– Если вы не хотите ехать, мадам, – сказала горничная, – я могу сказать, что вы неважно себя чувствуете. Если, конечно, вы передумали. Давайте, я сделаю это. Не надо заставлять себя. Я все улажу.

– Ведь ты бы сделала все для меня, правда, – улыбнулась ей Валентина. – Но ты не сможешь мне помочь, Яна. Никто не в состоянии мне сейчас помочь, кроме, возможно, этого человека – Мюрата. По крайней мере я смогу попросить его. Он достаточно влиятелен, чтобы сделать все на свете.

– О чем вы попросите его, мадам? – Яна расстегивала сзади ее белое платье.

– Защитить меня и мою сестру от графа, – сказала Валентина. – Ты, наверное, считаешь, что это любовное свидание, ах ты, глупышка! Ты, наверное, думаешь, что я действую потихоньку от мужа? Нет, это приказ! Я должна позволить соблазнить себя французскому генералу, чтобы получить нужные для моего мужа и его друзей сведения. Когда позавчера вечером я отказалась, то ты видела, к чему это привело. Он угрожает расправиться с моей сестрой, и я знаю, что он выполнит свое обещание. Я хочу убежать, Яна. Именно про это я и говорила, когда сказала тебе о своем плане, о том, что я навсегда уеду из этого дома. А теперь у меня нет времени. Я думала, что свидание с Мюратом будет где-нибудь через день-два и у нас будет возможность убежать в Чартац к Александре. Вместе мы могли бы что-нибудь придумать, как нам спастись. Я и не предполагала, что мне придется все решать так сразу. Но я должна это сделать, и я уже приняла решение: Я отправлюсь сегодня к Мюрату и отдам себя на его милость. Если в нем имеется хоть искра жалости или благородства, то он поможет мне.

– А если вам придется за это заплатить, мадам? – спросила Яна. Она не очень-то верила в мужское бескорыстие и достаточно практично смотрела на такие вещи, как добродетель и честь, что было свойственно большинству простолюдинок, – в жизни крепостной женщины было гораздо больше настоящих несчастий, вроде голода, побоев, угрозы быть проданной новому хозяину или лишиться родных детей, чтобы переживать из-за таких пустяков.

– Если мне придется заплатить, то я заплачу, – сказала Валентина. – Поторопись, его карета приедет за мной через час.

Белое «развратное» платье лежало смятым на полу, она сняла с шеи солитер и надела жемчуг, доставшийся ей от матери. У бархатного темно-синего платья был небольшой вырез, а обнаженные плечи прикрывала кружевная накидка. Длинный бархатный плащ того же сапфирового цвета, что и платье, полностью закрывал ее фигуру, мягкий соболий воротник обрамлял бледное лицо. Она чувствовала себя совершенно измученной, все тело ломило, глаза щипало от слез, готовых пролиться в любую минуту. Что это за человек, похожий на какого-то зверя солдафон, который поцеловал ее в саду, как будто она была простой горничной? Какой жалости и сочувствия может она ждать от него, какой помощи, если она не отдастся ему и не удовлетворит его похоть? И она не знала, с чего начать, ничего не знала о любви. Единственные чувства, испытываемые ею в браке, были отвращение и унижение, покорное подчинение чему-то, что приносило ей лишь боль и страдание и никогда не было связано ни с нежностью, ни с любовью. Ей были неприятны его прикосновения, неприятны его неотесанность и властность, он чем-то напоминал ей здоровенного, пропахшего потом крестьянского мужика, одного из тех, кто работал на ее полях: И она собиралась полностью довериться ему, была готова вынести от него то, что ей приходилось выносить от своего мужа, лишь бы без особо изощренных гадостей, как она надеялась, что превращало ее жизнь в кошмар. Все это было ужасно, и на мгновение мужество покинуло ее, она прислонилась к стене, и ее охватила дрожь.

Но Валентина тут же взяла себя в руки. «Иди, а не то погибнет твоя сестра». Это сказал Теодор, и она знала, что так и будет. Он сделает так, чтобы Александру казнили, если она откажется поехать на свидание. В этом она не сомневалась. Единственное, чего она не знала, – что выйдет из встречи с Мюратом и насколько ей удастся добиться его сочувствия, если она расскажет ему правду. Возможно, он проявит себя истинным кавалером и ничего не потребует у нее взамен. Это было ее единственной надеждой.

– Яна, пойди спустись и посмотри, не приехала ли карета маршала. Уже пора.

Через несколько минут горничная вернулась. Она кивнула и отворила дверь, чтобы пропустить свою госпожу.

– Карета ждет, мадам. Я сказала, что вы уже идете. А внизу стоит граф, – добавила она.

– Спасибо, Яна. Спокойной ночи. Не жди меня. И собери вещи. Если все пройдет хорошо, я пришлю за тобой.

– Спокойной ночи, мадам. Да благословит вас Господь. Я буду готова.

Валентина спустилась вниз. Вестибюль был освещен большим количеством свечей, у самого выхода горели факелы. Ее муж ждал внизу, он тоже был одет, как для выхода. Услышав её шаги, он поднял голову.

– Не забудьте, – сказал он, – постарайтесь притвориться, что вам это нравится. Думаю, что он мужчина грубый. Возможно, он и не догадается, что вы холодны, как ледышка. Завтра вы мне доложите обо всем, что он вам рассказал. В вашем распоряжении вся ночь, чтобы разговорить его.

Валентина прошла мимо него, не проронив ни слова, она даже головы не повернула в его сторону, когда он заговорил. Он проследил за ней глазами, пока она садилась с помощью французского офицера в экипаж. Карета двинулась в сопровождении двух верховых.

Граф приказал подать свой собственный экипаж. Он теперь мог доложить Потоцкому, что первый и самый трудный этап их плана успешно завершился.

– Какого черта вам нужно! Я занят. – Обычно Де Шавель не позволял себе разговаривать с младшими офицерами таким тоном, но он устал, и ему предстояло еще работать над докладом в Париж. Он поужинал в одиночестве и пошел к себе, чтобы заняться работой, была уже почти полночь, когда его побеспокоили. – А, – сказал Де Шавель, – это вы, Фонесе, я не знал, что это вы. Думал, какой-нибудь очередной дурак из штаба. Чем могу быть полезен? – Адъютант Мюрата поклонился.

Он привык к грубости. Мюрат иногда, если бывал не в настроении, мог запустить в него сапогом.

– Его величество маршал Мюрат передает вам свое почтение и просит немедленно прибыть к нему. Он говорит, что это очень важно, это связано со званым ужином, на котором он сегодня присутствовал.