По всем дорогам, преодолевая сопротивление наших пограничных частей, двигались на восток танковые и механизированные колонны врага. Перед летчиками полка была поставлена задача — громить их, не давать им ни минуты покоя. И они летали без устали, не жалея ни сил, ни времени, — всем полком, эскадрильями, звеньями. От их бомбовых ударов рушились мосты, в черных клубах дыма взлетали на воздух вражеские автомашины, горели разбитые танки. Вернувшись домой, латали пробоины в самолетах, заправлялись горючим, подвешивали бомбы — и снова в воздух.

Иногда Гастелло удавалось забежать домой, тогда Аня старалась накормить его чем-нибудь вкусным, что он любил. Пообедав, Николай ложился и почти мгновенно засыпал. Спал он беспокойно, метался, говорил что-то. Аня садилась рядом, гладила его волосы, вглядывалась в дорогое, посуровевшее лицо.

— Устаешь, Коленька? — ласково спрашивала она, когда он просыпался.

— Нет, Анёк, спать вот только иногда хочется; если б не это, не слезал бы, кажется, с самолета. Ведь прут и прут, проклятые! Сколько их ни бьешь, а они словно из пепла встают.

4

Третий день войны. Раннее утро. Боевые экипажи уже около своих самолетов. Без суеты, сосредоточенно и четко делают свое дело механики, мотористы, вооруженцы. Взад и вперед снуют заправщики. Все самолеты полка еще на земле. Строй их не такой четкий, как в мирное время — машины рассредоточены, словно расставил их кто-то неумелой рукой.

Самолеты на земле, а в небе слышится нарастающий гул моторов. «Кто бы это мог быть,» — думает Николай.

Вдруг из-за верхушек сосен появляется немецкий бомбардировщик «Ю-88». Не спеша проплывает он низко над аэродромом.

— В укрытия! — командует кто-то.

Все быстро скрываются в щели, откопанные вдоль опушки леса. «Надо что-то делать, — мелькает в голове Гастелло. — Самолеты в воздух не поднимешь, а зенитки на такой малой высоте его не возьмут, да они и стрелять не будут».

За соснами в стороне городка послышались пулеметные очереди.

— По женщинам и детям бьют, гады! — Кровь бросилась в голову Николаю, кулаки сжались в бессильной ярости.

А «юнкерс» между тем, сделав разворот, снова прошел над аэродромом, на этот раз строча из всех пулеметов. Словно град, поднимая фонтанчики пыли, сыпались пули и стреляные гильзы. Из пробитого бака ближайшего самолета тугой струей брызнул бензин.

— Ну попробуй, сунься еще раз! — зло выругавшись, крикнул Николай, рывком выскочил из убежища и побежал к своему самолету.

— Куда, Гастелло? — крикнул кто-то из товарищей, но тот уже сидел в кабине стрелка и обеими руками держался за ручки пулемета, ожидая незваного гостя.

Тот не заставил себя ждать. Стреляя из пулеметов, он снова появился над аэродромом. Отчетливо были видны кресты на его крыльях — черные с белой обводкой. Николай поднялся во весь рост и выпустил длинную очередь прямо в брюхо фашистского стервятника. «Юнкерс» вздрогнул, развернулся и со снижением стал уходить в сторону.

Через час пришло сообщение: подбитый «Ю-88» совершил вынужденную посадку в шести километрах от аэродрома. Командир его убит, второй пилот, штурман и стрелок взяты в плен.

5

26 июня чуть свет Николай уже был на аэродроме, вместе с механиком и вооруженцами подвешивал в бомбовые люки холодные, влажные от утренней росы бомбы. Еще раз внимательно осмотрел самолет и, дав последние указания Лучникову, вместе с Бурденюком отправился на КП. Карты, полученные в штабе, на первый взгляд были такие же мирные, зелененькие, с разноцветными полосками речек, дорог и оврагов. Только сегодня по картам, словно ржавчина, расползлись черные круги и точки вражеских объектов.

Задание было лаконично просто: бомбардировать мотомехчасти противника на дорогах Молодечно — Радошковичи. Высота бомбометания 600–800 метров. Маршрут ИПМ (исходный пункт маршрута) — Орша — Борисов — Минск.

План разработали следующий: вылет всей эскадрильей по два с интервалом между звеньями 5–7 минут. Ведущим в первой паре вылетает сам комэск Гастелло, ведомым старший лейтенант Воробьев. Полет в правом пеленге. Подход к цели под прямым углом. Во время разворота на боевой курс ведомый отстает на 500–800 метров. Прицеливание и сброс производить самостоятельно, с двух заходов.

Ровно в 10.30 Николай поднял свою машину в воздух. Внешне совершенно спокойный, он сел в кабину, опробовал рули, осмотрел приборную доску и запустил двигатели. Разогнавшись до нужной скорости, самолет легко оторвался от земли и перешел в набор высоты. Почти одновременно поднялся в воздух бомбардировщик Воробьева.

Под крылом знакомая мирная картина: извилистая линия Днепра, местами поблескивают не успевшие еще пересохнуть калюжины. Мелькнула знакомая рощица, деревня с побуревшими соломенными крышами. Возле Орши Днепр круто свернул к югу, и Гастелло направил самолет параллельно железной дороге.

Под Борисовом стали появляться следы бомбежек: разбитая водокачка, обгоревшие остовы товарных вагонов, мохнатое дымное облако в стороне Минска. А вот и передовая: опрокинутая догорающая автомашина, окутанные пороховым дымом ломаные линии окопов, тусклые вспышки минометов — идет бой. Гул моторов заглушает звуки земли, и бой кажется безмолвным. Теперь они летят над территорией, занятой врагом. Здесь из каждой купы деревьев, из каждого стога может высунуться ствол зенитки, ударить крупнокалиберный пулемет.

Чувствует ли Гастелло страх? Да, конечно, но он твердо знает, что не дрогнет перед лицом любого, самого сурового испытания. Да и как можно показать этот страх, когда на тебя смотрит весь экипаж. А ведомый? Он сразу заметит нерешительность в действиях своего ведущего.

Гастелло летит на высоте около двух тысяч метров. Земля просматривается хорошо. Вот по полевой дороге движется длинная серо-зеленая колонна, по обочине ее обгоняют несколько крытых брезентом грузовиков.

«Проутюжить бы их сейчас», — думает Николай, но его цель: шоссе Молодечно — Радошковичи. Слева ясно виден черный султан дыма — горят станционные постройки в Олехновичах. Там безусловно должны быть зенитки, но они почему-то молчат. «Видимо, принимают нас за своих», — решает Николай.

Под крылом Радошковичи. Еще в 1939 году он пролетал здесь. Сверху городок выглядит нетронутым. Тут недалеко и Плужаны — деревня отца. «Я мимо нее пролетал два раза», — писал он тогда.

За Радошковичами — лес, рассеченный надвое широким шоссе, слева железная дорога, на ней санитарный состав — четко выделяются красные кресты на крышах вагонов. Резко снижаясь, Гастелло забирает вправо. Сейчас он летит по направлению к шоссе, внимательно смотрит вниз. По шоссе движутся похожие на больших грязно-зеленых жуков крытые автомашины и танки. На приборной доске зажигается зеленая лампочка — Бурденюк сигналит: «Приготовиться».

— К бою готов, — услышал Николай голос Калинина в шлемофоне.

— Готов, — словно эхо, отзывается Скоробогатый.

Высота 600 метров, 400, уже ясно видны черные кресты на танках. Машины, до этого спокойно ехавшие по дороге, беспорядочно заметались, стали сворачивать на обочины.

— Ага, заметили! — шепчет про себя Николай. — Поздно, голубчики!

Бомбы уже вываливаются из люков, шоссе окутывается дымом, сквозь него прорываются языки пламени.

— Порядок, командир, накрыли как миленьких! — звучит взволнованный голос Бурденюка.

— Молодец, Толя! — кричит Николай.

Сквозь гул моторов он отчетливо слышит, как работают пулеметы, отзываясь толчками в ушах, — это Скоробогатый и Калинин бьют по разбегающимся фашистам.

— Ну что, герр Гудериан? — цедит Николай сквозь зубы. — Это тебе не по Европе гулять!

Пара снова выходит на боевой курс. Гастелло видит, как, продираясь сквозь придорожные кусты, разбегаются фашистские солдаты, как падают они, скошенные пулеметным огнем, как клубится черным дымом и пылает дорога от нового бомбового залпа.