– А что значит – прелат?

– Прелат – это почётный титул особенно заслуженных представителей католического духовенства.

– Это я знаю. Но я хотел говорить с кардиналом. Главным финансистом Ватикана.

– Главный финансист – это Папа.

– Папа?

Нездорово бледный Бассо глубоко вздохнул.

– Папа – самодержавный владыка. В его компетенции находится всё. Он может только делегировать свои компетенции.

– Кто же тогда контролирует его?

– Бог.

– Неплохо! – вырвалось у Кауна. Он выглянул из машины. Движение было такое же хаотичное, как в Израиле, но небо затянуто облаками, свет приглушённый, примерно как в Нью-Йорке в хорошие дни. – Так сказать, председатель правления без наблюдательного совета. И без акционеров. Или единоличный владелец. Можно позавидовать. Окей, и какой пост занимает этот тип?

– Он секретарь финансовой префектуры Святого престола.

– И что она собой представляет?

– Своего рода счётная палата, которую учредил в 1967 году папа Павел VI. Этот орган проверяет на легитимность все банковские счета, все балансы, все финансовые потоки. Возглавляет префектуру кардинал, которого, в свою очередь, контролирует коллегия из пяти других кардиналов. Помимо него, есть ещё восемь сотрудников и двенадцать консультантов, все они финансовые специалисты, и как раз этот секретарь, который всегда прелат.

Каун задумчиво кивнул. Естественно, он не рассчитывал на то, что такая институция, как католическая церковь, встанет на уши ради председателя правления какой-то незначительной информационной корпорации. Нет, конечно, – до тех пор, пока кот ещё в мешке. Пока он не объяснил им, что он, Джон Каун, возможно, держит в руках будущую судьбу этой церкви.

Они доехали до Ватикана. Массивные, подавляюще старые стены возвышались перед ними, как будто стараясь внушить им чувство их абсолютной незначительности. Швейцарский гвардеец в смехотворной униформе проверил их паспорта, сравнил со списком, позвонил по телефону и наконец пропустил их внутрь церковного государства. Человек в чёрной сутане вышел им навстречу, дал знак следовать за ним и повёл по длинным коридорам, в которых висели огромные картины, написанные маслом. Они то поднимались, то спускались по лестницам, пересекали сады, колоннады, миновали древний фонтан, и с каждым шагом в Кауне росло осознание того, на какого могущественного противника он замахнулся. Это тебе не какое-нибудь жалкое издательство, доведённое сыновьями основателя до краха и сбываемое за небольшие деньги; не фабрика картофельных чипсов, которую удалось прибрать к рукам путём ловкого финансового манёвра, – эта организация могущественна уже в силу одной только длительности своего существования. Тягаться в бизнесе с католической церковью – всё равно, что возжелать приобретения Гималаев.

Вместе с тем в нём росло уважение к Бассо. У этого человека, должно быть, действительно повсюду были связи, если за такое головокружительно короткое время он сумел устроить ему эту встречу. Замечательный сотрудник. Очень ценный.

Каун чувствовал, как напряжение у него под ложечкой опустилось ниже и, казалось, затвердело, превращаясь в чистую сталь. Это чувство было ему знакомо. То была готовность к бою.

Кабинет прелата Джузеппе Дженаро был на удивление маленьким. Вся мебель казалась средневековой, включая массивные тёмные столы, шкафы и стулья, один только ковёр стоил, должно быть, несметных денег.

– Я слушаю, – неприветливо сказал духовный служитель на очень итальянском английском после того, как они сели. При этом он поглядывал тёмными черепашьими глазками и беспрестанно двигал нижней челюстью.

Каун слегка подался вперёд и посмотрел собеседнику в глаза – телодвижения, хорошо зарекомендовавшие себя за бесчисленными столами переговоров по всему миру, – и начал:

– Сэр, меня зовут Джон Каун, я председатель правления Kaun Enterprises. Моё предприятие располагает активами более, чем…

Высохший старик нетерпеливо отмахнулся:

– Да, да, я всё знаю. Что вы хотите?

Прелат, казалось, был не слишком впечатлён значительностью своего посетителя. Каун набрал в лёгкие воздуха. В первую очередь было ясно одно: этот отвратительный гном в генрих-гиммлеровских очках с тонкой оправой и с реденькими волосами был препятствием, а не переговорным партнёром. Речь могла идти только о том, чтобы преодолеть его, а вовсе не о том, чтобы убедить.

– Моё предприятие финансирует значительные археологические раскопки в Израиле. В ходе работ мы натолкнулись на след одного артефакта из времён Иисуса, и этот артефакт может иметь решающее значение для католической церкви, – сказал Каун и затем добавил, поддавшись внезапному импульсу: – Настолько решающее, что о нём следовало бы говорить с Папой.

Он заметил, как сидящий рядом Бассо испуганно замер, а черепашьи глазки прелата сузились, разглядывая Кауна более подробно.

– Что же это за… артефакт? – спросил он. В его голосе слышалось неприятное металлическое дребезжанье.

– Как я уже сказал, у нас его ещё нет. Но скоро он у нас будет. Всё, что можно на этот момент о нём сказать – это то, что он, вероятно, однозначно и несомненно докажет, действительно ли состоялось воскресение Христа, – Каун сделал крошечную искусственную паузу, чтобы усилить эффект, прежде чем добавил: – Или не состоялось.

Прелат возложил пальцы на край стола так, будто собрался играть на клавире, и издавал ими лёгкий, барабанящий шум, пока раздумывал.

– Я не могу себе представить, что это может быть такое, что вы надеетесь найти, – сказал он наконец.

– Но вы ведь наверняка согласитесь со мной, что это имело бы выдающееся значение для церкви? – ответил Каун.

Взгляд духовного лица оставался холодным:

– Сожалею, но нет.

– Нет?! – Сталь в его подложечной ямке начала взлетать, как занесённый меч. – Извините, сэр, но не могли бы вы мне это объяснить? Я сказал, что мы напали на след исторического доказательства, которое раз и навсегда прояснит, воскрес ли Иисус из мёртвых или нет. Разве может церковь игнорировать это?

– Воскресение Христа – это откровение веры. Оно не зависит от научных доказательств, которые в основе своей всегда суть лишь интерпретации чувственных восприятий.

– Мой самолёт ждёт меня в аэропорту Рима. Кто-нибудь мог бы взглянуть на то, что мы нашли – будь то кардинал, эксперт-историк, пользующийся вашим доверием, или по мне хоть сам Папа. Сегодня вечером. Прямо сейчас. Перелёт длится два с половиной часа, дорога до места раскопок – один час. Он мог бы к полуночи уже вернуться назад.

– Святой Отец несёт на себе сверхчеловеческий груз всевозможных обязательств, – сказал секретарь. – Кроме того, он очень болен. Совершенно исключено, чтобы он по чьей-то спонтанной прихоти куда-то полетел. – Недовольное выражение его лица показывало, что он не особенно высоко ставит как прихоть, так и спонтанность. – То же самое в принципе я могу сказать и в отношении кардиналов.

– Тогда отправьте со мной учёного. Существует же папская академия наук. Со мной мог бы полететь кто-нибудь оттуда.

– Это решать не мне.

– Тогда кому же?

– В принципе это решает Его Святейшество.

Каун вздохнул:

– Ну хорошо. Могу я хотя бы поговорить с ним?

– Если вы желаете аудиенции у Папы, вам следует обратиться в соответствующую префектуру. – Маленькие глазки за очками в тонкой оправе холодно блеснули. – Она откроется в понедельник.

Это было уму непостижимо.

– Послушайте, к тому времени мы, возможно, уже выкопаем эту вещь. Может быть, мы уже проведём пресс-конференцию. И, может быть, то, что будет там сказано, абсолютно не понравится Его Святейшеству. Ибо мы, возможно, докажем, что тогда всё происходило иначе, чем описано в Библии, и приверженцы веры станут толпами отрекаться от церкви.

– Истина, мистер Каун, – скривив тонкие губы, объяснил секретарь, – не демократична. Даже если случится то, на что вы намекаете, – а я убеждён, что этого не случится, – это не сможет явиться для Святой церкви поводом проповедовать что-то другое, чем то, что уже две тысячи лет является содержанием веры.