственным условием, что это обещает приданое для Моники.

- Страна, куда я думаю отправиться, - так как экспедицию эту хочу снарядить я - содержит, наряду с живыми сокровищами, которые вас не интересуют, также великое множество драгоценных минералов: золото, платину, серебро, изумруды, алмазы, топазы. При удаче вы можете разбогатеть… При неудаче ваши кости высушит пустыня. Подумайте…

- Колебаться было бы глупо… Только заслужу ли я богатство?

- В пустыне хорошее оружие неизбежно оказывает громадные услуги… Мне нужны надежные люди моего круга, следовательно - товарищи. Я рассчитываю завербовать Сиднея Гютри, который теперь в Балтиморе и думает о подобного рода путешествии.

- Вы упомянули о живых сокровищах?

- Забудьте о них. Это вас не касается и не интересно для вас.

Гертон опять погрузился в себя, о чем свидетельствовал его взгляд, ставший пустым.

Тетя Ревекка зло улыбалась.

Молодые девушки распространяли вокруг себя страшное и сладкое очарование, сумевшее извлечь человеческую любовь из животного отбора, и волосы Мюриэль смешивались в воображении Филиппа с таинственными странами, где он собирался вкусить первобытную жизнь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I. Жуткая ночь

Сумрак охватывал тысячелетний лес, и страх, накопленный в бесчисленных поколениях, заставлял трепетать травоядных. Прошло столько тысячелетий, а лес еще почти не знал человека. В своем необъяснимом, но неустанном упорстве он продолжал порождать те формы жизни, которые существовали еще до кромлехов и пирамид. Деревья все еще продолжали царить на земле. В утренней и вечерней заре, днем и ночью, под красными солнечными лучами и в серебристом сиянии луны, непобедимые веками, побеждая пространство, воздвигали они свое безмолвное царство.

В страшной чаще леса затрещали сучья. Какое-то волосатое существо, отделившись от баобаба, растянулось на земле, вцепившись в нее своими черными лапами.

Оно напоминало то дикое, мрачное существо, которое когда-то высекло огонь, озарив вековечную тьму, но туловищем и челюстями оно походило на льва.

После долгого оцепенения - сна, в котором пред ним проплывали смутные видения прошлого, о будущем же не грезилось совсем, раздался наконец его тихий, хриплый зов, на который прибежали четыре самки с такими же черными лицами, мускулистыми руками и загадочными желтыми глазами, горевшими во тьме. За ними, с веселой гpaцией, свойственной юным существам, следовали шесть детенышей.

И самец повел их на запад, туда, где в сплетениях ветвей умирало громадное красное солнце, уже не столь палящее, как днем.

Так гориллы дошли до просеки, проложенной огнем туч, среди которой еще торчали обгорелые древесные пни да кое-где оставались островки травы и папоротников. На другом конце просеки из-за лиан выставлялись головы четырех чудовищ, созерцавших невиданное зрелище…

Огонь! Какие-то двуногие существа бросали в него ветви и сучья. По мере того как умирало солнце, ярче становилось пламя. Бледное сначала, оно стало красноватым, затем багряно-красным, и в внезапной тьме его дыхание становилось все более грозным… На львиный рев, упавший с силой метеора, самец-горилла ответил глухим ворчанием.

Львам огонь был неведом. Они никогда не видели, как он пожирает сухие травы и ветви. Им были знакомы только одни вспышки пламени - в. докучную грозу. Но они инстинктивно страшились палящего жара и трепетного колебания огня.

Но самцу-горилле огонь был знаком. Трижды он встречался с ним, когда тот трещал и со страшной быстротой распространялся в девственном лесу, Смутно в его памяти проносились образы смятения и бегства: тысячи бегущих лап, мириады крыльев. На его руках и груди остались рубцы от мучительных ран…

И охваченный смутными, отрывочными воспоминаниями, он остановился, и теснее придвинулись к нему самки. Львы же, влекомые любопытством, нерешительно, тяжелыми и в то же время легкими стопами приближались к невиданному зрелищу.

Двуногие существа следили за приближающимися хищниками.

Пятнадцать человек, черных как гориллы, походивших на них мясистыми лицами, огромными челюстями и длинными руками, стояли в огненном кольце. Семеро белых мужчин и одна женщина имели с человекоподобными только одно сходство - в руках. Здесь же сгрудились верблюды, козы и ослы.

Как шквал, налетал первобытный страх.

- Не стреляйте! - крикнул высокий белокурый мужчина статного сложения.

Рыкание льва прозвучало как голос далеких времен. Массивные туловища самцов, их гривы и громадные плечи-все обнаруживало страшную силу.

- Не стрелять! - повторил белокурый. - Нельзя ожидать, чтоб львы могли напасть на нас, а гориллы и подавно.

- Конечно, этого нельзя ожидать, - подтвердил один из мужчин, вооруженных карабинами. - Не думаю, чтоб они прыгнули через костры, а все-таки…

Он был почти такого же роста, как белокурый, но отличался от него сложением, янтарными глазами, черным цветом волос и чем-то неуловимым, изобличающим в нем человека другой расы и иной культуры.

- Два десятка ружей и «максим»! - вмешался в разговор исполин с гранитными скулами, зеленые малахитовые глаза которого горели янтарем и поблескивали медью, когда на них падал отблеск огня. Волосы его были цвета львиной гривы. Звали его - Сидней Гютри. Родом он был из Балтиморы.

Оба льва-самца издавали согласное рычание, стоя пред, костром, пламя которого падало прямо на их головы. Человекоподобные смотрели на двуногие существа и, быть может, считали их пленниками огня.

Один из чернокожих выставил пулемет Максима. Сидней Гютри нарядил разрывными пулями свое ружье, годившееся для охоты на слонов. Уверенный в своей меткости, Филипп де Маранж намечал своей целью ближайшего льва. Ни один из этих людей в сущности не испытывал страха, но все трепетали от волнения.