Детей действительно вывезли в особый детский концлагерь. Размещался этот концлагерь на территории Польши — название местности Ольге Никитичне не запомнилось. Условия в этом концлагере мало чем отличались от освенцимских: трехэтажные нары в помещениях; стеки в руках надзирателей; колючая проволока; охрана…
С тем же конвоем, что сопровождал детей, Ольгу Никитичну вернули в Освенцим, где матери с трепетом ожидали возвращения конвоя. Вернется Ольга Никитична, значит, их дети остались жить…
Но Ольге Никитичне удалось привезти матерям еще и другие тому доказательства. На крохотных обрывках каким-то образом раздобытой ею бумаги — обращенное к каждой матери слово, написанное рукою ее ребенка, если только он умел писать. И написанное другими детьми за тех, кто по малости лет сам написать не мог.
Матери и по сей день вспоминают эти «письма»…
ИЩУ СЛЕД…
Куда и зачем вывезли из Освенцима, из Майданека наших детей? И что это был за лагерь: особый детский?
Для того, чтобы написать об этом, я должна была ощутить вещественно, зримо пусть давний, пусть затертый годами след. След этот ищу в Польше.
В архивах, в материалах Главной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений, сведений о советских детях немного. Строки в различных документах: сообщения о транспортах узников, прибывающих на территорию Польши из Советского Союза, в том числе и детей; сведения о пребывании детей, в том числе и наших, советских, в Майданеке, Освенциме, в других концентрационных лагерях. Но упоминаний о лагере, куда отправили вместе с другими Алика Безлюдова, Булахова Володю, Людмилу Королеву, сведений о лагере, организованном гитлеровскими властями именно для советских детей, найти мне не удается. Похоже, что лагерь этот, через который прошли тысячи наших ребят, остался только в их памяти — неустойчивой детской памяти…
Польские товарищи говорят, что не следует удивляться этому. Все, что относилось к проблеме детей на оккупированных территориях, особенно тщательно зашифровывалось и впоследствии уничтожалось гитлеровскими властями. Они говорят, что от «Полен Югендфервандлагер» — крупнейшего лагеря для польских детей, созданного в городе Лодзи, тоже почти не осталось материальных следов. И то, что происходило за его стенами, в полной мере открывается лишь в последние годы. Кстати, говорят они, не исключено, что «радзецких» детей также завозили в «Полен Югендфервандлагер».
Немецкие документы с грифом «секретно» и «совершенно секретно». Факты. Воспоминания. Показания свидетелей, а говоря проще, трагические рассказы о разрушенных семьях, о загубленном детстве…
То, что я узнаю, не имеет прямого отношения к локальной моей задаче, но все работает на нее, заставляя понять, что судьбы наших детей всего лишь фрагмент, эпизод, частный случай политики, проводимой деятелями гитлеровской Германии в отношении детей «поверженного востока».
Можно считать, что суть политики этой сформулировал рейхскомиссар Гиммлер, выступая по вопросам укрепления немецкой расы, на совещании офицеров СС, в ноябре 1942 года, в украинском городе Житомире.
«Всякую хорошую кровь, — сказал он, — где бы вы ее ни нашли на востоке, вы должны ДОБЫТЬ или УНИЧТОЖИТЬ. И это первая предпосылка, о которой вы должны помнить…»
Добыть — чтобы усилить немецкую расу. Чтоб восполнить огромные потери, понесенные ею на войне, — так это надо понимать.
Уничтожить — чтобы обезлюдить захваченные земли. Чтобы ослабить биологическую силу противника. Чтобы из детей поверженного народа никогда не выросли мстители…
«…Если третий рейх должен существовать тысячи лет, то наши планы должны быть разработаны на поколения вперед. А это означает, что расово биологическая идея должна иметь решающее значение в немецкой политике…»
Это уже не Гиммлер. Это — доктор Ветцель, начальник отдела колонизации, облеченный высоким доверием чиновник по делам оккупированных восточных областей.
Но это все теория: предпосылки, обоснования… А практика… Практика была определена тем приказом Гиммлера от 6 января 1943 года, о котором я уже рассказывала.
Видимо, лагерь, в который увезли из Освенцима наших ребят, как раз и был одним из тех лагерей, что создавались во исполнение этого приказа.
Из показаний, которые бывший комендант Освенцима Рудольф Гесс давал как свидетель окружному суду в городе Кракове, подобные лагеря, по его сведениям, создавались в Лодзи, потому что именно город Лодзь должен был стать базой для германизации и советских и польских детей.
И вот, наконец, след лагеря. Подтверждение, правда, лишь косвенное, его существования. В городе Быдгоще опубликованы материалы окружной комиссии по расследованию гитлеровских преступлений — монография под названием «Потулице обвиняет» (авторы В. Ястженбский и Т. Лашовский). В ней рассказывается о лагере в деревне Потулице, куда заключались поляки, изгнанные из своих домов и хозяйств, потому что дома и хозяйства их предназначены были немецким колонистам. В главе, в которой говорится о польских детях, есть страницы, рассказывающие о детях советских.
Осенью 1944 года из Потулице ушел транспорт с находившимися в нем советскими детьми. Дети эти были вывезены в детский лагерь, находящийся в окрестностях города Лодзи. Но как попали наши дети в Потулице? Оказывается, их привезли туда из Освенцима в ноябре 43-го года.
Дети, по их рассказам, были схвачены вместе с матерями летом того же 43-го года в районах Смоленска и Витебска. Вывезены в Освенцим, отобраны у матерей и отправлены в Потулице. Все — по схеме, начертанной Гиммлером в его январском приказе. Одно неясно: почему из Освенцима их вывезли в Потулицкий лагерь? Может быть, потому, что, как показывал Рудольф Гесс, в силу большого наплыва детей летом 43-го года Лодзь отказалась принимать дальнейшие транспорты. Но может быть, из других каких-то соображений, точно никто не знает этого.
Документов, относящихся к прибывшим в Потулице нашим детям, не сохранилось. Но авторам монографии удалось раскрыть кое-что, исследуя документы косвенные, на первый взгляд настолько незначительные, что об их уничтожении лагерное начальство в свое время не позаботилось.
Вот, например, заявка на обувь для прибывших детей. Обычную обувь, что была положена узникам: «трепы» или же «древняки», то есть башмаки из материи на тяжелой, деревянной подошве, или просто — деревянные башмаки.
И вот таблица затребованной обуви. Две графы. В первой указаны размеры. Во второй — количество. Выглядит это так:
Номера (размеры): 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Количество пар: 10 20 54 44 25 37 28 35 43 36
Номера: 26, 27, 28… Как легко они возникают перед глазами, эти крохотные, почти игрушечные, синие, красные, белые туфельки, сапожки, ботиночки. Как легко представить себе детские ножки, резво топочущие по земле в разноцветной своей обувке… Но как представить их в тяжелых тюремных «древняках»! Или босыми, через силу ступающими по мерзлой осенней земле?!
Из этой таблицы видно, что примерно треть привезенных в Потулице детей были малыши в возрасте от двух до восьми лет. То есть именно в том возрасте, который, в свете многочисленных распоряжений Гиммлера, представлялся наиболее подходящим для германизации.
По свидетельству взрослых узников Потулице — поляков (свидетельства эти приводятся в монографии) советские дети постоянно подвергались издевательствам и побоям. Голод был их нормальным состоянием.
По приказу начальника лагеря, они должны были учиться немецкому языку и петь немецкие песни.
«Советские дети размещались в двух отдельных бараках, огороженных колючею проволокой, от остальной части лагеря… Сочувствие наше к судьбам этих детей могло проявиться лишь в том, чтобы тайно подкинуть им что-нибудь из съестного. И также тайно выразить им свою сердечность: улыбкой, жестом…»[2]
2
Перевод с польского здесь и далее — автора.