Тот без звука рухнул на песок. Парень в спортивной куртке оглянулся и заметил Петра. Он что-то тревожно крикнул, и рябой крепыш, схватив в охапку безжизненное тело, подтащил его к линии прибоя и тяжело бросил в воду.

— Стойте! — крикнул Петр, но оба уже карабкались по склону дюн, не оглядываясь и пригибаясь.

Вода закружила беспомощное тело, потащила за собой. Затем медленно надвинула тяжелый зеленый вал. Петр бросился ему навстречу.

Его сбило с ног, ударило о песок. На секунду он потерял сознание, но сейчас же пришел в себя, оказавшись в водовороте песка и мутной, пронизанной солнечном светом воды, не зная, где дно, где берег, где небо.

Он раскинул руки, пытаясь вырваться из давящего зеленого мрака, и вдруг почувствовал, что его пальцы во что-то вцепились. В этот момент вода отхлынула — и он остался лежать на песке почти у самой линии прибоя. Левая его рука держала полу длинной одежды человека, уткнувшегося лицом в плотный, сырой песок. Новый вал с ревом надвигался на них. Петр изо всех сил рванулся к берегу — это спасло его. Вновь нахлынувшая громада воды обрушилась позади, тяжело ударила Петра по ногам, и пена побежала по спине — светлая, легкая, ласковая. Подождав, пока вода схлынет, он резко рванулся вперед, еще раз, еще… Он тащил человека подальше от воды, к дюнам. Потом, уже на песке, перевернул его на живот и, согнув в поясе, положил на свое колено вниз лицом. Из ноздрей и рта человека полилась вода.

Перевернув спасенного на спину, Петр прильнул к его рту и принялся вдувать воздух. Через минуту человек застонал, еще через несколько минут он уже сидел. Взгляд его был мутен и безразличен.

Петр в изнеможении откинулся на еще прохладный песок, лучи утреннего солнца грели ласково, от мокрой рубахи уже поднимался чуть заметный легкий пар. Он почувствовал, что спасенный им человек внимательно смотрит на него, но не оборачивался, надо было что-то сказать, а Петр не знал что. Он боялся, что тот, сидящий рядом, начнет благодарить. От этой мысли Петр чувствовал себя неловко. И, чтобы опередить слова благодарности, он вдруг резко сел и деланно веселым голосом сказал:

— С возвращением с того света, приятель!

Фраза прозвучала фальшиво, но спасенный в ответ кивнул.

Лицо его было по-девичьи нежным, черты — тонки. Большие миндалевидные глаза затенялись густыми ресницами. Он был коротко пострижен и тщательно выбрит. Тонкая ниточка усиков подчеркивала твердые линии волевого рта.

И вдруг Петр понял, что это лицо ему знакомо, что он видел его много раз — в газетах, в местной кинохронике, по телевидению.

— Майор… Нначи? — неуверенно спросил он. Африканец кивнул.

— Боюсь, что вы опять впутались не в свое дело… мистер Николаев.

Майор грустно и как-то виновато улыбнулся, с усилием встал.

— Я вас не сразу узнал. Я привык видеть вас в форме, — ответил Петр, тоже вставая и удивляясь про себя, что майор его знает.

Нначи словно прочел его мысли:

— Не удивляйтесь. Кто же в Гвиании не знает героя операции «Хамелеон»?

— Но зато уж вся Гвиания знает человека, кто силами своего батальона пытался поддержать Патриса Лумумбу, — в тон майору ответил Петр.

— Это был мой долг. К сожалению, в Конго было все гораздо сложнее, чем мне казалось, — сухо сказал Нначи.

Они медленно шли вдоль берега, разговаривали так, будто ничего не произошло. И Петр понял, что майор чувствует себя неловко — точно так же, как и он, Петр. Да, этот блестящий офицер гвианийской армии, прославившийся тем, что, командуя батальоном ООН в Конго, требовал решительных действий в поддержку Патриса Лумумбы, никогда не бывал в подобных ситуациях.

Они подошли к месту стоянки автомашин, и майор потрогал ручку дверцы старенького «фиата»: она была заперта.

Нначи облегченно вздохнул, и Петр не выдержал:

— Думаете, они похозяйничали и здесь?

Он подчеркнул слово «они», словно ему было известно нечто большее, чем то, что он сам видел на пляже.

Майор резко вскинул голову, губы его плотно сжались. Но он сейчас же улыбнулся:

— Во всяком случае, именно из-за них вы не получите медаль за спасение утопающего. Ни вы, ни я и, уж конечно, ни они — никто не скажет об этом властям.

В последней фразе было предупреждение — мягкое, но решительное, и Петр понимающе кивнул.

Нначи сел в свой «фиат» и тронул было машину с места.

— Бай-бай, — вслед ему поднял руку Петр.

— Бай, — улыбнулся Нначи и вдруг остановил «фиат», на мгновение задумался, открыл дверцу, подошел к Петру, решительно сунул руку в карман, вытащил оттуда и молча протянул ему маленький значок: золотой лев поднялся на задние лапы.

— Может быть, вам это очень скоро пригодится. Кто знает? Ведь вы, журналисты, порой оказываетесь в таких переделках, что…

Петр отвел руки Нначи.

— Спасибо. Я нырял не за золотом.

Лицо майора стало жестким. Он отвернулся и пошел к машине.

— Бай-бай, — сухо сказал он уже из кабины.

— Бай! — ответил ему Петр.

И в этот момент потрепанное желто-зеленое такси, минуту назад свернувшее с асфальта автомобильной дороги и пылившее по пляжу в их направлении, остановилось рядом с «фиатом» Нначи. Из машины поспешно вышел африканец в ладном светло-сером костюме с красным галстуком «бабочкой» и элегантной тростью.

— Извините, господин майор, я чуть не опоздал!

— Зато вам, дорогой Нагахан, не пришлось купаться, как нам с мистером Николаевым, — улыбнулся майор.

Нагахан метнул в Петра такой взгляд, что тому на мгновение стало не по себе.

— Что случилось?

В его голосе был испуг.

…И вот теперь, много недель спустя, этот значок все же оказался на груди Петра.

ГЛАВА II

А между тем еще вчера вечером, когда они въезжали в Каруну, Петр даже и не предполагал, что увидит когда-нибудь этот значок опять.

Вечерело. Они ехали по затихшей, спокойной саванне, и Жак, бывший здесь много раз, то и дело указывал куда-нибудь в сторону от дороги:

— Там, милях в двадцати, большая деревня. Я покупал там шкуры. Бывало, жители строили дорогу для грузовиков ровно на один раз. Только чтобы вывезти груз. И саванна опять проглатывала ее. А вот в стороне, милях в пятидесяти, — деревня, во главе которой стоит женщина…

Жак застенчиво улыбнулся.

— Когда-то я бывал там частенько. Там живет моя девушка. Королевской крови. Иногда она приезжала ко мне в Луис. А недавно написала — выходит замуж. Я послал ей денег.

Перед самой Каруной пришлось остановиться. Колонна зеленых армейских грузовиков сползла с асфальта на пыльную, сухую землю саванны. Солдаты соскакивали с машин, на ходу рассыпались в цепи. Они бежали в сторону одинокого здания с радиомачтой.

Жак пристально наблюдал за всем этим. Лицо его напряглось.

— Маневры? — спросил Петр. — Играют в войну.

Жак натянуто улыбнулся.

— Засада на местных девочек!

В Каруну они въехали уже в сумерках.

— В «Сентрале» номер стоит до девяти фунтов в сутки. Пусть там живут американцы, у них денег много, — серьезно заметил Жак. — Мне это не по карману. Да и вам, вероятно, тоже. Ничего, при отеле есть домик фирмы, где я работал. Если он пуст, попробую вас там устроить. А сам переночую в одном месте, у друзей.

Петр промолчал. В конце концов, в «Сентрале» есть номера и подешевле — он знал это хорошо, потому что останавливался в этом отеле пять лет назад.

Пять лет! Как летит время! Петру стало чуть грустно. Пять лет назад он приехал сюда восторженным, безумно влюбленным в Африку мальчишкой с душой, доверчиво распахнутой для всех и для всего. Он был тогда не один. У него были друзья — Роберт Рекорд, австралиец, его коллега по Луисскому университету, художница Элинор Карлисл, Стив Коладе, лидер левой профсоюзной молодежи. В Луисе его ждал профессор Нортон, его научный руководитель.

Незадолго до этого страна получила независимость, в ней все кипело, клокотало. Профсоюзы набирали силу. И, пытаясь, вернуть себе потерянные позиции, колонизаторы пошли на провокацию.