— Киган?

Рен нерешительно постучала в дверь. Она несла поднос с тарелкой куриного супа и большой кружкой молока. Если бы не забота о здоровье пациента, Рен обходила бы эту комнату стороной и он был бы предоставлен самому себе. Но, рассуждая здраво, она просто не могла так поступить. Хотел Киган признавать свою слабость или нет, этот человек в ней нуждался. Рен и так оттягивала тот момент, когда ей придется вернуться.

— С вами все в порядке?

Не получив ответа, Рен забеспокоилась.

— Мистер Уинслоу? — Она сжала ручку двери и приоткрыла ее, заглядывая в узенькую щелку. Петли скрипнули. В комнате было темно. Рен нашарила выключатель и зажгла свет.

Она нашла его лежащим на полу. Он был полностью одет. Глаза открыты, но невидяще смотрят в потолок.

— О, Боже всемогущий! — воскликнула она, быстро входя в комнату и ставя поднос на столик. Неужели он снова упал? — Что случилось?

— Со мной все в порядке. — Киган отмахнулся от ее заботливых рук.

— Почему вы встали с постели? И зачем оделись? — Рен стояла над Киганом, глубоко засунув руки в карманы передника. Несмотря на его грубость, Рен не могла успокоиться. Надо было убедиться, что ее непоседливый больной ориентируется во времени и пространстве. Та шишка, что красовалась на его затылке, могла иметь серьезные последствия.

Это все ее вина. Не надо было оставлять Кигана одного: он не мог возвращаться в кровать без посторонней помощи. Надо было забыть о своих чувствах, спрятать их подальше и остаться со своим подопечным. А вместо этого она позорно сбежала, напуганная своими эмоциями, стоило ей притронуться к этому опасному незнакомцу. Что же в нем было такого, что взывало к ее плотскому началу, и как же ей скрыть свою реакцию?

— Как вас зовут? — спросила она требовательно.

— Я знаю, кто я, — раздраженно проговорил Киган.

— Тогда скажите мне.

Он приподнялся на локте и окинул ее взглядом.

— Киган Уинслоу.

— Откуда вы?

— Ниоткуда. Мой отец — военный.

— Не слишком точная информация.

— Что вы от меня хотите?

Злость, прозвучавшая в его словах, задела ее. Она же просто беспокоилась о нем. Ее губы задрожали.

— Ладно. Вы не обязаны отвечать.

— Простите, — извинился Киган. — Боюсь, я не слишком хороший пациент. Ненавижу быть беспомощным.

— Все в порядке. — Рен незаметно сморгнула слезы, скопившиеся в уголках глаз. С чего это она стала такой чувствительной?

— Чикаго, — неожиданно произнес он.

— Что?

— Я из Чикаго.

— Я так и подумала. Вас выдает акцент.

— Из вас вышел бы неплохой детектив. Да. Точно.

Он бы так не сказал, если бы понял, что она неспособна распознать мошенника.

— Какой сегодня день? — спросила Рен, снова переводя разговор в безопасное русло медицины.

— Вообще-то, я давно не заглядывал в календарь, но это никак не связано с сотрясением мозга.

— Сегодня — канун сочельника, — проинформировала она. — Двадцать третье декабря.

— Вот как.

— Так зачем вы встали?

— Я хотел одеться, а потом почувствовал слабость. И подумал, что лучше будет немного отлежаться на полу.

Рен осуждающе поцокала языком и вздохнула.

— Скажите, ради бога, почему вы не остались в постели?

— Мне пора уходить.

— Вы еще слишком слабы. Температура только-только спала. Путешествовать в такую погоду — не лучшее решение.

— Я так и понял. — Его тон был холоден и насмешлив.

— Может быть, эта идея — последствия жара и лихорадки, — поддразнила Рен Кигана.

— Я не могу торчать здесь вечно. У меня есть дело, которое не терпит отлагательства.

— Мистер Уинслоу, вы очень упрямый человек.

Она посмотрела на него, их взгляды снова встретились. Рен вздрогнула и отвела глаза. То, что она увидела в темных глубинах его глаз, вы звало у нее холодную дрожь.

— Мне это не раз говорили.

Интересно кто? — подумала Рен. Его жена? Не его ли упрямство послужило причиной их ссоры? Она снова начала гадать, разведен он или вдовец.

— А суп пахнет очень аппетитно. — Киган сел и с интересом посмотрел на тарелку.

— Рада слышать, что к вам вернулся аппетит. — Рен улыбнулась, довольная, что пациент, видимо, идет на поправку.

Но он не улыбнулся ей в ответ. И она вдруг почувствовала, что ведет себя глупо.

— Вам надо лечь.

Он ухватился за ее руку и позволил Рен поднять его на ноги. Она пыталась не думать о том, что его сильная, загрубевшая ладонь крепко сжимает ее руку. И старалась подавить сложные чувства, обуревавшие ее смятенную душу, предупреждая ее, что надо быть настороже.

Мужчина стоял, большой и высокий, словно башня. Киган посмотрел вниз. Рен подняла глаза, чтобы убедиться, что он твердо стоит на ногах, но потеряла всю свою уверенность и спокойствие, увидев в его глазах что-то горячее и сверкающее. Его взгляд упал на ее губы. Она с ужасом подумала, какие мысли сейчас владеют им. И уж конечно, он не хотел ее поцеловать

Он передвинулся ближе.

Нет. Она этого не вынесет. Рен поспешно от вернулась, прежде чем стало ясно, в самом ли деле он хотел поцеловать ее или всему виной головокружение и ей просто померещилось.

— Вот так, — сказала она, жалко улыбнувшись. — Садитесь.

Киган откинулся на подушки. Вот и хорошо. Ей точно померещилось. Какое-то временное помешательство. Конечно, он не собирался ее целовать. Было бы очень глупо так думать. И было страшно думать о том, как хотела она этого поце луя. Почувствовать прикосновение этих обветренных губ…

Вспомни о Блейне, вспомни о Блейне, твердила она себе. Однажды ты уже была уверена, что этот мужчина — для тебя. Посмотри, что из этого вышло.

Господи, о чем она думает? Она же не мечтает о серьезных отношениях с Киганом Уинслоу? Он же в ее жизни только случайность. Он уйдет, как только к нему вернутся силы. Кроме того, Рен ничего о нем не знает. И все же нельзя было не обращать внимания на тот странный теплый комок, который возникал у нее где-то в области солнечного сплетения каждый раз, когда она смотрела на Кигана.

Что ж, это только жалость, Рен. Жалость, и ничего больше. Он несчастный и одинокий человек, и ему удалось задеть в твоей душе некоторые струны. Не надо смешивать сочувствие с влечением, сказала она себе.

— Спасибо, — сказал Киган и взял поднос. Рен часто заморгала, внезапно придя в себя.

— Ой…

Она смутилась. На какую-то секунду он почувствовал страстное желание поцеловать теплые губы Рен, впиться в них долгим, глубоким поцелуем. Но Киган ничем не показывал своего смятения, в то время как Рен залилась краской. В этот момент он забыл обо всем: о своих ожогах и страданиях, о Мэгги и Кетти, даже о своей ненависти к Хеллеру. Для него существовали только ясные, лучистые глаза Рен, только ее нежные губы…

Щемящее чувство исчезло, и Киган сразу почувствовал себя предателем. Он виновато опустил глаза и уставился в тарелку, где в бульоне плавали кусочки цыпленка, морковки, сельдерея и колечки лука, смешанные с тонкой вермишелью. Над белой фарфоровой тарелкой все еще легким облачком поднимался пар. Кроме супа, на подносе сто яла высокая кружка с молоком и роза в крошечной вазочке. Киган сжал губы в жесткую линию. Его Мэгги любила добавлять такие вот милые мелкие детали к их трапезам. Свечи и цветы, не громкая музыка — все это делало их дом еще более уютным. Может быть, именно этим его привлекает Рен Мэттьюс? Потому что напоминает ему любимую жену, потерянную навсегда?

— Что это такое? — тихо спросил Киган, дотрагиваясь до розы.

— Просто кусочек шелка. Я делаю их сама и подумала, что цветок вас порадует.

Он был неожиданно тронут таким простым жестом. Что-то теплое и нежное шевельнулось в его сердце. Киган на мгновение закрыл глаза и отвернулся.

— Если вы не возражаете, — попросил он вежливо, стараясь говорить как можно более сухо, — я хотел бы пообедать в одиночестве.

— А, понятно.

В ее голосе Кигану послышалась обида, но он не отважился поднять глаза на свою благодетельницу. Ему не хотелось поощрять ее чрезмерную заботу или то нежное чувство, которое росло в нем самом. Этот день был очень длинным, и Киган ужасно вымотался. Удар головой тоже не мог пройти бесследно. Этим вполне можно было объяснить его вдруг вспыхнувшую эмоциональность.