Но мучило меня и еще что-то. Я не мог понять - что? Копался в себе, искал. И когда нашел, ужаснулся самому себе, ибо понял, что, несмотря на унизительность моего положения, несмотря на мой страх, где-то в самой глубине души, в темных недрах своего подсознания, я был польщен предложением Нормана Бестлера!

- Вы устали,- вдруг сказал он.

Я кивнул.

- Отдыхайте,- мягко и понимающе произнес Бестлер.- И пусть музей покажется вам уютным. Там вы в безопасности, так же, как и везде среди нас. И пусть эта мысль поможет вам в выборе.

Ночь

Я не спал. В мозгу моем рисовались вереницы звездных миров. Они пульсировали, как живые, извергая энергию бесконечно огромную, и жесткий звездный ветер мчался к Земле, к ее тонкой, к ее такой ненадеж-ной атмосфере, под которой Бестлер и Борман ожидали своего часа, чтобы проткнуть ее и впустить в мир красивую, покрытую нежным загаром, смерть… Да, им не нужны были табун, зарин, зоман, монурон, инкапаситанты, вызывающие кашель, ожоги, слезотечение, паралич, мигрень, сумасшествие, им не нужны были грохочущие, пропахшие бензином и смертью, танки, им не нужны были виселицы и ракеты. У них был свой нож - Солнце! И когда я подумал, что Бестлер, по непонятным причинам, выделил из многих именно меня, мне стало страшно.

Ковентризованный, всплыло в памяти… Ковентризованный город… Этот термин нацисты ввели после того, как в 1941 году массированным ударом их бомбардировщики стерли с лица земли английский город Ковентри… Ковентризованная планета… Ковентризованная душа… И это есть естественное развитие?!

Они вторглись даже в мечту, подумал я о Бестлере и его людях.

Но я вспомнил и друзей. Не тех, кто встречал меня на пресс-конференциях, надеясь, что имя их попадет на страницы газет, а тех настоящих, которых я мог пересчитать по пальцам. Друзей, к мнению которых я прислушивался. Друзей, слова и поступки которых много для меня значили. Они были умны, сильны, дружны - мои друзья, но как часто на их пути вставали косность, непонимание, эгоизм, начала которых терялись в неизвестности! И как часто они - мои друзья - терпели неудачи только потому, что дорогу им перебегали крысы. Коричневые, серые, черные крысы!

Вспомнив друзей, я не мог не подумать о мире. О мире, который всегда был моим домом и в котором уже давно завелись крысы. Крысы респектабельные, умеющие улыбаться, ценить шутку и музыку, понимать живопись. Со многими из этих крыс я встречался в кафе и в барах, брал у них интервью. Просто в голову мне не приходило, что они - крысы. Они умели так красиво улыбаться, так красиво есть, говорить, что не легко было понять суть их игры, увидеть то, что прячется за этой игрой - чуму…

Крысы! Сколько же их развелось!

Англия - «Британский союз» Освальда Мосли, «Национальный фронт» Эндрью Фонтэйна, «Лига защиты белых» Колина Джордэна…

Бельгия - «Фонд святого Мартина», «Бельгийское социальное движение», «Центр контрреволюционных исследований и организаций», «Движение гражданского единства» Тириара и Тейхмана…

Голландия - «Европейский молодежный союз», «Нидерландское молодежное объединение», ХИНАГ - объединение бывших голландских служащих войск СС, «Национально-европейское социалистское движением Пауля ван Тинена…

Франция - ОАС и ее филиалы, «Французское народное движение», «Революционная патриотическая партия», «Международный центр культурных связей», «Молодая нация», «Партия народа», пужадисты, «Бывшие борцы за Алжир», «Бывшие бойцы за Индокитай»…

Швейцария - «Новый европейский порядок» Гастона Армана Ги Амадруза, «Народная партия»…

Швеция - «Новое шведское движение» Пера Энгдаля, «Шведский национальный союз», «Северная имперская партия»…

Финляндия - «Финское социальное движение», «Финская национальная молодежь», «Вьеласапу» - объединение бывших эсэсовских служащих…

Сколько крыс!

А ведь это только часть мира. Есть еще ФРГ, Испания, Родезия, Парагвай, Аргентина, Чили, США!.. Сколько их, этих партий? И от кого, наконец, пришел пароль, который мне выпало несчастье услышать и доставить в обсерваторию?

Я не мог остаться в стороне. Не имел права оказаться в числе тех, кто был задушен, заколот, застрелен крысами. Я должен был выжить! Несмотря ни на что - выжить!

«Господи!-думал я.- Я не хочу быть бичом в руках Аттилы, Цезаря, Гитлера или Бестлера. Не они движут миром! Они - препятствие… Мир движем мы - я, мой отец, репортер Стивенс, мастер Нимайер, парни из Бельгии и Америки, не попавшиеся на чумную приманку…» Я перечислял имена, а потом стал думать о миллиардах цветных и белых, обреченных на гибель, пусть даже и столь необычную.

Но думать о миллиардах было трудно. Масштабы сбивали. И я стал делить миллиарды. Отдельно поставил человека, сказавшего, что я ему по душе. Отдельно тех, у кого я учился. Отдельно тех, кого любил и уважал. И таких набралось немало. И именно они, люди, знакомые мне до изумления, окрасили безымянные миллиарды, и теперь я каждого мог видеть, любить, спасать, потому что мне первому пришлось попасть в центр будущей боли.

Сердце мое разрывалось, но как бы в награду за это пришел сон, в котором гостями моими оказались мои друзья - народ противоречивый, но добрый. И сразу из одного сна я перешел в другой, такой же счастливый… А потом вдруг сон стал путаться, растекаться…

Я услышал стук в дверь и проснулся.

Тревожно, тоскливо вопила в ночи сирена.

Выбор

Сирена была слабая, видимо, ручная.

Протянув руку, я на ощупь нашел выключатель - света не было, чертыхнувшись, оделся, пошел к портьере, нащупал шнур, раздвигающий тяжелые складки, и замер.

Ногти на пальцах светились! Они, как крошечные фонарики, испускали голубоватый свет, похожий на тот, каким светится ночное море.

Удивленный, я приблизил пальцы к лицу, даже пошевелил ими, но свечение не исчезло.

Стук в дверь повторился. Я выругался, но не сдвинулся с места. Мои ногти, оказывается, не были исключением. Рамы портретов прямо на глазах наливались холодной, неживой синью. Я мог рассмотреть лица - краски, которой они были написаны, радужно искрились.

Открыв дверь, я сразу отступил в сторону.

- Компадре! - голос был негромок, тревожен.- Компадре!..

Это был Верфель.

- Я здесь,- откликнулся я.

Он повернулся, и зубы меж полуоткрытых губ сверкнули яркой, ровной полоской. Незаметный при дневном свете, но отчетливо проявившийся сейчас, сиял на щеке голубоватый шрам.

- Что происходит? - спросил я.

- Торопись! - сказал он все так же негромко и сунул в карман моей куртки тяжелый сверток.- У пирса стоит мой катер. Чем быстрей ты уйдешь, тем больше у тебя шансов.

- Вы предлагаете мне…

- Торопись!

- Уйдем вместе!

Я не вкладывал в свои слова никакого особого смысла, но Верфель не выдержал и сгреб меня за рукав:

- Уйти можешь только ты! И я не для того расстрелял Хенто, чтобы ты ломался и терял время. Или…- он вдруг замолчал, а потом притянул меня вплотную: - …или ты уже подцепил комплекс превосходства?

- Оставьте меня!

«Хенто… Он имел в виду убитого водителя?.. Ну, конечно! Об этом же говорил Бестлер…»

И это свечение!..

- Послушайте, Верфель! Вы сумели поднять ракету? Вы проткнули атмосферу над нами?

- Наконец до тебя дошло! - грубо, но с облегчением выдохнул Верфель.- Я проделал в небе такую дыру, что ее не залатает ни один Бестлер. Никто не успеет уйти, сегодня тут нет никакого транспорта - ни субмарины, ни самолетов. Только мой катер. Спеши! Рано или поздно сюда опять придут, после нашей смерти… Будет лучше, если придут твои друзья…

Тон Верфеля меня поразил. Он говорил так, будто долго искал единственно нужного человека, но наткнулся отнюдь не на лучшего.

«Он прав,- подумал я.- Я слишком многого боюсь».

И тогда Верфель меня ударил.

Удар был сильный. Я упал. Чуть ли не волоком Верфель дотащил меня до двери и втолкнул в лифт. Щелкнул замок. Лифт ухнул и провалился. Я даже не успел крикнуть Верфелю - «Кто вы?»