Герман вдруг не к месту засмеялся. Он отчётливо осознал, что ВСЕ окна на объектах КГБ были завешены белой тканью, не шторами, а именно занавесками.

— Случаем, не морг? — перебил его мысль водитель, заводя мотор. — Там тоже шторки белые…

— Нет, туда ещё рано.

— Так, может, это то место, куда мужиков с дипломатами и в галстуках каждую неделю автобусами завозят?

Пассажир не знал, как ответить. Он неопределённо промычал, что должно было означать, дескать «вполне возможно».

— Из чекистов, что ли?

— Кто?

— Ну, не я же!

Молодой человек замер и оторопело уставился на улыбающегося шофёра.

— Что гляделки устроил? Я вашего брата через день развожу. Нажрутся до поросячьего визга, а потом не могут домашний адрес назвать. Боевой у вас народ! Да и ты, я смотрю, не промах. На, мускатный орех, пожуй, а то в салоне уже дышать нечем.

Пассажир покорно взял семя тропического плода и молча принялся его грызть. Вскоре машина остановилась у трёхэтажного здания жёлтого кирпича с зарешеченными окнами и белыми занавесками на них. Расплатившись, Поскотин позвонил в ворота. Лязгнула щеколда и в освещённом проёме появился зевающий по всей диагонали своего военного рта прапорщик в пограничной форме. Попрепиравшись минуту, запоздавший разведчик, наконец, проник на секретный объект.

Утром временные обитатели жёлтого дома потянулись в столовую. Завтрак на особо секретном объекте был по-монастырски скуден: яичница, кефир и чай с булочкой.

— Хорошо, что здесь хотя бы «рыбный день» не ввели, — приветствовал Герман Шурика Дятлова, который, склонившись к витрине, внимательно изучал выставленные перед ним тарелки с глазуньей.

— Так и загнуться недолго, — задумчиво произнёс товарищ, брезгливо ставя одну из них на поднос. — Питаемся, как Робинзон, одними яйцами. При таком ассортименте я бы и от холодного минтая не отказался.

— Бррр! — мгновенно отреагировал его друг. — Рыба минтай столь же безвкусна, сколь пресна наша с тобою жизнь.

— Не скажи! К нашей реальности только хорошего гарнира не хватает… Да, кстати, — продолжил он, усаживаясь за столом, — ты слышал, нашего Балимукху хотят госпитализировать? — продолжил он общение уже сидя за столом.

— Заболел? — осведомился Поскотин, густо посыпая оранжевые желтки молотым перцем и яростно зевая.

— Хуже… Многочисленные бытовые травмы…

— Упал?

— Нет. Трусы наизнанку одел.

— С кем не бывает…

— Да, но трусы были женскими!

— Отомстила…

— Кто?

— Надежда его жене отомстила — своего любовника домой в заказном конверте отправила!

— Дьявол бы побрал этих баб с их чёрным юмором! — давясь смехом, заметил Дятлов. — У меня б на такое ума не хватило.

Вскоре к друзьям присоединилась жертва чёрного юмора. Мочалин был угрюм и серьёзен. Своим тяжёлым взглядом он безжалостно гасил бесовские искры, вспыхивающие в глазах компаньонов по «Бермудам», готовых забросать его каверзными вопросами. Наконец Герман не выдержал.

— Ты что такой печальный, будто у Лыковых в тайге гостил? — невинно поинтересовался он.

— Будто не знаешь?

— Опять кокотницей?

— Нет, — ответил Вениамин. — Эту я пионерам на металлолом сдал. Ходят, бездельники, по квартирам: «Дяденька у вас лишних железок не найдётся?..»

— Чем же тебя в таком случае огрели?

— Вафельницей…

— Ты посмотри! — притворно всполошился Поскотин, — а я перед самым отъездом своей такую же подарил.

Посудачив за чаем о скверностях женского характера и, выразив сочувствие раненому разведчику, слушатели разбрелись по комнатам готовиться к первому выходу на «боевой маршрут». Герман с отвращением облачался в шпионскую амуницию. В замызганный брезентовый чехол он аккуратно вложил портативный проволочный магнитофон, закрепив секретное устройство потрёпанными резиновыми лямками, пропустил через небрежно пришитые штрипки на рукаве пиджака провод с манипулятором, и, наконец, со вздохом облегчения прикрепил микрофон к галстуку. «Раз-два-три… Проверка!» — дважды повторил он, наблюдая за световым индикатором, после чего стал укреплять под мышкой не менее ветхий «щекотунчик» — радиосканер с вибрационным индикатором для обнаружения радиообмена сотрудников наружного наблюдения. В завершении процедуры брючные карманы были заполнены огрызками карандашей и двумя стопками малоформатных картонных листов. «Попробуем», — протянул Поскотин, пытаясь, засунув руку в карман, на ощупь написать ошмётком карандаша простейшую фразу — «Веник — дурак!». «Не каллиграфично, но — читаемо» — удовлетворённо резюмировал он, разглядывая написанное вслепую. Это был старый «школьный» приём: слушатели, не надеясь на память, скрытно фиксировали приметы выявленных сотрудников наружного наблюдения для дальнейшего использования записей в своих отчётах.

На маршруте

Солнце, словно набираясь сил перед летними выступлениями, ещё разминалось за сталинскими высотками, когда Герман уже стоял напротив Туполевской шарашки. Нервно поглядывая на часы, он с нетерпением ждал конца восхождения минутной стрелки. «Пора!» — прозвучал мысленный сигнал и в ту же секунду под мышкой застрекотал «щекотунчик». Разведчик нервно захихикал. «След взяли, канальи!». Стараясь не спешить, он расхлябанной походкой направился в сторону горбатого моста. «Мама, смотри, — опять белый араб спускается!» — радостно завопил знакомый мальчуган, прижимаясь к матери, которая с некоторым испугом уступала место на мосту насупившемуся разведчику. «И чем я ему так приглянулся?» — мелькнула мысль, но в этот момент вновь заработал «щекотунчик». «Хи-хи-хи!» — мелким бесом зашёлся «белый араб», обходя мамашу с ребёнком. Уже приближаясь к первому проверочному месту, Герман услышал дробный топот перепуганной семьи. Делая предусмотренный маршрутом разворот на сто восемьдесят градусов, он уже никого не увидел. «Странно, где же слежка?» — недоумевал разведчик, продолжая движение. Радиосканер молчал. В очередной раз «щекотунчик» порадовал Поскотина у самого входа в «Тишинский рынок». Стоически превозмогая приступы щекотки, Герман проследовал к «блошиным» рядам. Обойдя линию филателистов и примкнувших к ним нумизматов, он сделал «проверочный» поворот на линию коллекционеров спичечных этикеток и старинных открыток. Есть! Вот они! Со стороны входа между рядами суетливо пробирались спортивного телосложения граждане с вызывающе поднятыми воротниками и чекистским оскалом на незапоминающихся лицах. Загнанный разведчик решительно схватился за огрызок карандаша и, не вынимая руку из кармана, начал лихорадочно записывать. «Первый — куртка серая, брюки серые, ботинки чёрные, грязные… Второй — пальто серое, брюки серые, „луноходы“ серые… Третий — куртка серая, батник серый… Едрёна вошь! Да что это за приметы! Какие-то серые мыши, а не оперативники! Ах, да, у третьего — лыжная шапочка… серая» Между тем сканер непрерывно возбуждал вибратор, отчего разведчик был готов в любую минуту впасть в истерику.

Делая очередной разворот, Герман с ужасом обнаружил чуть ли не два десятка сотрудников наружного наблюдения, одновременно перемещавшихся по всем рядам. «Что так много? Со всей Москвы что ли наскребали? Неужели захват? Но это не предусмотрено планом! Проверяют на реакцию в экстремальной ситуации? Вполне возможно». Испытывая нечто, похожее на гордость, загнанный в угол слушатель развединститута, постарался максимально расслабиться. Вихляя бёдрами и насвистывая Триумфальный марш из оперы «Аида», он углубился в развалы фотографического хлама. В воздухе пахло напряжением, замешанном на терпком запахе коллективного испуга. Среди продавцов было заметно оживление. Одни часто наклонялись, пряча товар, другие — напротив — массово выставляя нечто, имеющее отрицательную стоимость. «Какая грубая работа! — воскликнул про себя Герман, — И это сотрудники КГБ!» Между тем один из преследователей приближался к нему. Не имея желания конфузить коллегу, Поскотин нарочито беззаботно повернулся к прилавку, уставленному гармошками павильонных камер и объективов в латунной оправе. «А скажи-ка милейший, — обратился он к хозяину раритетного великолепия, — сколько ты просишь за этот чудный цейсовский астигмат?» «Милейший» молчал. Покупатель поднял глаза. Напротив через прилавок стояло нечто настолько жалкое и вызывающе беззащитное, что Герман осёкся. «Нечто», теребя в побитых артритом руках женскую меховую муфту, потело и с безумным ужасом смотрело через его плечо. Поскотин обернулся. На него сверху вниз взирал оперативник в серой куртке и серой вязаной шапочке. «Быть скандалу!» — мелькнуло в голове и рука машинально нажала манипулятор магнитофона. — «Если на „Вилле“ будут разборки — предъявлю в качестве доказательства».