— Совсем, — вздохнул Шини. — Они же всё отобрали.

Увы, в участке у них действительно отобрали всё, что было — Шини сейчас с грустью подумал, что деньги, причем немалые, нашли себе пристанище в карманах полисов, которые его обыскивали. Вот же невезуха! Сбежать-то они сбежали, но теперь что делать? Ни генератора, ни денег.

— Придется как-то добывать средства, — подсказал Сеп. — Думаю, Ал подскажет, как именно.

— Подскажу. Но сначала нужны новые личины. Разгуливать в этих не стоит, они уже засвечены в участке.

— И кем мы притворимся на этот раз? — с подозрением спросил Шини.

— Нужно что-то такое… неожиданное, — Ал задумался. — Мой прототип был мастером импровизации. Думаю, настало время воспользоваться его умениями.

Ана и Бонни ушли на край полянки, Бонни вытащила из сумки карты и книги, и они с головой ушли в работу. Эл, успешно загнавший Аквиста в кабину, появился на секунду перед Шефом, и попросил, чтобы их часок не трогали: его ученику нужно сосредоточиться. Поэтому Фадан в сопровождении Шефа отправился к ручейку, прихватив с собой пару «книг», однако к «книгам» он пока что не притронулся — Шеф сообщил, что ему нужно объяснить Фадану что-то важное.

— Во-первых, не вздумай воспользоваться связью, — с места в карьер начал Шеф. — Это опасно. Диск уже активирован, а связь слишком заметна, пока что её использовать нельзя. Теперь я это точно знаю. Во-вторых, скажи мне, пожалуйста, ты умеешь красть?

— Я? Красть?! — возмутился Фадан. — Да я… да никогда в жизни!..

— Вот это плохо. Потому что сам подумай — где взять генератор? Денег нет, если ты не забыл.

— Ну это вообще из рук вон, — Фадан повесил голову. — Как же я смогу… это же грех… не перед Триединым, не подумай. Перед собственной совестью.

— Ты опять за старое? Дело не в том, что это грех. Конечно, красть плохо, но у вас сейчас нет выбора, — осторожно начал Шеф. — Ты должен это понять. И потом, когда крали лекарства для Аквиста, ты вроде бы не возражал.

— Так то лекарства, — принялся вяло отбиваться Фадан. — Необходимость. А тут…

— А тут тоже необходимость, — строго оборвал его Шеф. — Неизвестно, что с ребятами, а вы, считай, привязаны сейчас к машине. Которая стоит, как вкопанная.

— Мы могли бы и пешком, — промямлил Фадан, за что тут же поплатился.

— Пешком? — издевательски произнес Шеф. — И убегать, если что, пешком? И на станцию пешком? А если получится отобрать оба диска, тоже на себе потащишь? Смею тебе напомнить, что каждый из них по двадцать пять кило весит. И еще аккумулятор десятку. И «книги». И продукты для команды. И все это пешком, да? Может, хватит уже, а, Фадан?

— Ну хватит, так хватит, — Фадан тяжело вздохнул. — Я все понял, Шеф, можешь не продолжать. Так что мне делать-то?

— Сейчас соберешься с духом, и двинемся в город. Выйдешь на дорогу, проголосуешь, и доедешь, чтобы время не терять. Тут не очень далеко. Добудем генератор, и обратно. Как поставить, я тебе объясню. Надеюсь, к тому времени Эл сумеет объяснить Аквисту, что нужно делать с машиной.

Бакли и Шини вышли на площадь, и нерешительно замерли — куда только подевалась вся смелость? Площадь была небольшая, квартальная, и народу на ней сейчас было немного. Небольшая группа слушала в дальней части какого-то белого гревана, вещавшего елейным голосом о любви к ближнему своему, остальные шатались между низенькими прилавками выездного базарчика, прицениваясь и торгуясь. На эту площадь, как стало вскоре понятно, приезжали поторговать жители окрестных деревень и сёл, поэтому ассортимент был немудрящий. Копченая вельшевская колбаса, пучки трав для каши, вязанные носки и гетры, свежий и сушеный рибир, который продавали небольшими кулечками, остро пахнущие ягоды голдра, которые принято добавлять в мясо при тушении, жилетки из пестрой ковровой ткани, аляповатые и жутко неудобные, зато очень теплые, вырезанные из коричневого дерева сувенирные ложки, молоко в пластиковых мутных бутылках, свежий плоский домашний хлеб, и прочий нехитрый товар.

— Жрать охота, аж кишки к спине прилипли, — пожаловался Бакли. — Шини, ну давай, что ли. Начинай.

— А почему не ты?

— Потому что я первый сказал.

— Ну вот еще…

— Так, прекратили оба, — прошипел невидимый Ал. — Шини, давай. Действуй.

— Чтоб вас всех… Ладно. Добрые граждане! — повысил голос Шини. — Помогите, кто чем может, нашей школе на проведение летнего праздника Осуществления! Мы собираем на гирлянды и угощение родителям!..

— Голос тоньше сделай, урод, — прошептал Бакли. — Ты же девочка, а басишь, как греван!!!

— Заткнись!.. Помогите, кто чем может, граждане! А кто поможет, мы за вас помолимся на празднике!..

— Бакли, не молчи, — подсказал Сеп. — Чего как воды в рот набрал?

— Наша школа очень хорошая, только очень бедная, — загнусавил Бакли тонким голосом. — А мы хотим милостью Триединого устроить достойный праздник…

Личины они сняли — по словам Ала — лечь, не встать. Сейчас на площади стояли две совершенно простецкого и небогатого вида чистенькие девочки, подростки лет по четырнадцать. Одна из них (Бакли) держала в руках стыренную с веревки наволочку, долженствующую изображать мешок для сбора, а вторая (Шини) — зеленую веточку, отломанную от дерева, и символизирующую в данной ситуации ветвь Древа Не Сбывшегося Искушения. По приданию, именно такой веткой погнала искусителя-нага добродетельная Макура, жена Амда и Доуха. Точнее, она исстегала его веткой до смерти, но на святых картинах ее всегда изображали с зеленой тонкой веткой в руке. Хотя, надо полагать, после погони и избиения листья на ветке вряд ли остались.

— Подайте на праздник, — снова затянул Шини. — Доброго вам здоровья!..

К его удивлению, к ним, пусть и не очень часто, но подходили. И в наволочке вскоре уже позвякивало полтора десятка монеток. И даже шуршали две или три бумажки — на такую щедрость ни Бакли, ни Шини не рассчитывали.

— Бумажки переложи во внутренний карман жилетки, — подсказал Ал. — Давай, давай, не тяни.

— Зачем? — шепотом спросил Шини.

— Когда в мешке только монетки, это выглядит более жалостливо. А с бумажками создается ощущение, что вам уже порядочно накидали. И не молчи, говори, давай. И веткой, веткой!..

Веткой, опять же по обычаю, было положено слегка похлестывать тех, кто хотел избавиться от греха. Такие подходили, кидали монетку, потом поворачивались спиной — и Шини слегка хлестал их по этим самым спинам. Считалось, что так изгоняются грехи, которые поменьше. Дурные мысли, например.

Через полтора часа стало смеркаться, и народ потянулся с площади по домам. Селяне складывали в коробки непроданный товар. Поняв, что больше ничего собрать не получится, Бакли и Шини потихоньку ушли с площади, сняли личины, прошли через несколько дворов, и сели подсчитывать свою добычу.

Добыча, против ожиданий, оказалась немаленькая.

— Ну ничего себе… — потрясенно бормотал Бакли, пересчитывая монетки и бумажки. — Одних шуршалок больше чем на полтысячи. А с мелочью все семьсот наберется. Шини, сколько там?

— Триста, — удивленно ответил Шини. — Я еще не досчитал. Сейчас…

На поверку оказалось, что собрали они почти девять сотен. И это — на полупустой площади, на окраине города. Бакли как-то странно притих, Шини заметил, что он расстроен.

— Ты чего? — спросил он.

— Да просто думаю. Врач быроспаса получает пять сотен. В месяц. А у вас какие зарплаты?

— Мы не работали еще, — напомнил Шини. — Но… тот же Фадан получал тысячи две, иногда поменьше. За родословные мы брали от пятисот до трех тысяч… примерно… Мой папа получал, как я думал, много. Почти пять тысяч. Мама полторы… Бакли, это что же получается? Это нас вот так дурят?..

— Видимо, да. Я ведь сколько раз сам кидал в такие же мешки мелочь! — в сердцах воскликнул Бакли. — Думал, на благое дело. Когда на праздник, когда на приданое кому-то, когда на ремонт церкви какой-нибудь, когда на воссоединение семьи чьей-нибудь. Шини, кого мы кормили, а? Это же огромные деньги! Куда они уходят?