В этой окружавшей Антверпен среде внезапное прибытие перца, который был доставлен сюда прямо после португальских плаваний, единым махом изменило общие условия обмена. Первое судно с пряностями бросило якорь в 1501 г.; в 1508 г. король Португалии основал в Антверпене Фландрскую факторию (Feitoria de Flandres)²²⁷, отделение своей лисабонской Casa da India. Но почему король избрал Антверпен? Вне сомнения, потому, что главным покупателем перца и пряностей — мы говорили об этом — была Северная и Центральная Европа, та Европа, которую до того времени снабжал с юга венецианский Фондако деи Тедески. А также, конечно, потому, что Португалия поддерживала давние морские связи с Фландрией. Наконец (и особенно), потому, что если после долгих усилий Португалия и добралась до Дальнего Востока, то у нее не было ни венецианских ресурсов, ни венецианских средств, чтобы поддерживать свой успех и им управлять, т. е. организовать с начала до конца распределение пряностей. Уже для плаваний из Индии в Европу и обратно приходилось авансировать громадные суммы, а после первых же ограблений в Индийском океане пряности и перец должны были оплачиваться наличными, серебром или медью. Не обращать внимания на перераспределение означало предоставить другому (как сделают это позднее великие Ост-Индские компании) заботу о перепродаже, бремя открывать кредит розничным торговцам (при сроках платежей от 12 до 18 месяцев). По всем этим причинам португальцы доверились антверпенскому рынку. Разве же не мог он делать для португальских пряностей и перца то, что он делал для английских сукон? В обмен на это португальцы находили в Антверпене медь и белый металл немецких рудников, в которых они нуждались для своих выплат на Дальнем Востоке.

К тому же распределение через Антверпен было эффективным для Северной Европы. За несколько лет венецианская монополия была там сломлена, по крайней мере нарушена. В то же время широкий поток меди и серебра переориентировался с Венеции на Лисабон. В 1502–1503 гг. только 24 % венгерской меди, экспортированной Фуггерами, поступило в Антверпен; в 1508–1509 гг. соотношение составило 49 % для Антверпена, 13 % для Венеции ²²⁸. Что же касается серебра, то в 1508 г. официальное уведомление правительства Нидерландов оценивало примерно в 60 тыс. марок²²⁹ вес металла, проследовавшего транзитом через Антверпен в Лисабон: Запад лишался своего белого металла в пользу португальского [торгового] кругооборота. Так что немецкие купцы оказались в сердце бума, вознесшего Антверпен, будь то Шетцы из Ахена, центра производства меди²³⁰, или аугсбургские Имхофы, Вельзеры, Фуггеры. Их прибыли накапливались: с 1488 по 1522 г. Имхофы ежегодно увеличивали свой капитал на 8,75 %, Вельзеры — на 9 % (с 1502 по 1517 г.), а Фуггеры — в целом на 54,5 % (с 1511 по 1527 г.)²³¹. В таком быстро менявшемся мире итальянские фирмы сталкивались с тяжкими трудностями: Фрескобальди обанкротились в 1518 г., Гуальтеротти ликвидировали свои предприятия в 1523 г.²³²

Очевидное процветание Антверпена завершится, однако, складыванием подлинного денежного рынка лишь с опозданием. Такой рынок может существовать, лишь будучи связан с кругооборотом векселей, платежей и кредита во всех европейских пунктах и рынках, где производилась ремиссия (особенно в Лионе, Генуе, на кастильских ярмарках), и Антверпен лишь замедленно туда внедрялся. Например, с Лионом, который тогда руководил всей этой игрой, он оказался связанным только к 1510–1515 гг.²³³

А затем начиная с 1523 г. для Антверпена начались мрачные годы. Войны между Валуа и Габсбургами в 1521–1529 гг. парализовали международную торговлю и рикошетом создали стеснения для антверпенского денежного рынка, который только начинался. В 30-е годы расстроился рынок перца и пряностей. Прежде всего Лисабон вновь взял на себя роль перераспределяющего: Фландрская фактория (Feitoria de Flandres) утратила смысл своего существования и в 1549 г. была ликвидирована²³⁴. Может быть, как предположил В. Магальяйс-Годинью,²³⁵ из-за того, что Португалия нашла рядом с собой — в Севилье — американский белый металл, тогда как немецкие рудники находились на спаде и начиная с 1535 г.²³⁶ почти что прекратили производство [серебра]. Но главным образом потому, что сказалась реакция Венеции: поступавший с Леванта перец, который Венеция продавала, был дороже лисабонского, но лучше по качеству²³⁷ и к 30-м годам XVI в., а еще больше после 1540 г. венецианские закупки на Ближнем Востоке возросли. В 1533–1534 гг. в Лионе²³⁸ Венеция присвоила 85 % торговли перцем. Конечно же, Лисабон не прекратил свои поставки в Антверпен, где португальский перец по-прежнему будет оживлять рынок: с ноября 1539 по август 1540 г. у острова Валхерен бросили якорь 328 португальских судов ²³⁹. Но при новой конъюнктуре перец не был более уже в такой мере двигателем, не имевшим себе равных. Португалии не удалось обеспечить себе монополию на него. Произошел раздел рынка с Венецией почти поровну, и раздел этот каким-то образом закрепился. И наоборот, ничто не мешает думать, что короткий спад середины XVI в. не сыграл также своей роли в затруднениях Антверпена.

Вторая удача Антверпена

Что снова вывело Антверпен на подъем, так это рост импорта американского белого металла через Севилью. В 1537 г. серебро в Испании было достаточно обильно, чтобы заставить правительство Карла V повысить курс золота: соотношение золото — серебро стало тогда не 1 к 10,11, а 1 к 10,61²⁴⁰. Такой приток богатств придал Испании (следовало бы сказать— Кастилии) новое политическое и экономическое измерение. Габсбурги в лице Карла V оказались одновременно господами Испании, Нидерландов, Империи, Италии, где они прочно доминировали с 1535 г.²⁴¹ Вынужденный производить платежи по всей Европе, император с 1519 г. был привязан к аугсбургским купцам-заимодавцам, подлинной столицей которых оставался Антверпен. Именно Фуггеры и Вельзеры мобилизовывали и доставляли необходимые суммы, без чего не было бы имперской политики. В таких условиях император не мог обойтись без услуг антверпенского денежного рынка, образовавшегося как раз между 1521 и 1535 гг., в трудную пору вялой торговли, когда займы государю утвердились в качестве единственного плодотворного использования капиталов, которые обычно ссужались под процент, превышающий 20 ²⁴².

И тогда с Испанией произошло то же, что произошло с Португалией. Перед лицом своей новой задачи по ту сторону Атлантики — эксплуатации и строительства Америки — она обретала необходимый вес и выполняла свой долг с разнообразной помощью всей Европы. Ей нужны были лес, брусья, смола, суда, пшеница и рожь стран Балтийского бассейна; для переправки в Америку ей требовались промышленные изделия, холсты, легкие сукна, скобяной товар Нидерландов, Германии, Англии, Франции. Порой — в огромных количествах: в 1553 г.²⁴³ из Антверпена в Португалию и Испанию было отправлено больше 50 тыс. штук холста. Зеландские и голландские корабли с 1530 г. и наверняка с 1540 г. сделались хозяевами связей между Фландрией и Испанией с тем большей легкостью, что корабли Бискайского залива оказались отвлечены в сторону Пути в Индии (Carrera de Indias), и пустоту, создавшуюся в мореплавании между Бильбао и Антверпеном, нужно было заполнить. Так что ничего не было удивительного, если Карл V мобилизовал в 1535 г. против Туниса, а в 1541 г. против Алжира десятки и десятки голландских урок^*BG для перевозки людей, лошадей, боеприпасов и продовольствия… Бывало даже, что корабли с Севера реквизировались ради увеличения флотов Пути в Индии²⁴⁴. Невозможно сказать (но мы к этому еще вернемся²⁴⁵), насколько такая победительная связь Севера с Пиренейским полуостровом была важна в истории Испании и всего мира.