Б. Г. Петерс, специально занимавшийся этой проблемой, разработал интересную классификационную хронологическую таблицу эгейских типов кораблей, положив в основу тип движителя и наличие или отсутствие тарана (94, с. 162–165). Но в эту таблицу наряду с критскими включены также изображения судов Ахейской Греции, и о кораблях, особенно Крита, приходится говорить лишь предположительно, исходя из того, где найдено то или иное изображение. Лишь примерно с 1600 г. до н. э., как полагает Я. Лурье, «микенская культура представляет собой только ответвление критской без сколько-нибудь существенных отличий», и начиная с этого времени правомерно переносить черты ахейских кораблей на критские или наоборот (87, с. 59).
В раннеминойский период (до 3000 г. до н. э.) критяне, по-видимому, еще не знали парусных судов. Во всяком случае ни одного их изображения до нас не дошло. Все корабли этого времени снабжены таранами, их ахтерштевни вздымаются высоко над палубой (по определению Б. Г. Петерса, они от 4,5 до 7,5 раза превышают высоту борта) и украшены резными изображениями рыбок или дельфинов. Б. Г. Петере считает, что это «изображения судов дальнего плавания с запасами сохнущей рыбы и приспособлениями для добычи пресной воды» (94, с. 161). Эти «приспособления» — обыкновенные бараньи шкуры, конденсирующие ночью влагу из воздуха. По числу черточек, обозначающих весла, можно выделить некоторые типы судов: 26-, 32— и 38-весельные, изображенные на сосудах с острова Сироса. «Суда подобного типа, — заключает Б. Г. Петере, — в дальнейшем, вероятно, сменяются пентеконтерой. Это были длинные, до 30 м, низкобортные ладьи с поднятой кормой и задранным носом, что давало возможность судну идти при крутой волне и защищало от наката при его вытаскивании на берег и спуске в море. Возможно, поднятые на разную высоту нос и корма судна являлись своего рода стабилизаторами, которые в случае остановки его в море автоматически приводили одну из его оконечностей к ветру, уменьшая тем самым возможность захлестывания его водой через борт» (94, с. 161–166). Бортовая волна была очень опасной. Пиндар приводит древнюю пословицу (24, с. 137):
В конце раннеминойского периода появляется одинарная мачта (следовательно, конструкция килевая), присутствующая отныне на всех изображениях, и двулапый, вероятно металлический, якорь. К раннеминойскому периоду относятся только два изображения мачтовых кораблей. Возможно, другие еще не найдены, но нельзя исключать и того, что эти два рисунка следует датировать чуть позже — среднеминойским периодом (3000–2200 гг. до н. э.), когда на Крите царствовал Минос и когда туда прилетел Дедал. Именно Дедалу критяне наряду со многими другими его благодеяниями приписывали изобретение паруса, а ведь единственное назначение мачты — нести парус. Эти суда «были более приспособлены для дальних плаваний и имели высоко поднятую корму и нос, который в средней части заканчивался тараном, а также мачту и, вероятно, парусное вооружение» (94, с. 166). «Крутоносыми» называл критские корабли и Гомер, а «суда с высокой кормой» упоминает Пиндар. Можно согласиться и с предложением Б. Г. Петерса о том, что по крайней мере некоторые критские корабли имели гипотезму, обычную для египетских судов, но почему-то приписываемую И. Ш. Шифманом (108, с. 43) финикийцам, якобы изобретшим ее в VII в. до н. э. Изогнутые реи критских кораблей тоже напоминают египетские. Такие совпадения едва ли случайны, они могут навести на мысль о том, что контакты Крита и Египта происходили куда чаще, чем это принято считать. С. Я. Лурье предполагает, что дальние морские путешествия должны были заставить критян освоить основы мореходной астрономии (87, с. 45). А обоюдное заимствование некоторых технических приемов может свидетельствовать о том, что, пока цари мерились силами, кто-то, кого, может быть, намеренно брали с собой в подобные походы, делал зарисовки или запоминал чужеземные конструкции, чтобы потом сопоставить их с отечественными и сделать выводы. Безопасность плавания критских кораблей обеспечивали их тараны, но не тараном единым силен корабль, предназначенный для боя.
Корабли позднеминойского периода (2200–1400 гг. до н. э.) дают гораздо большее разнообразие типов. Во время Тутмоса III критяне строили их из ливанского кедра, и это не могло не сказаться на их мореходных качествах. Еще в среднеминойском периоде на кораблях появились каюты для кормчих (печать из Кносса), что может свидетельствовать о возросшей дальности плаваний. Теперь появляются просторные каюты, предназначенные для пассажиров (золотой перстень из Тиринфа). Строятся бестаранные суда специально для транспортных целей (на одной печати из Кносса воспроизведено судно для перевозки лошадей). Главным движителем становится парус, и в погоне за скоростью критяне иногда снабжают свои суда двумя и даже тремя мачтами. Такое новшество требует особой прочности конструкции, и одно изображение раскрывает секрет: каркас судна упорядочивался шпангоутами и, по-видимому, бимсами, так как эти суда палубные. На таком быстроходном судне была захвачена на Крите Деметра — богиня плодородия — и доставлена в Аттику, в город Форик, для продажи в рабство (39, с. 92).
Эти древние бригантины, участвовавшие в Троянской войне, могли бы стать флагманами в эскадрах Моргана и Дрейка. Даже то малое, что мы о них знаем, позволяет признать их судами более высокого класса, чем современные им египетские. Они имели иногда тараны на обоих штевнях, а гипотезма и рулевые весла в носу и корме позволяли им с одинаковой легкостью нападать и отступать в любом направлении.
Достойными их соперниками были корабли ахейцев, при каждом удобном случае любовно упоминаемые Гомером. Чаще всего их сопровождает эпитет «черные». «Должно быть, их содержали щедро просмоленными», — предполагает Л. Кэссон (111, с. 36), и он не одинок в этом мнении. Но вот что странно: к Трое прибыло 29 флотилий, а «черными» Гомер упорно именует корабли только 13 из них, всегда одни и те же. Почему? Понятие «непросмоленный корабль» было для всех древних народов таким же абсурдным, как, например, «сухая вода». Естественно, греки тоже не жалели смолы или воска для своих кораблей. И почему родина этих «черных» кораблей ограничивается довольно четким регионом: восточная часть Балканского полуострова от Фессалии до Аргоса с островами Эвбея, Эгина и Саламин? Исключения здесь — Эхинадские острова у западного побережья полуострова, рядом лежащая Итака и еще Крит далеко на юге…
Есть и еще одно обстоятельство, обычно упускаемое из виду: скульптура, храмы, утварь — все, что делалось из твердого материала, греками всегда раскрашивалось. Не были исключением и корабли (тем более что густо просмоленное дерево — малоприятная штука для тех, кто на нем сидит). Геродот, например, уверяет, что «в древние времена все корабли окрашивали в красный цвет (суриком)…» (10, III, 58), а Вакхилид добавляет еще одну традиционную деталь раскраски, связанную с религиозными представлениями: на носах кораблей рисовали синие глаза. Другой греческий поэт — Тимофей упоминает «черные ладейные ноги» (24, с. 287), то есть весла. Но ведь весла вообще никогда не смолились, они могли лишь раскрашиваться. Следы красок сохранились на Парфеноне. Сохранились они и в поэмах Гомера: ахейские корабли у него «темноносые», «красногрудые», «пурпурногрудые». Как-то мало вяжутся эти солнечные цвета со смолой, разжиженной солнцем… Можно было бы допустить, что эпитет «черные» указывает на материал, использованный в строительстве этих кораблей: «черным дубом» Гомер называет дубовую кору (11б, XIV, 12). Возможно, таким «дубом» была отделана корма корабля Тесея, о чем упоминает Вакхилид (24, с. 265), да и то, скорее всего, в знак траура — по той же причине, по какой его корабль нес черные паруса. Но дуб распространен по всему Средиземноморью…
Остается лишь предположить иной смысл слова ueлac, приводимого Н. И. Гнедичем в основном значении. И тогда смола оказывается ни при чем: «черные» корабли — это «зловещие» корабли, «наводящие ужас» корабли. Эпитет «черный» в таком значении употреблялся и греками, и римлянами: о «черных днях года» упоминает, например, Плутарх (26д, 27) в связи с гибелью римского войска в битве с кимврами (ср. русск, «черный день», древнеиранское «Черное», т. е. суровое, море). Может быть, основанием для такого эпитета послужила устрашающая боевая раскраска этих ладей или фигура какого-нибудь чудовища на акротерии, но скорее — наивысшее во всем греческом флоте совершенство их конструкции.