— Дорогой мой Лакоссад, вы всегда призываете на помощь столь великие авторитеты, что с вами почти невозможно спорить. Из ваших логических построений я могу вынести по крайней мере одну, но глубокую мысль: все эти несчастья отнюдь не случайны. За каждым из них стоит чья-то злая воля, наметившая вполне определенный план, осуществлению которого могли частично помешать лишь непредвиденные обстоятельства: шиньон на затылке Сони Парнак или решение нотариуса выехать из дому раньше, чем обычно. Я согласен с вами, главный побудительный мотив убийцы — деньги. Вместе с тем я отнюдь не испытываю вашей уверенности в том, что касается личности преступника. Во-первых, Лепито до сих пор не привлекал нашего внимания и ни разу ни в чем не проявил какого-то особого честолюбия. Так что все, что вы поставили ему в вину, можно толковать совершенно иначе. А что, если Франсуа любит Соню Парнак больше, чем Мишель со всем ее приданым? Ведь неопытные молодые люди довольно часто влюбляются в красивых и зрелых женщин! На домовладелицу вообще не стоит обращать внимания. Она напоминает мне мадам Потифар, готовую проглотить бедняжку Иосифа. А вдруг убийца, зная о страсти Лепито к Соне, решил воспользоваться этим, чтобы свалить на молодого человека собственные преступления? Услышав о ссоре между Франсуа и «Мсье Старшим», он решил, что это прекрасная возможность избавиться от старика. Скандала он не хотел, поскольку это могло бы насторожить будущие жертвы, предпочел сымитировать самоубийство, отлично понимая, что, если полиция заподозрит неладное, расплачиваться придется Лепито. И вы действительно сочли его виновным, Лакоссад. А кроме того, мой дорогой Ансельм, позвольте заметить, что Соня Парнак наверняка отправилась к клерку своего мужа вовсе не для того, чтобы потолковать о Кодексе. Ну как, убедительно? Вот так вот, дорогой! Между нами говоря, ваша версия страдает довольно крупным изъяном.

— В чем же?

— В основном, дружище Лакоссад! Вы приписываете Франсуа Лепито какое-то совершенно дьявольское коварство, и если ваши предположения верны, то он хитер как змей. Но тогда чем вы объясните, что он как последний дурак отравил Соню у себя дома? Действуя таким образом, он выдал себя с головой мужу, потерял работу и утратил всякую надежду жениться на Мишель!

— Да… вы правы, получается ужасная чепуха. Но если не он, то кто же?

— Давайте честно признаем, что не имеем об этом ни малейшего представления.

— И что в таком случае нам делать с Лепито?

— Допрошу его, как полагается, а потом подождем, не подаст ли Соня Парнак жалобу, хотя, по правде сказать, меня бы это очень удивило. Не думаю, чтобы он просидел тут больше чем до завтрашнего утра. А теперь приведите-ка мне этого молодого человека, за чье сердце, на его беду, сражается так много дам.

Франсуа больше походил на мальчишку, пойманного с поличным за кражей варенья, чем на матерого преступника. Глядя, как молодой человек смущенно переминается с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, Шаллан вдруг подумал, что он отчаянно напоминает пингвина. Лакоссад усадил Франсуа напротив комиссара и тоже остался в комнате.

— Вы причиняете нам слишком много хлопот, мсье Лепито, а мы, полицейские, не особенно любим возмутителей покоя, — сказал Шаллан.

— Поверьте, господин комиссар, я…

— Не перебивайте. Так вот, пока вам не предъявлено никаких официальных обвинений и я не собираюсь держать вас под арестом. Сейчас вы просто свидетель, от которого я надеюсь получить кое-какие разъяснения насчет того, что творится у Парнаков. А поэтому вам придется ответить на все мои вопросы.

— С удовольствием, господин комиссар.

— Превосходно. С вашей внепрофессиональной деятельностью, мсье Лепито, тесно связаны три женских имени. Прошу вас, проясните наше недоумение и признайтесь, в которую из них вы влюблены на самом деле?

— Вы никому не скажете, господин комиссар?

— Все останется между нами, если судопроизводство не потребует обратного.

— В Соню Парнак…

— Вот как? А что же тогда с Мишель Парнак?

— Ее я тоже очень люблю, но совсем по-другому. Это всего-навсего дружеское чувство. Мишель сама во что бы то ни стало хочет, чтобы я на ней женился… Но, сами понимаете, отец ни за что на это не согласится. Впрочем, отказ меня не огорчил бы, поскольку я люблю другую.

— А Софи Шерминьяк?

Франсуа вытаращил глаза.

— Что?!

— Разве вы не ухаживаете за своей домовладелицей?

— Вы что, ни разу ее не видели?

— Однако вдова убеждена, будто вы умираете от любви к ней и только никак не решитесь признаться, — вступил в разговор Лакоссад.

— Ну и ну…

— Что вы об этом думаете, Ансельм? — осведомился Шаллан.

— Пожалуй, тут мсье Лепито вполне искренен. В надежде немного скрасить свое существование вдова приняла желаемое за действительное. Кстати, это напоминает мне высказывание Шамфора: «Воображение, порождающее иллюзии, подобно розовому кусту, цветущему круглый год».

— Допустим, вы сказали нам правду, мсье Лепито. Но вы же не станете отрицать, что всего за несколько часов до смерти мсье Дезире между вами произошла бурная ссора?

— Это верно.

— Из-за чего вы не поладили?

— Мсье Дезире узнал о моей любви к мадам Парнак.

— Каким образом?

— Старик нашел одно, а может и несколько писем, которые я писал его невестке.

— А эта дама отвечала вам взаимностью?

— Я так думал.

— Но теперь считаете иначе?

— Да.

— Однако у вас было ночное свидание в саду?

— Я сам просил о нем, чтобы рассказать о своей ссоре с ее деверем. «Мсье Старший» ненавидел Соню.

— Скажите, мсье Лепито, что вас толкнуло на преступление — оскорбленная любовь, ревность? Почему вы пытались отравить мадам Парнак?

— Это не я!

— Но кто же тогда?

— Она отравилась сама!

И Франсуа снова рассказал, как все это случилось, не упоминая, однако, имени Мишель.

— Но если у вас не было преступных замыслов против мадам Парнак, зачем вы сказали ей, будто это микстура?

— Я ляпнул первое, что пришло в голову.

— Самое досадное, что вы назвали яд микстурой от горла, в то время как у мадам Парнак и в самом деле болело горло.

— Тогда я об этом не знал!

— Не очень-то удобоваримая история, мсье Лепито… Назовите имя человека, который принес вас пузырек.

— Не могу.

— Почему?

— Это было бы постыдно.

— Еще постыднее — оказаться на скамье подсудимых по обвинению в убийстве. А именно это может с вами случиться, если будете так себя вести.

— Господин комиссар, бывают низости, на которые порядочный мужчина не пойдет даже ради собственного спасения!

— Прелестно! Понадеемся, что это благородное убеждение утешит вас, если дело обернется совсем скверно. Пока мы не получим известий из клиники, мсье Лепито, вы останетесь здесь. Уведите его, Лакоссад, и оставьте у себя в кабинете. Я уверен, что у мсье Лепито хватит ума не пытаться сбежать.

— А знаете, старина, — проговорил комиссар, когда Лакоссад вернулся, — сдается мне, молодой человек говорит правду. Ну и путаница! Все, за исключением мсье Дезире, были уверены, что он ухаживает за богатой наследницей, а на самом деле клерк вздыхал по хозяйке дома!.. Кто знает, быть может, именно проницательность стоила Парнаку-старшему жизни… Но я бы очень хотел знать имя того или той, кто принес Лепито пузырек с ядом…

— Вы и в самом деле верите его рассказу?

— Да.

— Почему же?

— Интуитивно. Или вы отрицаете интуицию?

— Ничуть! Вот, например, в «Тысяче и одной ночи» я прочитал, что «слепец обходит ров, в то время как зрячий туда падает».

Вошел мэтр Парнак.

— Моя жена спасена! — сразу воскликнул он.

Комиссар и инспектор тепло поздравили нотариуса с доброй вестью.

— Я знаю, господа, что должен был бы плясать от радости, ибо, хоть нынче это и вышло из моды, очень люблю свою жену. Однако обстоятельства, которые едва не кончились трагически, не дают мне покоя. Я не могу поверить, что Соня изменяла мне с этим молодым человеком… ведь я пригрел его в своем доме… Нет, будь это так, я бы, наверное, покончил с собой.