Несмотря на то, что сейчас последняя неделя сентября, погода, по большей части, вполне хорошая, что бывает редко, и даже когда в Эдинбурге ливень, я внимательно слежу за прогнозами. На Шотландском высокогорье, похоже, бабье лето, и, хотя шансы на это не очень высоки, я готов их принять. Кроме того, я слышал, что там чудесно в любое время года, и поскольку мы оба любим разную погоду, если придется, сможем справиться с дождливой дорогой.

У меня есть приблизительный план того, что я хочу сделать. Поскольку ни один из нас не был на севере, я решил, что мы должны проехаться по North Coast 500^[10], шотландская версия Route 66, и теперь ее рекламируют как одну из лучших пяти дорог в мире. Концепция новая, но туристический офис сильно продвигает ее. Пока туристов не очень много, но в ближайшие годы все может измениться.

Это все, что у меня есть. Я знаю, что многие отели и домашние гостиницы закрываются по мере приближения зимы, но у нас все должно быть в порядке, по крайней мере, до первой недели октября. Надеюсь, если мы рассчитаем все правильно, мы вернемся в Эдинбург через неделю, к следующей встрече Джессики с группой поддержки.

Каждый день я восхищаюсь храбростью этой женщины. Она хорошо справляется с трагедией, не убегает и не скрывается. Она сильнее, чем сама думает, и из-за этого я почти забываю о собственной роли в том, что случилось с ней.

Почти.

Но все это все еще здесь, скрыто в глубине моего сердца. Когда на прошлой неделе мы занимались сексом, когда я был глубоко внутри нее, заставляя ее тело дрожать, во мне жила часть вины, от которой я не мог избавиться. Я знал, что секс с ней – наконец-то - будет впечатляющим, но я не ожидал, что он так повлияет на меня. И пока я сгораю от желания быть снова с ней, вина, сопровождающая ситуацию, напоминание о том, кто я, в наши самые интимные моменты, вероятно, появится снова.

Если только она не избавит меня от вины другим способом.

Звук хлопающей двери привлекает мое внимание. Джессика машет мне с передних ступеней, маленький чемодан на колесиках стоит рядом с ней, и я выхожу из машины, чтобы помочь.

— Я могу справиться сама, — говорит она, а затем смотрит на машину, сверкающую, словно лес в слабом солнечном свете. — Ого, а она красивая.

Всю неделю, пока работал над машиной, я присылал Джессике фотографии, но, полагаю, вживую она выглядит ещё лучше.

Забираю у нее чемодан и тут замечаю, что кое-чего не хватает.

— Никаких костылей?

Она улыбается мне и поднимает трость, слегка крутя ей.

— Неа. Теперь я сама элегантность.

— Определенно, так и есть, — говорю ей, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щечку. Она восхитительно пахнет. Моя кровь начинает закипать. — Лучше бы тебе сесть в машину до того, как я наброшусь на тебя прямо здесь. — Смотрю ей через плечо и вижу, как Кристина и ее своеобразный муж выглядывают из окна, наблюдая за нами. Киваю им, и они исчезают в тени дома.

— Дай угадаю, они не одобряют, — спрашиваю я, неся чемодан Джессики к багажнику.

— Черт, нет, — говорит она, садясь на переднее сиденье и бросая трость на заднее. — Но, если я что-то задумала, они не многое могут сделать, чтобы остановить меня.

— Охотно верю.

Забираюсь внутрь и завожу машину. К моему облегчению, «Ягуар» мурлычет, как голодный котенок, и мы отправляемся вниз по дороге.

— Итак, как твоя терапия? — спрашиваю я. Несмотря на то, что мы часто переписывались друг с другом, и она держала меня в курсе, личный разговор совершенно другое. В сообщениях Джессика кажется смелее. Но только когда вижу ее лично, я понимаю, как она на самом деле себя чувствует.

Она пожимает плечами, скользя руками по панели и изучая машину.

— Нормально.

— А на самом деле?

Она смотрит на меня краем глаза.

— Довольно паршиво.

Киваю.

— Как так?

— Ну, не буду утомлять тебя подробностями, но давай просто скажем, оба занятия закончились слезами и ненормативной лексикой. Не знаю, как Кэт терпит меня. Наверное, поэтому она такая жестокая, она вынуждена быть такой.

— Есть улучшения?

— Ну, избавление от костылей было первым. Я сильно завишу от трости, и, вероятно какое-то время так и будет, но, если использовать ее вместе с шиной, я могу ходить довольно много. В смысле, не совсем ходить, скорее, неуклюже шагать, да еще и хромая, но приму то, что есть, на данный момент.

— Честно говоря, звучит многообещающе. Я горжусь тобой.

Она смотрит на меня, медленно моргая.

— Ты хорошо справляешься, Рыжик, — говорю я, убедившись, что она слышит. — Прежде чем сама осознаешь, ты уже будешь бороться с преступностью.

Она мило смеётся.

— Что?

Пожимаю плечами.

— Разве не так бывает? Героиня восстанавливается после того, как ее оставили умирать, а затем использует новообращённую силу, чтобы бороться со злом, обитающим в ее городе?

— Единственные, с кем я сражаюсь в Эдинбурге, чёртовы чайки. Вчера они едва не обделали меня.

Мы сидим в приятной тишине, пока едем через Форт-Бридж в Перт, а затем в Питлохри, направляясь в Инвернесс. Конечно, между нами есть напряжение. Оно постоянно потрескивает, словно оборванные линии электропередач. Быть так близко к ней и держать руки на руле - не что иное, как чистая пытка. Потому что теперь я знаю, какова на вкус ее кожа, знаю, как она ощущается изнутри, тугая и горячая. Помню, как ее тело слилось с моим так, что происходящее вышло за рамки простого и легкого траха. Не поймите меня неправильно, это было легко. Черт, так же естественно, как и дышать. Но я не ожидал такой связи с ней.

Ту же самую связь я ощущаю и сейчас.

Мы по очереди выбираем радиостанции. В машине только AM-диапазон, поэтому я останавливаюсь на «Мотаун», в то время как она предпочитает свинг музыку. Мы говорим обо всем: британской политике, канадском премьер-министре (уверен, он ей нравится), существуют ли пришельцы (определенно, да) и незабываемом отпуске.

На последней теме она уходит в себя, и я знаю, что заставляю ее думать о детстве, о котором она думать не хочет, поэтому рассказываю ей о первом (и единственном) разе, когда я ходил на охоту с отцом.

— Даже не уверен, что это можно назвать каникулами или отпуском, — рассказываю ей, когда мы приближаемся к автомагистрали. — Моя мать редко выражала своё мнение в нашей семье, отец подавлял всех нас. Но, по ее настоянию он взял моего брата, Мала, и меня на Лох-Ломонд, поохотиться на куропаток. Я даже не уверен, что к югу от Высокогорья есть куропатки, мы ни одну не видели. Но дело не в этом. Он думал, что сделает из нас мужчин, и на самом деле то был единственный раз, когда он проводил время с нами.

— Сколько вам было?

— Мал младше меня на девять лет. Мне тогда было шестнадцать.

— Ему было семь, когда он пошёл на охоту? — недоверчиво спрашивает она.

Я киваю.

— Да. Наверное, в моем случае отец увидел упущенную возможность. Я оказался не тем человеком, в котором он нуждался, не тем сыном, который был ему нужен, так что вместо этого он отправился за Малом. Что ж, если встретишься с Малом, ты поймешь, получилось не очень хорошо.

— Дай угадаю, он гей.

Я смеюсь.

— Он был бы рад это услышать. Нет, про него такое не скажешь. Мужчина-шлюха, вроде этот термин несколько раз использовала моя сестра. Но я не виню его. Сорняки и цветы растут из одной и той же грязи. Если он хочет быть ловеласом, флаг ему в руки. Но осесть и завести семью - не про него. Не помогает и то, что он фотограф и постоянно окружен женщинами.

— Какая тяжелая жизнь.

— Да. Он преуспел. Я горжусь им, хотя не думаю, что говорил ему об этом. На самом деле, прошел уже год, как мы последний раз разговаривали по телефону. Нерегулярно обменивались письмами, иногда смс. Если честно, не думаю, что у меня есть его номер, — я замолкаю, потому что отошел от темы и говорю немного сентиментально. — Так или иначе, мы отправились на охоту, мне было шестнадцать и я был бунтарем. Попадал в проблемы в школе, с девушками... зависал с неправильными людьми, а в Глазго неправильные люди довольно жестокие. Но я хотел быть рядом с отцом, а также хотел защитить Мала, так что согласился на поездку.