Михаил Гулякин

полковник медицинской службы

Герой Социалистического Труда

заслуженный врач РСФСР

«БУДЕТ ЖИТЬ!..»

Алексей Фомин

полковник

НА СЕМИ ФРОНТАХ

М. Ф. Гулякин, полковник медицинской службы

«БУДЕТ ЖИТЬ!..»

Глава первая

«ОПЕРИРОВАТЬ НАДЛЕЖИТ ВАМ!»

Парашют не раскрылся… — Будет ли жить сержант? — «Не теряйте времени!» — Как я стал хирургом. — Эшелоны мчатся к Москве. — На карте — родные места. — Бросок во вражеский тыл.

Прозвучала команда, и я вслед за очередным бойцом выбрался на крыло большого десантного самолета. Ослепила сияющая синева неба — день стоял ясный, солнечный, какими не часто балует ноябрь, предвестник зимних вьюг и лютой стужи.

Еще один шаг — и вот уже меня охватило ни с чем не сравнимое ощущение свободного, полета. Внизу серебрился и сверкал девственный снежный покров, а над ним плыли, медленно снижаясь, одуванчики парашютов.

Я приземлился в числе первых. Быстро освободился от строп, стряхнул с комбинезона снег и огляделся, отыскивая глазами подчиненных, — вместе со мной прыгали военфельдшер Василий Мялковский и санинструктор старшина Виктор Тараканов.

Гасли на снегу купола парашютов, но не гасла радость, наполнившая меня после удачного прыжка. Редким было такое настроение в те суровые дни, когда враг стоял у стен Москвы. И все-таки молодость брала свое, да и, откровенно говоря, не испытал я еще в ту пору всех ужасов войны, не впитал в себя горя людского, не познал боль личных утрат.

С парашютом доводилось прыгать и прежде, еще в период учебы во 2-м Московском медицинском институте. Но то были обычные спортивные прыжки в аэроклубе. Теперь же рядом со мной лежал на снегу армейский десантный парашют; с которым в скором времени предстояло выбрасываться в тыл врага. Это казалось загадочным, влекло неизведанностью и таинственностью. Пока же продолжалась боевая подготовка, и я радовался, испытывая уверенность в себе и своих силах, а главное, сознавая, что нахожусь в одном строю с людьми самой, на мой взгляд, мужественной военной профессии.

И вдруг все как-то переменилось. Я сразу не понял отчего — тревога мгновенно передалась мне от окружающих. Раздался крик. Еще не разобрав, что кричал, указывая в небо, военфельдшер Мялковский, я понял: случилась беда. Подняв голову, увидел, что один десантник падает комом.

— Парашют не раскрылся! — крикнул кто-то рядом со мной и добавил потерянно: — Теперь все…

Десантник упал на окраине населенного пункта, к которому примыкало широкое ровное поле — район нашего приземления. Я бросился к месту происшествия, краем глаза успев заметить, что Мялковский и Тараканов, не ожидая распоряжений, побежали следом.

Преодолев огороды, по которым из-за наметенных сугробов пробираться было особенно трудно, мы оказались на небольшой улочке. Десантника помогли отыскать местные жители. Он лежал в глубоком сугробе у плетня.

— Это сержант Черных! — определил Тараканов, видно знавший его лично.

Я еще не запомнил всех по фамилиям, ибо батальон, медицинскую службу которого доверили мне, сравнительно недавно был доведен до полного штата.

Склонившись над сержантом, стал нащупывать у него пульс. Повисшую плетью руку брал без всякой надежды, но — и это показалось невероятным — под моими пальцами пульс слабо, однако все же чувствовался.

— Что с ним? Что? — встревоженно спрашивал Тараканов без малейшей надежды в голосе.

— Жив, — отозвался я и попросил: — Помогите осмотреть!

Вокруг нас уже собирались люди. Причитала женщина в черной шали, полагая, что десантник погиб.

Вдали послышался гул мотора, и вскоре возле нас остановилась машина. Из нее вышли начальник санитарной службы бригады военврач 2 ранга К. Кириченко и начальник парашютно-десантной службы батальона лейтенант М. Поляков.

— В чем дело? — спросил Кириченко.

— Жив, — ответил я и доложил, что, судя по первому осмотру, у сержанта множественный перелом ребер и признаки внутреннего кровотечения.

— Сугроб спас, смягчил удар, — добавил военфельдшер Мялковский.

В этот момент Черных, приоткрыв глаза, прошептал:

— Я еще буду прыгать, доктор…

Он не спрашивал, он утверждал! Признаться, все опешили: жизнь едва теплилась в человеке, а он говорил о прыжках!

— Будешь, конечно будешь! — поспешил сказать ему Тараканов.

— Ваше решение? — спросил меня Кириченко.

— Есть показания к срочной операции, — неожиданно для себя самого, как-то уж чересчур по-книжному ответил я и предложил доставить пострадавшего в городскую больницу, где наверняка должны быть и квалифицированный хирург, и хирургические сестры.

— Довезем? — спросил Кириченко.

Я пояснил, что иного выхода нет. И тут заговорила одна из женщин:

— Так у нас же есть больница, это вон там, — показала она, — недалеко совсем.

— Едем! — решил Кириченко.

Мы положили сержанта на заднее сиденье легкового автомобиля, поехали осторожно, чтобы не причинить ему боль. Я понимал, что Кириченко сделал правильно, избрав сельскую больницу, — до города мы бы сержанта не довезли. Сомневался в одном: есть ли здесь хирург и квалифицированный средний персонал.

Мои опасения оправдались. Нас встретил фельдшер. Он проводил в операционную — небольшую светлую и чистую комнату на втором этаже. Необходимое оборудование в ней было, стоял у стены и шкаф со стеклянными дверцами, сквозь которые виднелись различные медикаменты.

— К сожалению, ничем помочь не могу, — сказал фельдшер. — Но сейчас пришлю операционную сестру из хирургического отделения.

— А врач будет? — с надеждой спросил я.

— Хирурга нет, ушел на фронт…

Между тем сержанта внесли в операционную и аккуратно положили на стол. Лицо его казалось белее простыни, пульс стал еще слабее. Прибежала операционная сестра — это была женщина пожилая, сухонькая, подвижная. Едва взглянув на пострадавшего, она сразу бросилась к шкафчику и стала готовить шприц.

— Нужно сделать инъекцию морфия и камфоры с кофеином, — сказал я. — Еще хорошо бы подготовить внутривенное вливание физиологического раствора.

— Знаю, знаю, — заверила медсестра.

Медицинские сестры районных и сельских больниц…

Не раз мне приходилось удивляться их разносторонним знаниям, в основе которых лежал многолетний опыт лечебной работы, знаниям, которым могли по-хорошему позавидовать иные выпускники мединститутов.

Мялковский осторожно раздел сержанта. Открылись кровоподтеки на левом плече и левой ноге. Нижняя часть груди была деформирована с левой стороны. Я понял, что вполне можно ожидать повреждения селезенки, печени и легких. Предстоявшая задача была по плечу лишь многоопытному хирургу в хорошо оборудованной клинике.

— Кто будет оперировать? — спросила медсестра.

— Вот он, Гулякин, — указал на меня Кириченко и прибавил: — Он у нас хирург.

— Товарищ военврач второго ранга, — растерянно начал я, — здесь такое дело… К тому же мне не приходилось самостоятельно оперировать…

Кириченко заявил строго:

— Не мне же, терапевту, становиться к столу. Оперировать надлежит вам. Не теряйте времени!

Вот так, совершенно неожиданно, свалилось на меня испытание. А готов ли я был к нему? Конечно, понимал и раньше, что настанет час, когда придется взяться за скальпель и вступить в борьбу за жизнь человека самому, без помощи опытного учителя. Но все это словно бы отодвинулось на потом, особенно в связи с назначением на должность начальника медицинской службы батальона, которая была связана главным образом с организаторской работой. И вдруг…

Из оцепенения меня вывел голос медсестры: