— Только ради него.
— Ну-ка, ну-ка, объясните, в чем дело.
— Франсуа не любит ту женщину, с которой он виделся в саду!
— Но почему в таком случае…
— Это она заставила его прийти! Хотела посмеяться над его простотой и наивностью! А может, попросить о какой-то услуге… Он так любезен, так услужлив! Во всяком случае, если эта Соня (между нами говоря, такое имя годится только какой-нибудь певичке из кабаре), так вот, если она говорила вам, будто Франсуа ее любит, это наглая ложь!
— Откуда вы знаете?
— Просто его сердце уже занято.
— Вот как?
— Женщиной старше его, но еще красивой и сумевшей сохранить девичью душу, несмотря на вдовство.
— Это, конечно, вы? — прошептал Лакоссад.
— Я, — чуть слышно выдохнула мадам Шерминьяк.
— И вы уверены в его чувствах?
— Я женщина, господин инспектор. Франсуа не осмелился пока объясниться, да и я сама, из вполне понятного целомудрия, не сочла нужным разжигать страсти… И потом, молодой человек беден… а он, наверное, догадывается, что у меня есть кое-какие средства… и это, конечно, мешает ему открыть сердце… Франсуа боится, что его сочтут корыстным…
— Но он же ничего вам не сказал, откуда…
— Ах, это молчание так красноречиво! Вы когда-нибудь любили, господин инспектор?
— Как все, мадам, как все…
— Тогда вы должны понимать, какие муки испытывает Франсуа! Он может умереть!
— Успокойтесь, мадам, еще Маргарита Наваррская писала, что «любовная болезнь убивает лишь тех, кому и так пришло время умирать».
— Я никогда не слыхала об этой даме, но, должно быть, она не очень-то разбиралась в любви!
— История утверждает обратное. А могу я спросить, почему вы сами не поговорите с Франсуа, если настолько уверены в его чувствах? Вы ведь, кажется, чуть-чуть постарше?
— Вы думаете, я могу так поступить, не нарушив законов благопристойности?
— Совершенно убежден в этом.
— Спасибо, господин инспектор! Вы указали мне, в чем мой долг. Уж я сумею защитить Франсуа от всяких интриганок!
Покинув улицу Пастер, Лакоссад из первого попавшегося кафе позвонил комиссару Шаллану.
— Господин комиссар? Это Лакоссад. Я только что от Лепито. Не думаю, что он как-то замешан в покушении на мадам Парнак. Говорит, правда, будто об их свидании никто не знал. Врет, конечно.
— Не беспокойтесь, в доме Парнаков мне тоже наврали. Я имею в виду крошку Мишель. Не удивлюсь, если тот, кого не хотел назвать ваш приятель, и моя маленькая лгунья — одно и то же лицо… Пойдите-ка поболтайте с ней, Лакоссад, а потом зайдите ко мне домой — а я как раз соберусь на похороны.
— Договорились. Я скоро приду.
В особняке Парнаков теснился народ. Люди, желавшие проститься с «Мсье Старшим», непрерывно входили и выходили, и особый церемониймейстер, приглашенный из похоронного бюро, регулировал оба потока. Лакоссад, остановившись невдалеке, раздумывал, как поприличнее выполнить возложенную на него миссию, но вдруг счастливый случай послал ему на помощь Агату. Кухарка, собираясь на рынок, выскользнула через черный ход. Полицейский поспешил к ней.
— Мадемуазель Агата! Я очень рад, что встретил вас. Может, вы сумеете оказать мне одну услугу? Дело вот в чем. Шеф приказал мне во что бы то ни стало поговорить с мадемуазель Парнак. Сделать это сегодня вообще нелегко, а тут еще и дом полон людей. Будьте любезны, пожалуйста, попросите ее выйти в сад. Хорошо?
Поручение не слишком обрадовало Агату.
— Ладно. Так уж и быть… но как бы мне за вас не нагорело… если я запоздаю с завтраком, так только по вашей милости…
— Сомневаюсь, чтобы у ваших хозяев был сегодня хороший аппетит.
— Ну уж это глупости! Ничто так не действует на желудок, как горе.
Кухарка ушла и очень скоро вернулась вместе с Мишель.
— Вот господин, который хотел вас видеть, мадемуазель. А я пошла, иначе на рынке ничего не останется.
И богиня конфорок двинулась прочь. Твердой ее поступи мог бы позавидовать любой гвардеец, охраняющий Елисейский дворец.
— Что вас привело ко мне, мсье?
— Нам надо поговорить о Франсуа Лепито.
— Вот как?
— Он влип в ужасную историю.
— Тем хуже для него!
— Вряд ли вы так думаете на самом деле.
— Именно так я и думаю! Нечего было тащиться на это свидание! Дурак!
— А откуда вы знаете, что у него было свидание с вашей мачехой? — вкрадчиво осведомился Лакоссад.
— Догадалась… Франсуа глуп поразительно: ухаживает за одной, а любит совсем другую…
— И кого же он любит?
— Как кого? Разве не ясно? Меня! Да-да, меня он любит, кретин такой, но не хочет признаться! А все потому, что эта охмурила его: и бедрами-то вихляет, и жеманничает, и воркует, а уж грудь прямо под нос ему сует…
Инспектора позабавила ярость девушки.
— Насколько я понимаю, вы не особенно любите мачеху, а? — прервал он ее.
— Терпеть не могу!
— А это не вы, случайно, стукнули ее по голове?
— К несчастью, нет…
— К несчастью?
— Потому что вся эта история с покушением — просто туфта! Если бы я шарахнула эту красотку по макушке, она бы сейчас лежала рядом с дядюшкой!
— А вы бы угодили в тюрьму, и надолго.
— Да, признаю, это было бы ужасно досадно.
— Слабовато сказано, мадемуазель. Так, говорите, никакого покушения не было? Откуда тогда рана взялась?
— Ударилась, наверное. Уверяю вас, эта особа способна на что угодно.
— Но врач заявил…
— О, этот-то! — сердито оборвала его девушка. — Да он на все готов, лишь бы ей понравиться! Честно говоря, просто не понимаю, и что в этой бабе такого особенного, но ведь всех мужчин превратила в идиотов? Вам, поди, она тоже нравится?
— Никогда об этом как-то не задумывался. А вот вы, конечно, влюблены в Франсуа Лепито?
— Естественно.
— И уверены, что он вас тоже любит?
— Никаких сомнений. Любит, но сам этого не понимает.
— И вы ревнуете?
— Ну и что? Обычное дело!
— Обычное, но очень опасное… Нинон де Ланкло, прекрасно разбиравшаяся в таких вещах, утверждала: «Ревность душит любовь, как пепел — огонь». Кстати, как это вы узнали о свидании Франсуа со своей мачехой?
— Вчера вечером я последила за Франсуа, когда он побежал за мачехой. Разговор у них был короткий, и я догадалась, что они договорились где-то встретиться. Тогда я стала наблюдать за мачехой. Но мне и в голову не пришло бы, что у них хватит наглости встречаться чуть ли не на глазах у моего отца!
— Значит, это он ударил вашу мачеху?
— Отец?! Эта мокрая курица?! Вот уж кто на такие вещи не способен! Он же слушается ее, как собака хозяина!
— Но кто же тогда?
— Говорю же вам, долбанулась где-то, а потом решила напугать всех.
— Что ж, может быть, и так. Очень рад, что поговорил с вами.
— Скажите… положение Франсуа все-таки не очень… серьезно?
Инспектор улыбнулся.
— Ради вас мы не станем причинять ему особых неприятностей.
— Спасибо… Но все-таки какой кретин!
— После того как мы познакомились поближе, мадемуазель, трудно с вами не согласиться.
Когда Лакоссад пришел к комиссару, тот пребывал в отвратительном расположении духа. Шаллан терпеть не мог всяких светских обязанностей, и необходимость явиться на похороны при полном параде выводила его из себя. Мадам Шаллан, вытащив из шкафа все; что могло потребоваться мужу, благоразумно ушла к себе в комнату.
— Помоги мне надеть этот чертов галстук, Лакоссад!.. Дайте же мне рожок для обуви — он лежит вон там, на столике. Спасибо!
Облачившись наконец, комиссар вновь обрел обычное добродушие.
— Давайте хлебнем немножко черносмородинного вина, и вы мне все расскажете.
Шаллан принес бутылку «Пуйи-Фюиссе» и вино из черной смородины. Приготовив смесь, он опустился в кресло напротив инспектора.
— Ну, теперь валяйте!
— Прежде всего, господин комиссар, скажите, известно ли вам, что Франсуа Лепито настоящий Дон-Жуан и женщины не дают ему проходу?