Прасковья Николаевна, хозяйка, полная и не по годам подвижная, хлопотала по хозяйству. В свободное от работы время я старался помочь ей. Мы вместе солили огурцы, варили варенье, заквашивали мёд особым сибирским способом, опуская в него липовую палочку. Так он становился вкуснее и ароматнее.
Стояла осень. После четырехдневного скитания по алтайским лугам и поймам быстрых рек я с богатым гербарием спешил домой. Прасковья Николаевна обрадовалась моему приходу и тут же стала ставить самовар, а меня попросила сходить за вареньем. Войдя в чулан, где обычно оно хранилось, я был удивлен. Хотя стеклянные банки стояли на месте, - варенья в них не было. На дне каждой банки остались только косточки и семена. Кто мог это сделать? Для этого нужен был долгий и кропотливый труд. Если человек, то к чему такая затея? Значит, кто-то другой! Но кто?..
Мои размышления были прерваны голосом Прасковьи Николаевны:
- Что вы так долго путаетесь? Самовар поспел…
Хозяйка вошла в чулан. Увидев пустые банки, старушка вначале удивилась, а потом сокрушенно закачала головой:
- Батюшки светы! Ладно уж варенье, но куда лее масло девалось?
Я ничего не мог ответить. Но стало ясно одно: варенье кто-то похитил.
Когда Прасковья Николаевна вышла из чулана, я занялся исследованием. И вот что установил. Банки прикрыты бумагой и завязаны чистой тряпочкой, но бумагу кто-то прогрыз. Вероятно - мыши. Работа их… Однако как же они, спустившись на дно банки, снова могли подняться вверх по гладкому стеклу? Значит, это не мыши. Но кто же? Надо будет подкараулить воришек.
После чая, который мы пили не с вареньем, а с мёдом, я взял одну из пустых банок, сходил в погреб, наполнил её мёдом, завязал и поставил на прежнее место, а остальные банки из чулана убрал.
На следующее утро бумага и тряпочка были снова прорваны, и наверху ясно виднелись следы мышиных лапок. В полдень того же дня я увидел, что через маленькую щель в чулане длинной цепочкой к банке с мёдом тянулись пчелы. Они роем облепили отверстие, проделанное мышами, спускались в банку, набирали мёд и с богатой ношей выбирались на волю.
Всё ясно. Отверстие проделали мыши, а пчёлы прилетели на запах. Пчёлы особо чутки к мёду и варенью, так же как и к цветочному нектару, не брезгуют и маслом. Стоит только хотя бы одной пчеле разыскать обильный взяток, она, возвратившись в улей, тут же танцует замысловатый «вербовочный танец».
Вместе с подругами пчела летит к найденному корму. И до тех пор они будут навещать это место, пока не сделают дело до конца.
Теперь мне нужно было выяснить, кому из пчеловодов принадлежат похитители.
Найдя несколько кусочков мела, я истолок их в порошок, а потом стал посыпать улетающих с добычей пчёлок. Это занятие я продолжал до тех пор, пока не заметил, что белые, меченые пчёлы вновь стали возвращаться, из улья. Теперь надо разыскать их хозяина. У Прасковьи Николаевны я спросил, где находятся ближайшие пасеки, и отправился туда, но меченых пчел не обнаружил. Зашёл и на колхозную пасеку, но знакомого пчеловода не застал. Осталось заглянуть в пчельник моего хозяина. Старику я давно обещал побывать в его хозяйстве.
Иван Ильич встретил меня ласково. Показал омшаник, медогонку и новые, ещё пахнущие смолой ульи, а потом пригласил осмотреть и пасеку. Вот этого я только и ждал. Подойдя к ульям, я стал внимательно следить за летками, куда садились пчёлы. Ага! Вот и улей, у которого сновали меченые пчёлы. К концу осмотра я нашёл ещё два таких улья.
Укрывшись от жаркого алтайского солнца в тень черемухи, мы с Иваном Ильичём начали разговор. Чтобы не задеть самолюбие пчеловода, я сказал:
- Слыхал я, что алтайский мёд самый лучший в мире…
- Да, этим мы, паря, можем похвастаться: душист и чист, как вода горной речки… Про него сибиряки говорят: наш медок - и в Москву ходок. Да что я сижу? Отведаем его прямо из сот! -Старик засуетился. Взяв со стола миску, он быстро направился к омшанику, но я его остановил:
- А можно прямо из улья?..
- Можно, - согласился хозяин и взял дымарь.
Мы подошли к облюбованному мной улью. Иван Ильич снял крышку, окурил дымом пчёл и. вынув из магазина рамку с мёдом, подал мне. Я поднял её и через соты посмотрел на солнце. Ячейки были залиты розоватой жидкостью. И я рассказал хозяину историю с пропавшим вареньем. Старик громко и весело рассмеялся.
- Это выходит: муж у жены варенье стащил. Вот здорово! Ай да пчёлы!..
Вечером, когда сгустились таёжные сумерки, мы все трое сидели в палисаднике за вечерним чаем. На столе красовалась большая ваза с вареньем. Но это варенье можно было назвать и мёдом. Пчеловод серьёзно доказывал, что это мёд, так как он его только сегодня добыл из улья. Но хозяйка настойчиво утверждала, что это варенье. А мне оставалось одно, чтобы помирить спорящих, - зачерпнуть ложкой того, что находилось в вазе, и сказать:
- Малиновое варенье на душистом алтайском меду!.. Очень полезная смесь, потому как приготовлена пчёлами на масле.
И мы все трое рассмеялись.
БУРУНДУК
Домой, на базу лесорубов, я поехал не обычной, хорошо знакомой дорогой, а свернул на верховую тропу, по которой ещё никогда не ездил. В тайге легко и заблудиться, но я не боялся этого: выручит Чалко, друг моих лесных путешествий. Среди зарослей и бурелома тайги он находил дорогу лучше меня, и я полностью доверялся лошади.
Ранний вечер. Еле заметная тропинка извивается около дремлющих старых деревьев-велика-нов. Лес засыпал, и мне не хотелось ни хрустом ветки, ни голосом нарушать пропитанную хвоей торжественную тишину.
На косогоре, в реденьком разнолесье, куда привела меня тропинка, я заметил осину с дуплом. Гляжу - туда нырнул бурундук. И сразу же его остренькая мордочка появилась в отверстии, замерла, наблюдая за мной.
Бурундук - таёжный зверёк, похожий на белку, но гораздо меньше её, Шерсть у него темно-рыжеватая, с серебристым отливом. Вдоль спинки пять темных полосок. Его ещё называют земляной белкой, потому что он живет под корнями деревьев. Там у него хранятся запасы пищи. Он умеет ловко перепрыгивать с ветки на ветку, с дерева на дерево. Бурундук пуглив, но более резв и любознателен, чем белка.
Мне захотелось поймать зверька живьём. Привязав лошадь к дереву, я крепко заткнул дупло носовым платком. Затем я достал из кармана перочинный ножик и прорезал отверстие в коре примерно с таким расчётом, чтобы попасть на дно дупла. Древесина, тронутая гнилью, быстро поддавалась ножу. Я снял фуражку и ею прикрыл вырезанное отверстие. Затем вынул платок из верхнего лаза и стал прутиком ворошить в дупле. И вот я почувствовал, что в фуражке бьётся зверёк.
Дома я выпустил пленника. Напуганный, он долго сидел на полу. Потом, присмотревшись, мелкими шажками побежал к окну и, прыгнув на подоконник, приподнялся на задние лапки, стал обнюхивать стекло, за которым уже сгустилась синева вечера. Зверёк искал путь в свободе.
Скрипнула дверь, бурундук замер. Вошёл Саша, сын нашего соседа. Он всегда заходил ко мне, когда я был дома. Мне нравился этот мальчик, юный натуралист. Он всегда весёлый, неунывающий.
Вот и сейчас на его скуластом лице с раскосыми монгольскими глазами появилась улыбка.
- Опять мне сегодня попало… В тайге были.
Я знал о чём говорил Саша. Дед учил внука подражать голосам птиц и животных. Если мальчик при обучении фальшивил, старик злился и каждый раз клялся больше не обучать «бестолкового». Но проходило время, и он снова вёл внука в тайгу на выучку.
Бурундук прыгнул с подоконника. Саша увидал зверька.
- Ишь ты, гость у вас?.. Сейчас мы с ним по-говори-и-м…
Мальчик уселся на пол.
Бурундук поднялся на задние лапки, обнюхивая воздух, не сводя с сидящего чёрных бусинок-глаз.
Мальчик отрывисто свистнул. Зверёк сделал несколько робких шажков на этот зов. Саша начал посвистывать всё глуше, словно он удалялся.