Андрей Ваон

Дорогой плотин

— 1957. Правда

— Вот те на! — крякнул дед Андрей, бросив «Правду» на лавку.

— Что такое? — Бабаня хлопотала возле стола — дело шло к обеду.

— Как в войну, в кольцо Москву берут. И нас, этоть, заодно.

— Какая война, дед, что ты городишь? — Бабаня вполуха слушала деда, стараясь не забыть огурчики, редисочку, репку, лучок. В центр водрузила парящую картошку в кастрюльке и горшок со щами. — Всё, садись, давай, хватит кряхтеть. Где там Ванька бегает?

— Да с пацанами, наверное, на пруду, — дед помолчал. — А печёт сегодня! А ты щей вжарила, нет, чтобы окрошки…

— Разворчался. Чем там тебя в газете расстроили, какая такая война? — Бабаня приготовилась внимать ценной информации. Внука Ваньку искать было бесполезно, только если сам забежит, а, значит, деда можно выслушать в спокойной обстановке. «А то разбурчится, не остановишь. И Ванюшке достанется заодно».

— Вот ты, старая, только звон-то и услыхала! — дед крякнул вновь, обжегшись щами. Хрустнул огурцом. — Чего там, огороды-то подрезают? — скакнул он вдруг на другое.

— Да ты ж с Прокопичем на короткой ноге, тебе и знать. Да ладно уж, хватит нам и этих грядок покопаться. Алёнке с Петром и этого не надо.

— Не надо! Своё оно не с чужих рук, своё оно роднее, вкуснее и полезнее, — забурчал дед. — Эх, засосёт их Город этими институтами и заводами, корни позабудут, да землю свою.

— Дед, куда тебя понесло? Чего они позабудут? Или ты думаешь, они в деревне должны до пенсии сидеть?

— Ааа! — дед Андрей махнул рукой с ложкой, куснул хлеба, размял и так разваливающийся картофель. — Что с тобой говорить! Говорю ж, сами скоро все в Городе этом самом и окажемся!

— Да мы и так вон, рукой подать, почти в Москве, — возразила Бабаня. Сама она ела, как воробушек, больше поглядывала на деда, подкладывая ему повкуснее.

— Хехехе, — затрясся довольный дед. — Вот про что тебе, Анюта, я и толкую! Дорогу вон, открыли. Пока кусок только, но через три года обещают целиком колечко уложить. И всё, что внутрях окажется, то Москва и будет.

— И чего, где эта дорога пройдёт? — Бабаня, наконец, заинтересовалась.

Дед, довольный, взял газету и, отдалив дальнозорко, начал выковыривать отдельные фразы:

— Вот: «на юге Бесединский мост»… поняла, бабка? Вона, там, возле Бесед будет Москва-реку пересекать дорога эта. И дальше куда-то туда, в Бирюлёво, кажись. Ага — «на юге между сёлами Бирюлёво, Бутово, Прудищи, Чертаново». Вот, дорога будет тута у нас большая. Мало нам Каширки этой. Всё больше машин по ней ездит.

— Так без неё ж, без дороги, куда? Сам же по ней к родственникам и ездишь! — Бабаня, подпёршись кулачком, глядела на жующего деда. — По ней Ленин ещё ездил, — добавила ещё аргумент.

— Ленин, это да, ездил, — дед согласно кивнул. — Только, Анют, я тебе про что толкую — в кольцо всех нас возьмут, тут нам каюк и придёт!

— Да ну тебя, Андрей, с твоим гундежом! Нагонишь тут вечно… а выйдет пшик какой-нибудь, — Бабаня махнула рукой, да встала собирать со стола — дед Андрей вроде наелся. Наелся, а гомонить не перестал.

— Я тебе говорю, что жизнь наша под корень пойдёт! Вот пруд мы для чего копали? — вдруг скакнул он вновь. — Зарос опять! А ежели засыплют сам Борисовский, а? О! А с этим кольцом и не такое будет, — заключил он пророчески. Довольный своей речью, кивнул. Покряхтев, встал. — Пойду, вздремну часок. Да потом уж яблок поснимаю схожу.

— Отдохни, отдохни, может, бухтеть поменьше будешь, — Бабаня убирала со стола. Не удержалась, газету дедовскую взяла, глянула. Да на лавку и уселась. Читала, хмурилась, глаза вскидывая, представляла, как оно будет.

Тишину порвал Ванька — ворвался ураганом, неся на себе запахи тёплых вод Пруда, пыльной дороги и пацанской возни. Водрузился с шумом за столом, схватил сразу хлеба — голодный.

— О, нарисовался! — Бабаня вскочила. — Обедать давай, — захлопотала, забегала, вновь собирая на стол.

Внук кивнул, угукая через булку. От нечего делать схватил газету — в школу через неделю, он складно читал, таская у отца и деда газеты. Забубнил вслух, проталкивая слова через набитый рот.

— Прожуй, потом говори, — бабушка налила ему щи.

— Бабуль, а что такое кольцевая автодорога? — малец начал шумно хлебать, торопясь и обжигаясь.

— Ванюша, ты куда полетел, как на пожар? Не торопись, дуй сначала, обожжёшься, — теперь настал черёд глядеть на внука. «Старый и малый, один в один». — Это дорога, как наша. Только будешь по ней ехать, да приедешь туда же, откуда выехал.

Ваня, удивлённый, даже есть перестал, ложка повисла, с неё булькнул кусочек капусты. Поразмыслив, заулыбался:

— Ха, баушк, зачем же такая дорога, ежели по ней и уехать нельзя?

— Так это, Ванюш, надо, видать, раз строють. Вон, дедушка говорит, начали уже. Скоро, мол, там вот, за Язвенкой и у нас пройдёт. И будем, говорит, жить мы прямо в Москве.

— Как в Москве?! Переедем, что ли? — Ваня всё же сглотнул суп, но следующая порция опять затормозилась.

— Да нет, как были мы здесь, в Шипилове, так и останемся. Только Москвой это будет считаться… — уже не очень уверенно предположила Бабаня. Она и сама не очень понимала, как это так будет — в Москве жить, да в деревне поживать. Да и не хотелось ей про это думать, у неё огурцы ещё не политые остались — припозднились они в этом году. — Ты ешь лучше, Ванюш. Вечером у папы спросишь.

— Ага, — Ваня уже мыслями ускакал обратно на улицу. Он вновь заторопился и, не успела Бабаня налить ему квасу, как он, хватанув огурец, выскочил во двор.

— Чтоб засветло пришёл! — крикнула ему вдогонку, не особо надеясь, что услышит. Да особо и не надо было — Ваня порядок знал чётко. Возвращался домой вовремя.

Алёна и Пётр Мельниковы были типичной рабочей молодёжью. После смены торопились на вечёрку, учились на инженеров. Увлечены были, но и домой не опаздывали. Уставали сильно, но ребёнка своего единственного холили и лелеяли. Хотя отец и старался держать в строгости, уповая, в этом деле, в основном, на деда. После учёбы они бежали на электричку, чтобы поспеть в Ленино, а там на автобусе почти до дома. А чаще и пешком скорым шагом.

— Так и будем всю жизнь бегать? — запыхавшись, спросила в электричке Алёна.

— Алёнк, так жизнь такая — остановишься, сразу опоздаешь.

— Да я понимаю, — Алёна вздохнула, — просто охота же и с Ванюшкой посидеть, и на пруд сходить.

— Алён, не на пруд будем летом ходить, а на море поедем! — Пётр романтически засверкал глазами. — А ещё тут ребята на курсе в поход ходили. В Карелии были, на лодках специальных, байдарки называются. Красота, рассказывали. Костёр, рыбалка, места дикие.

— Ты, Петь, даёшь! Можно подумать, у нас под боком мест этих диких мало, — улыбнулась Алёна.

— Ха, Алён! Скоро ж тут, в местах наших «диких» Город будет стоять, ничего дикого и не будет! — выпалил Пётр. Несмотря на вечер и законную усталость, он был взбудоражен. За окном проплывали «текстили», в вагоне была жарко. Стоял равномерный гул — народ возвращался на окраины.

— Это с чего ты взял? — насторожилась Алёна.

— Да с утра в газете вычитал. Только не сохранил, ребята стащили. Там сказано, что дорогу будут строить. Кольцом. Что внутрь попадёт, то Москвой и станет. Мы, стало быть, со своим Шипиловым попадаем, — заулыбался Пётр.

— Так погоди, это же и деревни на слом пойдут? На кой в столице домишки эти и колхозы всякие?

— Ну да, домов, наверное, других настроят… — неуверенно ответил Пётр. Задумался и сам. — Эх, купаться охота. Жара, — переключился он. Может, сходим на закате, а?

— О, тоже мне, купальщик! — засмеялась Алёна. В глазах, однако ж, осталась та задумчивость, которая даёт начало тревожным думам и беспокойным мыслям.

— Да ладно тебе, уж осень скоро, купнёмся напоследок, а то на выходных дожди могут зарядить. Сама ж про пруд говорила.