Я пожала плечами, размышляя над тем, что написано в дневнике. И краснея.

– Слава богу, мне пришло в голову проверить, как ты себя чувствуешь, – продолжал издеваться Александр Сергеевич. – Стучу – ни звука, по привычке попытался войти – двери и открылись.

– По какой еще привычке? – с прищуром уточнила я.

Он улыбнулся, пожал плечами, прислонился бедром к столу. Так и замер, уставившись на меня и сложив руки на груди.

Я шмыгнула носом, налила себе водички и залпом осушила стакан. Сказать-то было нечего.

– Молчишь? – Малкин покачал головой. – Знаешь, Ульяна, тебя можно смело назвать Человек-приключение.

– Это плохо?

– Как посмотреть. Для работы не очень хорошо. Хотя… и тут можно найти положительные моменты.

Я отставила в сторону стакан, мучительно поборола страх и смело взглянула в лицо начальству:

– Вы его читали?

Малкин моргнул.

– Кого его?

– Ну… Мой… Тетрадку, с которой я уснула.

Тишина. Взгляд Александра Сергеевича, сначала озадаченный, быстро сменился на некое подобие догадки, и он медленно кивнул:

– Ага…

И посмотрел на меня так, что нифига не понять: правду говорит или нет. А я вдруг подумала, что если бы он открыл дневник, реагировал бы иначе: или орал, или стебался, или увольнял уже… Но не смотрел бы молча, вот так.

– И как вам… мои стихи?

Сделав самое честное лицо в мире, скрестила под столом пальцы. Вот сейчас и решится моя судьбинушка.

– Стихи? – брови Малкина взметнулись. В следующий миг он закашлялся в кулак, при этом уголки его губ вздрагивали, символизируя слишком хорошее настроение, а не болезнь. Спустя пару секунд он все-таки изрек сакраментальное: – Знаешь, я не ценитель, но у тебя неплохо получается.

– Трагический, про цветок и камень, читали? – с серьезным видом продолжала я, чувствуя, как с шеи свалилась двадцатикилограммовая гиря.

– И камень? – Малкин потер лоб, выпрямился, бросил тоскливый взгляд на окно. – Не дошел, наверное.

– Так он же там первый, – возмутилась я.

– Пролистал, должно быть, – отмахнулся шеф. – Но если чувствуешь, что там шедевр, так и быть: читай.

Я вытаращилась на него, понимая, что переигрываю, тоже посмотрела в окно и качнула головой:

– Не надо. Вы все равно в стихах не понимаете, сами признались. Так какие у нас планы?

Малкин облегченно вздохнул и ткнул длинным пальцем на свой ноутбук:

– Берем с собой. Ответим на письма по дороге. И едем договариваться о рекламе на местном телевидении. Я нашел пару знакомых, у которых есть знакомые, а у тех знакомые… Так вот, они запускают интересный проект, где знаменитые актеры и певцы зарубежных стран поют песню о мире во всем мире. Попробуем пропихнуть туда Макса.

– Макса?! Петь? Серьезно?!

– А чему ты удивляешься? У него отличный голос.

– Поверю вам на слово, – улыбнулась я. – Во сколько выезжаем?

– Уже. Потом на съемки заскочим, проконтролируем, что там и как. Формальности уладим по документам. Ну и вечером, возможно, сходим выгулять очередной купальник. Ты там отмечай, какие из них уже видели море. Да и мне надо бы плавки прикупить, раз такое дело…

Глава 28

/Малкин/

Вы когда-нибудь чувствовали себя идиотом?

Да зачем я вообще спрашиваю. Все иногда себя так чувствуют.

Но я себя сейчас ощущал идиотом в квадрате, потому что сам не знал, зачем соврал ей. Да и не врал я вовсе, скорее, ответил автоматом, задумавшись о чем-то своем, согласился.

Если бы Ульяна не спросила, я бы и не вспомнил ни о какой тетрадке. Ну валялась какая-то у нее под кроватью. Я поднял и положил ее на тумбочку. У меня даже мысли не возникло открывать и читать. Не в моих правилах.

Хотя на миг мне даже показалось, что упускаю некую важную деталь. Слишком уж алели щеки Рыбкиной, когда она спрашивала о тетради. Неужели так волновалась, что стихи прочел? Даже почудилось, что она дыхание задержала, ожидая моего ответа. Ну, даже если и стихи, зачем пугаться-то так, будто внутри компромат, доносы и база имен и электронных адресов моих клиентов?

Теперь же Рыбкина смотрела на меня такими щенячьими глазами, то ли в ожидании похвалы творчества, то ли хоть какой-то вообще оценки, что я опешил. Подумать только: моя помощница писала стихи. И когда только успевала в таком графике?

– Так, собирайся, – поторопил я ее. – Работа не волк.

– Угу, – пространно ответила она. – Сдохнем раньше, чем она убежит.

– Пошути мне еще тут, – пожурил я, хотя угрызения совести за вчерашнее все же испытал. Мне так и не удалось понять, стало ли Уле плохо по-настоящему из-за плотного платья, или она просто притворялась, когда ее начали откровенно сватать Давиду. Но в любом случае, больше гардероб помощницы контролировать я не собирался. – Кстати, на улице пекло. Оденься по погоде.

Лицо девушки просияло, и она буквально испарилась из моего номера.

Через четверть часа я встречал ее в холле. Она надела простой сарафан, ничего вызывающего и кричащего. И все же я залюбовался, поймав себя на странном ощущении: вокруг меня все годы, что я работал агентом, постоянно вились разные женщины. Красивые, роскошные, богатые, знаменитые.

Но залипал я на Рыбкину. Простую, временами нелепую и абсолютно не умеющую держать язык за зубами, когда это нужно.

– А правда, что вы водили Сару в музей? – неожиданно спросила она.

Долгие секунды ушли на то, чтобы понять, о какой Саре и музее вообще речь.

Действительно, было дело. Я вспомнил ту прогулку, в которой мне буквально навязали девушку в потенциальные невесты, и мое раздражение на весь мир. Мне не хотелось портить отношения с Фельдманами и пришлось вести ее хоть куда-то. Исторический музей показался идеальным, кто ж знал, что Сара рассчитывала на более романтическое знакомство?

Хотя вру. В глубине души я прекрасно это знал и сделал все с точностью наоборот.

– Водил, – наконец-то ответил я.

– А меня сводите? – Рыбкина проникновенно заглянула в глаза.

– Шутишь, что ли?

– Нет. Говорят, он похож на маленький Лувр. Мне правда-правда интересно. Давайте сходим вместо моря?

Захотелось ущипнуть себя. Уля мало того, что отказалась от выгула купальников, так еще уговаривала меня на музей.

– На Лувр он походит с огромной натяжкой. Так, издалека пирамидой, да и смотреть там особо нечего, – честно признался я, вспоминая множество крошечных глиняных фигурок на витринах. – Если хочешь экскурсию, тут есть куча других мест.

Наскоро вбив запрос в гугле, я выдал подчиненной:

– Картинная галерея, пустынная обсерватория ночью, музей эротики… – на экране возникла впечатляющая комната в духе пятидесяти оттенков серого. – Но туда мы точно не пойдем.

– Что за обсерватория? – мигом заинтересовалась Рыба моей мечты.

В следующие пять минут мы наскоро изучили краткую программу – двадцать минут езды от Эйлата, экскурсовод с телескопом, а еще возможность полежать на покрывалах и полюбоваться чистейшим небом.

Я по глазам видел, как загорелась этой идеей Рыбкина, мне и самому она неожиданно пришлась по вкусу.

– Хорошо, поедем туда, – без уговоров утвердил я. – Надеюсь, мы там не уснем от скуки.

***

Я никогда не воспринимал работу, как рутину. Скорее, наоборот, ловил определенный кайф от того, что ее было много, она занимала все мое время, а главное, не кончалась.

Никогда, кроме сегодня.

Мысленно на всех встречах я был уже в той пустыне и любовался звездами. Ожидание этого было сродни сочельнику перед Рождеством. Будто я снова мальчишка и вот-вот произойдет чудо, главное дотерпеть.

Поэтому когда настал вечерний час, мою душу словно в той поговорке: вначале развернули, а сворачивать не спешили.

Выезд в пустыню был запланирован на одиннадцать, я уже успел созвониться с человеком, который занимался так называемой экскурсией в космос. Этан Шварц уже по телефону показался мне приятным, он с пониманием меня выслушал, правда, говорил только на английском и иврите. Он предупредил, что ночью в пустыне не так уж тепло, как может показаться, поэтому будет хорошо, если мы будем в подходящей одежде. Покрывалами же он нас обеспечит.