Изменить стиль страницы

Но Наташа… Это было явление совершенно другого порядка. Она была совсем другой девушкой (как из произведений русской классической литературы) и я в ее присутствии сам становился лучше, сильнее, благороднее. Я меньше понимал это, больше чувствовал…

Не откладывая в долгий ящик, я решил позвонить Светлане. Для этого мне надо было снова включить свой мобильный телефон, предусмотрительно отключенный дома у Наташи. Не хотелось мне, чтобы Света мне позвонила в самый пиковый момент…

Да, действительно, есть три пропущенных звонка! Надо срочно перезвонить!

И… она позвонила раньше… Выслушав ее первую фразу, я в ответ сказал то, что и собирался. Ощущение после сказанного было отвратительным. Она помолчала и сказала:

— Да я знала, что так и будет. Ты ведь не любил меня…. А я… Сейчас это уже неважно… Прощай!

Еще несколько минут со смешанным чувством стыда и раскаяния я стоял, сжимая в руке телефон. Потом выключил… И сразу стало легче: я — свободен!

И я снова стал думать о Наташе.

Глава 4

Приятное и не очень…

На третий день Наташиной маме стало значительно лучше. Не стало повышенной температуры, слабости, да и гной из миндалин исчез. Я, конечно, ходил туда каждый день, смотрел горло, делал уколы и проводил максимально возможное время в этой семье. Обычно я звонил Наташе и мы встречались у ее подъезда, вместе входили в квартиру, а дальше каждый занимался своим делом — я, так сказать, лечил, мама Наташи — лечилась, а Наташа готовила чай, накрывала на стол. Словом, все было замечательно. И я еще раз сказал спасибо той подготовке, которую получил, работая на «скорой помощи».

Наташа была очень рада быстрому выздоровлению матери, она вообще была очень искренней, прямой и жизнерадостной девушкой. И я уже не раз с удовольствием ловил ее излучающие приязнь и теплоту взгляды.

Да, между нами установились какие-то незримые, волнующие нас обоих связи. Они были невыразимо приятными для меня и, как мне казалось, для Наташи тоже. Я не хотел ничего форсировать в наших только зарождавшихся отношениях, а она…Похоже, она тоже понимала, что даже одно слово, не так и не к месту сказанное, может все разрушить и испортить. Наташа была просто образцом воспитанности, тактичности, обаяния.

Через неделю Наташина мама вышла на работу, а я продолжал навещать это «святое семейство», хотя, уже ни для кого не было секретом, ради кого я туда приходил.

С Наташей мы встречались чуть ли не каждый день, кроме тех, когда я дежурил в больнице. Мы ходили в кино, в кафе, картинную галерею, просто гуляли по улицам нашего города. Я заезжал за ней в институт к концу занятий и мы ехали куда-нибудь, куда нам хотелось в данный момент. Чаще инициатором была Наташа. А я с удовольствием выполнял все ее желания.

Через месяц она спросила меня:

— А почему ты меня не приглашаешь к себе домой? Я хочу посмотреть, где ты живешь…

Я сказал:

— Приглашаю!

И мы поехали ко мне.

Через две недели мы стали жить вместе.

Наташа перевезла необходимые ей вещи и вскоре я уже и не мыслил, что можно жить как-то иначе…

Однажды вечером, я отвез Наташу к ее маме, Екатерине Дмитриевне, а сам заехал в больницу — из отпуска вышел и дежурил в отделении мой лучший друг — Максим Курченко, с которым у нас было почти полное родство душ. Он мне нравился своей открытостью и исключительной добротой, которую он периодически пытался прикрыть совершенно несвойственной ему грубоватостью. Отличался он и тотальным критиканством всея и всех. Я даже иногда шутил: «Твоя фамилии должна быть не Курченко, а Бурченко, потому что ты всегда бурчишь!».

Особенно доставалось нашей больничной администрации и всему руководству медицинской отрасли в стране. Причем, по делу! Но даже ругаться он как — то умудрялся по — доброму! Так что, говорить и просто общаться с ним было приятно, и я не мог не навестить его после трехнедельного отсутствия. От души пообщавшись с Максом (кстати, с ним дежурил еще один наш общий друг — анестезиолог Мишка Симакин, а это еще больше добавило веселья нашему общению, а точнее дружелюбному «врачебному трепу», без которого, впрочем, было бы грустнее жить), я сел в машину и поехал за Наташей. Я уже прилично опаздывал, потому что мои друзья меня задержали (точнее, я сам задержался!) и ехал быстрее обычного. Но дороги не были сильно перегружены в десятом часу вечера (чай, не Москва!) и вскоре я уже въезжал в старую часть города, где жила мама Наташи. Там было заметно хуже с освещением вечерних улиц — фонарей меньше, темных углов больше. Я даже не сразу и увидел их.

Их — это группу юнцов по виду от пятнадцати до восемнадцати лет. Может быть и старше… С этой акселерацией так легко ошибиться! В общем, старших школьников или пэтэушников, что опаснее, учитывая их низкий культурный уровень, но высокий — агрессивности. Они занимались своим любимым делом — били ногами упавшего человека. «Пинали» — так это называли в нашем городе. Ответных действий от упавшего я не увидел. Это могло означать, что они могли его «вырубить». Я свернул с дороги и поехал прямо на них, осветив их фарами.

— Вы что здесь делаете? — Ничего умнее не придумав, я постарался проговорить это как можно более грозным голосом. Странно, но это, похоже, их не испугало…

Самый взрослый и крупный парень их этой компашки, видимо, неформальный лидер, повернулся в мою сторону и лениво проговорил:

— Ехал бы ты, мужик, пока и тебе не перепало!

И спокойно отвернувшись, скомандовал своим подчиненным:

— А этого за руки возьмите и тащите за гаражи!

Юнцы с трудом потащили волоком тело мужчины, видимо, тяжел он был для них. Как же они сумели завалить такого здоровенного? Хотя, вот тот их главарь, тоже здоровый «бык», только что ростом поменьше пострадавшего, да еще двое ребят рядом с ним тоже не подарки в очном поединке…

Только такие банды (а это явно была самая настоящая банда) поединки не устраивают, они нападают стаей, с гарантией своего количественного преимущества…

Но эти мысли шли уже по периферии сознания, потому что меня уже затрясло от стресса и я выскочил из машины, прихватив на всякий случай для собственной безопасности бейсбольную биту и травматический пистолет ИЖ 79 -9Тм (год назад получил разрешение). Я это всегда возил с собой в машине как раз для случаев нападения на себя. И вот, пригодилось! Хотя и не на меня напали, на другого человека, но мне почему — то заранее его жалко стало: ведь убить могут или покалечить! Вроде, и не бандитский наш город особенно, но ограбления, драки и убийства случались. А тут — целая банда подростков (насчитал семь человек) — с самыми серьезными целями!

Увидев, что я, несмотря на угрозу, вышел из машины, подростки явно задумались о своем будущем, особенно когда рассмотрели в моих руках биту и пистолет (фары светили хорошо), весьма похожий на настоящий огнестрел, — и разбежались. Но они и вернуться могли в любой момент (шакалье самое настоящее!), поэтому я был все время начеку. Подошел к мужчине, бегло осмотрел его. Да, он был без сознания. Кстати, здоровее и чуть выше меня. Вполне славянской внешности и моего, примерно, возраста. В темно — синих джинсах, черной кожаной куртке. Волосы светлые, короткая стрижка. А, вот на волосах в области затылка кровь, пальцы ощутили рвано — ушибленную рану сантиметров на пять. Значит, вот как они его «вырубили»: скорее всего, кто-то подкрался сзади и ударил чем — то тяжелым… Вот и часть трубы водопроводной около 1,5 метра длиной валяется недалеко. Я расстегнул на нем куртку, поднял повыше рубашку и осмотрел грудь и живот. Слава богу, ножевых ранений не было. Были только ссадины в области нижних ребер с обеих сторон, но переломов я не выявил. Так, пульс! Пульс хорошего наполнения, ровный, ритмичный. Зрачки! Темно, плохо видно, но, вроде, одинаковой величины, это хорошо!

Постоянно оглядываясь по сторонам (хорошо, что хулиганье не возвращается, но где же нормальные люди ходят? Почему здесь так пустынно, как на Луне?), я постарался привести мужчину в чувство и вскоре он застонал, а потом открыл глаза. Уже хорошо! Так что, у него, видимо, только сотрясение мозга, а не что — то более серьезное. Когда он уже осмысленно начал смотреть на меня, я спросил его: