— Слушай, парень, топай отсюда успокаиваться. Девушек бить нельзя. — Виталя слушается без слов, пропадая в недрах коридора, а новый знакомый смотрит на меня.

Высокий, черные волосы, крупные черты лица, только взгляд мягкий, карий.

— Так вот какая ты, роковая зеленоглазка! — парень… скорее уж мужчина улыбается, пригибая голову к плечу, а я раздраженно поведу плечами, морально готовясь послать по пешему маршруту еще одного, решившегося попытать счастье с «бывшей» Андрея.

— Владимир. — представляется он с выразительным акцентом, и легким наклоном головы цепляет мою руку, пожимая. — Брат того слюнтяя, что своими слезами утопил ковер в гостиной родителей. Между прочим, из-за тебя!

— Отпустите. — Пытаюсь вырвать руку, но не выходит.

— Ну уж нет, зеленоглазая. Пока вас обратно не сведу, не отпущу. Мать грозится еще одного брата родить, потому как Андрюха сдохнет со дня на день, а я уже старый, чтобы нянчиться и воспитывать. Будь доброй, пожалей меня. Я же Андрюхино взросление с горем пережил.

Тянет меня из моего блока в блок юристов, и походу не стесняется материться на исковерканном русском. Звенит звонок на пару. Думаю, спасение, оказывается наказание. Владимир — еще один с умственными отклонениями в этой семейке. Втаскивает в аудиторию, где около тридцати пар глаз, тащит наверх к одним спящим.

Орет громче преподавателя: потолок падает. Припечатывает по затылку широкой ладонью. Андрей вскакивает, обводит мутным взглядом, фиксируясь на Владимире, недоуменно переводит взгляд на меня. Еще больше недоумения.

Владимир выталкивает меня вперед.

— Говори! — Зычно приказывает. Приподнимаю бровь.

— Что говорить? — переспрашиваю, аккуратно отодвигаясь от ненормального мужика.

— Андрей, я тебя люблю. Дура, что ушла не разобравшись. Сегодня все исправлю и вернусь и ты давай, возвращайся, а то родители от тебя вешаются.

— Много. Я все слово в слово не повторю.

— Не повторяй, главное суть передай, этого хватит. — киваю, припоминая что-то насчет того, что с сумасшедшими лучше соглашаться, и поворачиваюсь к Андрею.

В общем, такому же растерянному, как и я. Не знаю, догадывается ли он, что это не моя инициатива?

— Это… — информативно начинаю я и затихаю, смотря на острые скулы, синяки под глазами, сами глаза красные, воспаленные. Губы сухие и какие-то потрескавшиеся… но до сих пор такие желанные. — Почему ты не удержал?

Спрашиваю вместо чуши, что должна повторить.

— Ты была серьезно настроенной. — Пожимает плечами, выдыхая и сжимая кулаки. — Решившейся. Не было ни одного шанса доказать свою невиновность. Лизка же другой совсем стала. Расчетливой. Сама бы пришла и напела бы о проведенной ночи. А так и петь тебе не надо.

— И что же было?

— Честно? — отводит взгляд от моего кивка. — Не помню. Знаю, что не спал с ней и все. Но проснулся голым.

— Почему уверен, что не спал?

— Да не стоит у него на других! — весело добавляет Владимир, поднимая ладони к верху, словно сдаваясь и добавляет. — У нас это вроде как семейное. — Оправдываясь, добавляет.

— В общем, грубо, но не бессмысленно. — добавляет Андрей, тихо, неуверенно. — Она давняя подруга в утерянном прошлом. А ты была настоящей, единственной. Плохо мне без тебя.

Мнусь. Желая поверить его словам и ненавидя себя за это. Вздрагиваю, обращая внимание на неестественную тишину вокруг. Профессор — невысокий округлый мужчина с залысиной — и тот нервно утирая выступивший на лбу пот, нас слушает. Ждет развязки.

— Может выйдем, поговорим? — Неуверенно спрашиваю, и получаю в ответ кивок.

Владимир остается, вольготно устраиваясь на опустевшем стуле и усмехаясь чему то своему, провожает взглядом. Коридор, а что говорить я не знаю, или знаю, но долго уговариваю переступить через гордость. Он не выдерживает первым.

— Анют, знаю, что потерял твое доверие, оказался недостоин, но… молю, дай пожалуйста еще хотя бы шанс. — Приближается, дрожащими руками сковывает мои пальцы. — Мне же плохо без тебя, так, что сил на жизнь не остается.

— Дурак ты, Андрей. Так бы задрать гордо подбородок да уйти с прямой спиной, чтобы подох, да сама же за тобой пойду. — тянусь к его скуле, а он освобождает пальцы, но не выпускает руку из хватки. — Сумасшедший. — Добродушно улыбаюсь, поглаживая вместо привычно шершавой щетины гладкие толстые волоски. — Но мой. — Твердо добавляю, приближаюсь ближе к нему в объятия.

— Твой. С первого и до последнего взгляда. — Улыбаюсь, вдыхая его запах и нагло вышаркивая слезы о его кофту.

— И рожать я буду только девочек. — добавляю. — Не дай бог, сын в тебя пойдет, я поседею раньше времени. — Он смеется. Легко. Тихо.

— Не важно, лишь бы быстрей.

Целует дрожащими губами щеки, нос, скулы. Милый, непримиримый, сумасшедший, мой.

Конец сказочной истории.