— Есть. Мой грех переходит все границы, святой отец.

— Сядь, Джулианна, — в его голосе не было обычной мягкости. Он был громче. Требовательнее.

Ее живот снова сжался от спазма, но она послушалась. Приняв сидячее положение, Джулианна поняла, что ее колени разведены в стороны, давая отцу Салливану возможность заглянуть ей между ног. Ее щеки вспыхнули и приобрели вишнево-красный оттенок.

— Давай сядем на скамью перед алтарем. Может, там тебе будет лучше? — его тон смягчился.

Джулианна не ответила, а просто кивнула в знак согласия. Они подошли к передней скамье и сели. Ее слух был обострен до предела. Она слышала и подсчитывала каждый его вдох, наблюдая за отцом Салливаном краем глаза. Потрясающая голубизна его глаз дарила ей покой и одновременно пугала.

— Что так напугало тебя, Джулианна?

Она взглянула на него, и у отца Салливана перехватило дыхание от ее невинного вида.

— Чувства.

Как глупо прозвучал ответ.

— Какие чувства тебя так взволновали?

Ее маленькая грудь поднялась и опала. Желание, от которого она старалась избавиться, с новой силой вспыхнуло во всем теле после вопроса отца Салливана. Это уже не исповедь. Это беседа…

— Чувства к… вам, — слова сорвались с языка, и она, с трудом сглотнув, увидела, как он провел руками по своим светлым с проседью волосам. В этот момент она была очарована им, а он ею.

— Ты боишься меня? — спросил отец Салливан.

— Нет, отче. Я… я не знаю, что это. Думаю, что я люблю вас, — призналась Джулианна и, нервно заерзав, сложила руки на коленях.

В ожидании ответа она просидела так, кажется, целую вечность, но его губы оставались сомкнутыми. Она заметила, как его кадык дернулся вверх-вниз, когда он сглотнул, словно у него пересохло во рту. Точно так же он делал во время проповеди. Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.

— Само небо призвало тебя, Джулианна.

Она почувствовала, что запуталась еще больше. Ей было непонятно, что это значит, но, должно быть, что-то хорошее. Она была немного наивна и понимала: это совсем не то, чему учат на уроках в школе. Священники могут вступать в отношения только с Богом.

— Что это значит? — спросила она, вглядываясь в самую глубь его голубых глаз.

Морщинки в уголках его чарующих глаз разгладились. И именно в этот момент Джулианна перешла на сторону тьмы, ведомая человеком, который должен был служить Богу.

— Небеса хотят, чтобы ты стала моим тайным ангелом. Никто не должен знать об этом.

Отец Салливан пришел в себя, ощутив, как его голова ударяется о паркетный пол. Не прилагая особых усилий, Риз куда-то тащил его. Сначала он подумал сопротивляться: поднять свои артритные руки и, проезжая мимо рядов скамей, попытаться ухватиться хоть за что-нибудь, но решил сдаться на милость Риза. Открыв глаза, он устремил взгляд на купол любимой церкви, разглядывая ангелов и жалея себя.

Святой отец почувствовал, как запрокинулась его голова и хрустнула шея, когда Риз пытался протащить его через две ступеньки, ведущие к алтарю. Кажется, он еще не понял, что падре все еще в сознании. Риз нетерпеливо заворчал и, дернув сильнее, наконец-то втащил старика на ступеньки. Опустив обмякшее тело отца Салливана, он сделал шаг назад.

— Как я вижу, ты не умер. Ты веришь, что я выполню свое обещание? — спросил Риз, глядя на него со злой усмешкой на лице и твердой решимостью во взгляде.

Отец Салливан отказывался предлагать ему то, что он просил взамен. Но, с трудом сглотнув, понял, что себялюбие приведет его прямиком в Ад.

— Отвечай мне, глупый старик, — разозлился Риз и плюнул в отца Салливана.

Падре кивнул головой, пульсирующей от боли, проникающей в каждую клетку его дряхлого тела.

— Вставай. Я же не сломал тебе ноги… пока, — потребовал Риз.

Отец Салливан повернулся на бок, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на душевную боль, неотступно преследующую его, потому что она ощущалась еще хуже физической. С большим трудом он, наконец, встал, уцепившись за белую ткань, покрывающую алтарь. Тот самый, на котором он благословлял Телом и Кровью Христовой каждую воскресную службу. А сейчас вынужден будет открыть жуткую тайну и показать свое истинное лицо. То самое, о котором, он был уверен, никто никогда не узнает.

— Ложись. Сверху, — приказал Риз, указывая кивком головы, чтобы старик ложился на кипельно-белое алтарное покрывало.

Сердце отца Салливана забилось чаще. Он не доверял Ризу. Да и как можно? Мальчишка сам был порождением недоверия. Греха. Риз был результатом падения… он был ядовитым яблоком, которое продолжало возвращаться и преследовать его. И нет от него никакого укрытия. Мальчишка встал на сторону дьявола. Возможно, в этом его наказание. Святой отец, породивший ребенка, ставшего причиной ужасных событий. Но отец Салливан не понимал самого важного — Риз искал того, чего был лишен.

Искупления. Пусть не в классическом понимании — это не важно.

Он просто желал хоть где-нибудь найти истинное прощение.

С большим трудом отец Салливан наконец-то взобрался на алтарь. Слегка задыхаясь, он сел и вдохнул запах ладана — уникальный, не похожий ни на один другой. Обычно этот аромат действовал на него успокаивающе, но сейчас почему-то заставлял нервничать.

— Ложитесь на спину, отец Салливан. И да начнется исповедь!

Глава 11

После долгих скитаний в лабиринте безумия маленький мальчик попал в объятия ада, от которого его предостерегали в прошлом, и никогда больше он не почувствует себя прежним.

— Что чувствуешь, когда впервые похищаешь девственность, ты, глупый старик? — прошептал Риз, вытирая лезвие ножа о свои покрытые пятнами джинсы. Нож еще не был испачкан кровью, но Риз делал это по привычке. Он сглотнул. Сухость в горле напоминала о том, что его тело нуждается в пище и воде. Последние десять лет он практически не заботился о себе. И считал, что его не должны заботить те, кто издевался над ним вплоть до той зловещий ночи. В памяти всплыл его разговор с крысой в состоянии бреда после удара головой. Он был зол. Ему нужно было снова почувствовать себя живым, стать самим собой. И только одно существо могло заставить его ощутить себя хотя бы наполовину человеком.

Она.

Рен.

А мужчина, лежащий на алтаре, владел секретами, которые Ризу необходимо было знать. Как сильно ему хотелось прижать лезвие к его шее и наблюдать, как расходится под ним дряблая старческая кожа, выпуская восхитительного темно-красного цвета кровь — единственное подтверждение жизни, такой бессмысленной и тлетворной.

С разбитых губ отца Салливана слетел слабый стон. Риз склонил голову и внимательно наблюдал, изо всех сил стараясь не расхохотаться, словно помешанный псих, как отец Салливан старается ухватиться за белую ткань. Риз не смог сдержаться, и с его потрескавшихся губ сорвался смех. Инстинктивно он поднес ко рту своего самого преданного советчика — свой нож — чтобы заставить умолкнуть собственное безумие. Это было похоже на проявление любви в самой ужасной манере. Он все сильнее прижимал клинок к губам, наслаждаясь небольшой болью, пока не почувствовал жидкость с металлическим привкусом, которым не переставал восхищаться на протяжении долгих лет. Отдернув нож, Риз увидел, что тот окрасился его кровью. Риз снова рассмеялся, потому что всегда находил это забавным. Оторвав взгляд от ножа, он подошел к отцу Салливану и наблюдал за его бесполезными попытками укрыться хоть чем-нибудь — неважно, чем — лишь бы почувствовать себя в безопасности. Какая ирония для человека: лежать на самом священном месте храма — на том самом, стоя у которого он принимал поклонение людей… — и молить об избавлении от боли. Теперь настала его очередь.