— В чем?
— Поймать Куфелкина.
— Вы с ума сошли…
— Обращаюсь к тебе, как к человеку и гражданину.
— Вы так ничего и не поняли… Я же люблю его.
— Вот поэтому и прошу.
— Чтобы я помогала ловить того, кого люблю?
— Именно.
— Вы изувер, если не хуже.
— Нина, учитывая твое состояние, я не обижаюсь.
— Хотя бы фильмы про любовь смотрели…
— Тогда бы что?
— Тогда не предложили бы гнусность.
— А любовь… она что? Единственный свет в окошке?
— Мне жаль вас, Сергей Георгиевич.
— Почему же?
— Не любили вы, если спрашиваете про свет в окошке.
— Нина, я любил и люблю и все — таки спрашиваю: она единственный свет в окошке?
— Кто не любил, тот много потерял.
— Нина, меня тошнит от этой банальщины.
— Банальщина? Да я вычитала в книге, «В мире мудрых мыслей» называется.
— Не любил, значит, много потерял… Правильно. Ну а если никогда в жизни не размышлял, то мало потерял? А если не дружил? А если творчески не работал? А если не воспитывал детей? А если ничего в своей жизни не сделал и не совершил? Если всего этого человек не делал, разве он меньше потерял? Почему же об этом не сожалеют, а вот про любовь даже афоризмы есть в мире мудрых мыслей?
— Творческая работа, поступки, воспитание… Это не каждому дано.
— А про любовь дано каждому?
— Полюбить всякий способен.
— Ага, как пить чай или жевать колбасу.
— Хотя бы и так.
— Тогда твоя любовь — чувство примитивное.
— Сказанули.
— По крайней мере, как ты ее понимаешь.
— Правильно понимаю. Ради любви человек способен на самое хорошее.
— Способен. Но я тебе приведу сотни примеров, когда ради этой любви бросали немощных родителей и малолетних детей, оставляли в беде и предавали, шли на воровство и на убийство…
— Любовь всегда права. И в песне так поется.
— Чепуха! Поверь мне, как следователю. У меня такая работа: решать, кто прав, кто виноват. Любовь редко бывает права.
— Почему же?
— Потому что это чувство. А где чувства, там справедливости не жди. Любовь, кстати, как и ненависть, всегда несправедлива. Потом, знаешь, что я заметил? Любовь бывает всегда за счет чего — то или кого — то.
— Как на базаре, что ли?
— Вот простой пример: молодой человек сажает свою любимую в автобус, оттирая всех плечом и откровенно распихивая.
— Ну, а сложный?
— Есть сорт любви весьма странный. Как это объяснить… Вот человек, который все ненавидит… Живет в злобе. Но такая жизнь тяжела и, в сущности, невыносима. Тогда происходит странный парадокс… Этот человек может сильнейше влюбиться. Почему же? Нравственный побег от собственной злобы. Но это не любовь. Суррогат, формальная в ней потребность, обратная сторона ненависти, реакция на свою же собственную злобу.
— Что — то мудрено.
— Разве ты не встречала женщин, которые так любят своих мужиков, что плюют на весь мир? Не встречала мамаш, готовых ради чада любому в горло вцепиться? Не встречала людей, обожающих собачек — кошечек и поедом евших соседей?
— Я понимаю ваши ходы… Доказываете, что Валерий любит меня якобы суррогатной любовью.
— Этого я доказывать не могу, потому что он тебя вообще не любит.
— Вы что, лежали рядом с нами в постели? Слышали, что он мне шептал на ухо? Чувствовали его руки? Губы?
— Да как можно любимого человека вовлечь в преступление! Как можно задумать другое преступление? Он же знает, что долго или скоро — преступника ловят… Знает, что его подружка Джапаниха сидит. Значит, и тебе уготовил такую же судьбу?
— Зря вы стараетесь. Верю вам, верю. Он вор, преступник, не любит меня… А я люблю. И весь разговор.
— Я тебе еще не все сказал… Из краденого он продает только всякую мелочишку. Ценные картины, уникальные иконы, золото и серебро он копит. Думаешь, для чего?
— Откуда мне знать.
— С награбленным Куфелкин намеревается бежать за границу. Хочет зажить там миллионером.
— Выходит, я стану миллионершей?
— Ты согласна бежать?
— С Валерием куда угодно.
— Да не возьмет он тебя: использует еще на одной краже — и бросит.
— Пусть.
— Как бросил Джапаниху.
— Пусть.
— Нина, у него таких, как ты, были десятки.
— Пусть.
— Он же сломает твою жизнь!
— Пусть.
— Твоя мать выплачет все глаза…
— Пусть.
— Ах, даже так…
— Да, так.
— У тебя не любовь, у тебя похоть!
— Боже, за что же такие муки…
— Ну, опять слезы.
— Я жду ребенка.
— Как?..
— Беременность на третьем месяце.
12
— Да не плачь ты…
— Не могу удержаться…
— Для меня женские слезы тяжелее ругани.
— Сейчас… Вот… Уже не плачу…
— Платок еще от тех слез не просох.
— Сергей Георгиевич, над собой плачу — то…
— Ну, поплакала над собой и хватит.
— Да — да… Бить меня некому…
— Верно, бить тебя некому.
— Все знаю, все понимаю, а поделать с собой ничего не могу.
— Это не только твоя проблема. Знают, что плохо делают, но делают.
— Ведь чувствовала какую — то фальшь…
— В чем?
— В его поведении. Уж слишком… всего было много. Много счастья. Разве бывает много счастья, Сергей Георгиевич?
— Бывает.
— Тогда все в норме?
— Смотря что считать нормой, смотря что считать счастьем…
— А вы знаете, что им считать?
— Мне, Нина, положено знать.
— Как следователю?
— Как человеку, прожившему пятьдесят лет.
— Вы, наверное, все знаете.
— Если бы. Проработав день, покончив с дневными заботами, уже ночью, в тишине, знаешь о чем я себя спрашиваю?
— Не упустить бы какого преступника.
— Спрашиваю, что я за день сделал не так. И нахожу, да не одно, и не два…
— Сергей Георгиевич, про меня тоже… ночью спросите?
— Про тебя я уже сейчас спрашиваю. Правильно ли я говорил с человеком, не понимавшим, что такое счастье?
— До вызова к вам вроде бы знала.
— Я бы учредил должность толкователя, что ли. Объяснять людям, что они счастливы, или как быть счастливым.
— Если счастья нет, то не растолкуешь.
— Дай — ка твой шарфик… Так…
— Что вы делаете?
— Завязываю тебе глаза. Как, ничего не видишь?
— Зачем это?
— Посиди так, посиди… Возьми — ка ручку и распишись.
— Не вижу.
— Попиши, посиди… А теперь пройди до двери. Так, смелее…
— Ой, наткнулась.
— Ладно, иди на место. Ну, стул — то не сбивай.
— Господи, прямо по ноге.
— Развязывай. Так, глянь в окно. Солнышко, небо до звезд, окна блестят, люди улыбаются… Хорошо быть зрячим, а?
— К чему это?
— Объясняю, какое счастье быть здоровым. Разумеется, это только намек на состояние слепого: ты же знаешь, что стоит только открыть глаза… А как тебе объяснить твое же собственное счастливейшее состояние молодости, свободы… Ощущение безмерности жизни и времени, которого у тебя впереди лет сорок… А чувство мира, потому что нет войны…
— Умом я все это понимаю.
— Кто такой — несчастный человек, по — твоему?
— У которого неприятности.
— Нет. Несчастный тот, кто не понял чуда своего существования; тот, кто не понял чуда жизни.
— Все общие слова. Вот кто бы взял да и научил быть счастливой…
— Я научу.
— Ну и как?
— Хочешь быть счастливой — будь.
— Шутите.
— Нисколько. Нина, допустим, тебе предложили два варианта: получить готовый дом или возможность его построить. Что бы ты выбрала?
— Я знаю, как надо ответить: мол, начала бы строить… Но я бы взяла готовый.
— Отсюда и все твои беды.
— Любой незакомплексованный не стал бы корчиться.
— Счастье, Нина, это здание, которое надо построить. Из кирпичиков. Несколько кирпичей я уже назвал: здоровье, свобода, молодость, мир… И, конечно, любовь. Ты ведь не только дом не стала бы возводить, ты и любовь — то взяла бы готовенькую.