— Честно говоря, нет.

— Ага, все-таки вы это признаете! Ну, так за что вы убили парня?

— Я его не убивал.

— Естественно!

— Да, представьте себе.

— Послушайте, сэр Арчибальд Лаудер, не может быть, чтобы вы ни с того ни с сего поехали в Пратер в такой час, когда все приличные люди сидят дома, в кафе или на спектакле. Нет, вы сюда явно заглянули не просто так… и человек этот оказался рядом тоже не случайно!

— Мы с ним должны были встретиться.

— Да?.. Тогда как же зовут жертву?

— Малькольм Райхоуп.

— Маль… Так ведь это же тот, кто…

— Да, предполагаемый убийца мисс Вулер.

— И вы хотели с ним повидаться?

— Я уже имел честь сказать вам, что да.

— А вы не знали, что его разыскивает полиция?

— Нет.

— Вероятно, вы не имеете представления, как мы называем человека, укрывающего преступника от правосудия? — почти дружелюбно поинтересовался Гагенбрехт.

— Сообщником.

— Совершенно верно. Кажется, мы начинаем неплохо понимать друг друга, а?

— Можно мне задать вам один вопрос, господин комиссар?

— Пожалуйста.

— Как у вас в Австрии называют того, кто предает друга в беде и, какие бы над несчастным ни тяготели обвинения, бежит с доносом в полицию? Мы, англичане, считаем такого человека трусом, а плохо воспитанные люди — еще и подонком. Более того, у нас настолько развиты дружеские чувства, что всякого, кто одобряет поведение труса и подонка, мы автоматически причисляем к той же категории.

— Вот что, сэр Арчибальд Лаудер, вы, кажется, позволили себе оскорбительный намек в мой адрес?

— И в мыслях не держал, господин комиссар. Мы же не в Англии, а в Австрии. Вероятно, у вас здесь иные представления о дружбе. У всякого народа — свои нравы, верно?

— А что, если я разобью вам физиономию? Будете знать, как издеваться надо мной!

— Тогда лучше заранее вызовите подкрепление, потому что, если вы посмеете поднять на меня руку, я живо отправлю вас в больницу!

— Теперь вы мне еще и угрожаете?

Баронет сменил тон:

— Вы становитесь слишком утомительным, господин комиссар. Не желаю больше отвечать на ваши вопросы. Пусть пришлют кого-нибудь поумнее.

— Я арестую вас! — заорал Гагенбрехт. — Слышите? Вы арестованы за убийство…

В это время к комиссару подошел медицинский эксперт.

— Поосторожней, Гагенбрехт! — шепнул он.

— Не суйтесь не в свое дело, доктор! Что до вас, сэр Арчибальд Лаудер…

— Что до меня, господин комиссар, то я британский подданный, и вам не следует об этом забывать.

— Да будь вы хоть двоюродным братом английской королевы, это нисколько не меняет дела!

Врач собрал инструменты и, захлопнув чемоданчик, повернулся к комиссару:

— Тело можно везти в морг. Вскрытие я сделаю завтра.

— Я хочу как можно скорее получить от вас заключение.

— К полудню пришлю, но могу сразу сказать, что вы напрасно подняли такой шум: этот тип покончил с собой. Доброй ночи!

Гагенбрехт остолбенел, а когда к нему вернулся дар речи, врач уже был у двери. Полицейский бросился следом и схватил его за руку.

— Вы уверены?

— В чем?

— Что это самоубийство?

— Может, вы лучше меня разбираетесь в медицине?

Эксперт вырвал руку и ушел, оставив комиссара в полной растерянности. К нему приблизился сэр Арчибальд.

— Я мог бы потребовать извинений, господин комиссар, но предпочитаю обойтись с вами великодушно. Спокойной ночи!

Гагенбрехт не ответил.

На обратную дорогу в «Кайзерин Элизабет» Лаудер потратил около часу. Впрочем, он долго шел пешком, надеясь расслабиться после недавней сцены и успокоить нервы.

Когда он тихонько вошел в номер, Рут уже спала. Сэр Арчибальд бесшумно проскользнул в ванную, разделся, принял душ и лег, но жена тут же проснулась и зажгла лампу.

— Арчибальд? Наконец-то! Почему вас так долго не было?

— Я возвращался пешком, а от Пратера путь неблизкий.

— Вы знаете новость?

— Какую?

— Малькольм Райхоуп покончил с собой. Фернс звонил мне, перед тем как ехать в морг.

— Да, я в курсе.

— Он застрелился после разговора с вами?

— Нет.

— Как — нет?

— Когда я приехал, Райхоупа уже убили.

Глава 8

Рут поняла не сразу, но когда вся несообразность ответа наконец дошла до ее сознания, леди Лаудер, забыв о британской сдержанности, в одной ночной рубашке соскочила с постели и принялась трясти уже засыпавшего баронета.

— Что вы сказали, Арчибальд? Немедленно повторите!

— А? Что? В чем дело?

Тут молодая женщина вдруг сообразила, что слишком легко одета и что, хотя она все еще носит имя Лаудера, Терри Лаудхэм, увидев эту сцену, был бы очень недоволен. Поэтому Рут сбегала за халатом и, накинув его, снова уселась на край кровати весьма раздосадованного этим обстоятельством супруга.

— Вы не хотите дать мне отдохнуть, дорогая?

— Не время сейчас отдыхать!

Сэр Арчибальд ошарашенно посмотрел на часы — почти полночь.

— Не время? — повторил он. — Когда же, по-вашему, спать, если не сейчас, дорогая?

— Не в том дело!

— Прошу прощения, но я всегда думал, что в полночь…

— Не прикидывайтесь дурачком, Арчибальд! Вы отлично знаете, что ваши слова о смерти Малькольма Райхоупа нуждаются в объяснениях!

— Но, ради всего святого, дорогая, каких объяснений вы от меня ждете? Повторяю вам: когда я приехал на свидание, назначенное вашим коллегой, его уже убили.

— Вот именно!

— Я вас не понимаю, Рут!

— По радио сказали, что Райхоуп покончил с собой. Следовательно, таково заключение медицинского эксперта.

— Несомненно.

— Но вы утверждаете, будто Малькольма прикончили, да?

— Правильно.

— Стало быть, врач — осел?

— Да нет же! Нормальный человек, ужасно недовольный тем, что его вытащили из-за стола и заставили в плохо освещенном месте осматривать труп. Увидев в руке Райхоупа пистолет и следы пороха там, где вошла пуля, врач, естественно, счел его самоубийцей. Окончательное заключение он даст только после того, как получит данные лабораторного анализа, подтверждающие, что из пистолета Малькольма недавно стреляли. Кроме того, завтра полицейские наверняка найдут пулю и окончательно убедятся, что она соответствует калибру оружия вашего коллеги. На том дело и кончится.

— Но каким чудом вы все это знаете, Арчибальд?

— Я прочитал довольно много детективов.

— Значит, у вас все, как в романе: гениальный любитель исправляет ошибки полиции и ловит преступника?

— Я не собираюсь заходить так далеко. Просто я имел несчастье видеть тела трех самоубийц — двух мужчин и одной женщины, дорогая. Все трое застрелились, причем, если можно так выразиться, самым классическим образом.

— Ну и что?

— А то, что рана Малькольма выглядит совершенно иначе. Будь это самоубийство, пришлось бы предположить, что он чуть ли не вертикально поднял правый локоть, а это полная чушь. Зато если кто-то стрелял сзади, прижав пистолет к затылку сидящего Райхоупа, получилась бы именно такая картина, какую мне пришлось наблюдать.

— По-моему, самоубийцы не очень-то раздумывают, как держать локоть?.. И я, пожалуй, напрасно всполошилась. В конце концов, все ваши предположения ни на чем не основаны, и на самом деле у вас не может быть полной уверенности, что Малькольма убили.

— Ошибаетесь, дорогая, и я останусь при своем мнении до тех пор, пока мне не объяснят, чего ради парень, имея при себе ампулу цианистого калия — то есть самого надежного средства перебраться в мир иной без лишнего шума, счел нужным дырявить себе голову на каком-то грязном вокзале. Тем более что сегодня утром тот же человек уверял меня, что, коли вздумает распроститься с жизнью, просто разгрызет ампулу…

— А с чего вы взяли, будто у Малькольма был под рукой цианистый калий? Он ведь вполне мог потерять ампулу или оставить дома, правда?